Владимир Кузьменко - Гонки с дьяволом
Слово взял Борис Иванович:
— Ну, что я скажу! — он обвел нас взглядом, как бы заранее извиняясь, — в общем, я согласен с Алексеем. Все правильно! Вот только финал все подпортил. Я имею в виду Светку с ее бредовыми идеями матриархата. — Он усмехнулся. — С одной стороны, конечно, в чем-то она и права. Но с другой — это же… — он замолчал, пожал плечами и, смущенно улыбаясь, сел на свое место.
— Послушай, Николай, ты ближе, подбрось пару поленьев в камин, — попросил Паскевич, — вечера что-то стали холодные.
— Пора, осень ведь, — заметил Борис Иванович. — А, действительно, похолодало. — Он поежился. — Скоро пора будет доставать зимнюю одежду. То-то девчата обрадуются шубкам.
— Им сейчас не шубки надобны, а кое-что другое, потеплее! — отпустил шутку Юрий.
— М-да! — глубокомысленно произнес Борис Иванович. — Жизнь есть жизнь. От нее никуда не денешься!
— Да что тут долго думать! — снова вскочил Паскевич. — Все решается довольно просто! Надо разделить женщин между мужчинами поровну и дело с концом!
— А может быть не поровну, а по потребности? — съязвил Алексей.
— Можно и по потребностям! А что? — Сашка высокомерно оглядел присутствующих.
— Интересно, какие же у тебя потребности? — Наталья насмешливо посмотрела на мужа. Тот сразу скис и сел на место.
— Я думаю, — продолжала Наталья, — коль скоро мы создали комиссию, то давайте не обсуждать этот вопрос до ее выводов.
— Что комиссия? — недовольно вдруг заговорил Николай. — Вам не кажется, что мы просто сняли с себя ответственность?
— Так демократия — это, прежде всего, разделение ответственности, — сказал я. — Мы и впредь будем придерживаться такого принципа. Во всех важных делах. Если нам это удастся, то мы, когда придет время, можем спокойно уйти с чувством исполненного долга.
Меня прервал осторожный стук в дверь.
— Войдите!
Дверь открылась и на пороге появилась Светка, сопровождаемая тремя другими членами Трибуната.
— У вас здесь совещание? — не то вопросительно, не то утвердительно произнесла она. — Мы, как члены Трибуната, хотим присутствовать на ваших совещаниях, если, — она запнулась, — если вы не возражаете?
Она остановилась, еще не решаясь войти в комнату. Остальные стояли за нею. Лицо каждого из них выражало один и тот же вопрос, видимо, сильно их волнующий. На лице Оксаны была написана решительность, двое же ребят были крайне смущены. Скорее всего девушки уговорили их идти к нам.
— Входите, конечно! Это ваше законное право! — я посторонился, давая пройти членам Трибуната. — Садитесь ближе. От имени всех здесь присутствующих я приношу вам извинения, что не поставили вас в известность о совещании!
Мы переглянулись с Алексеем. Демократия начинала действовать! «Вот первый ответ на твои возражения, Виктор! — мысленно обратился я к своему идеологическому противнику. Люди не хотят быть „винтиками“, не хотят по своей природе. „Винтиками“ делаете их вы! Что надо сделать, чтобы навсегда, на все грядущие поколения вытравить в людях чувство „маленького человека“? Это даже хорошо, что Светлана настроена оппозиционно. Сейчас не столь важно, чего она добивается и каковы ее взгляды. Важно то, что она может свободно их защищать. Цели и взгляды будут меняться, но останется свобода их изложения и эта свобода будет воспитывать терпимость к инакомыслию. Ибо без инакомыслия невозможна демократия, а, следовательно, невозможно сохранить цивилизацию».
Мы поговорили еще час, обсуждая текущие дела, и разошлись по домам.
— Так, джин выпущен из бутылки! — сказал на прощание Алексей.
— Это добрый джин, Алеша! — ответил я. — Надо только, чтобы никто не смог его снова загнать в бутылку.
— А помните тот мост через Буг? — спросил он, казалось, вне всякой связи с предыдущим.
— Помню, конечно.
— Я чертовски рад, что половина проезжей части была загромождена разбитыми машинами!
— Я тоже!
Глава XII
ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ!
Вторая зима выдалась лютой. Снег выпал еще в конце ноября, укрыв надежно поля. Мы могли не опасаться за озимые. Толщина льда в озере уже в конце декабря достигала сантиметров шестидесяти. Чтобы избежать замора рыбы, мы прорубили множество прорубей и регулярно разбивали замерзавшие за ночь полыньи.
Еще летом мы изготовили несколько саней, которые теперь очень пригодились. В январе на нашу молочную ферму вновь напали собаки. Мы потеряли трех бычков и одну телку. Пришлось возобновить патрулирование.
Ребята за лето подросли, возмужали. Многие из них «поженились». Слово «поженились» я беру в кавычки, так как комиссия наша так и не пришла к какому-то конкретному выводу и бесславно прекратила существование. «Семьи» стали образовываться спонтанно. Иногда это была парная семья, а иногда в нее входили две-три женщины. Это стало настолько привычным, что даже Борис Иванович смирился.
Последняя бурная дискуссия произошла у него с «лидером оппозиции», т. е. со Светкой, в конце декабря на одном из совещаний.
— Я понимаю! — заявила Светка, когда Борис Иванович неодобрительно отозвался о таких «множественных», как он выразился, семьях. — Вы все здесь воспитанные люди и воспитание не позволяет вам называть вещи своими именами. Но не кажется ли вам, что вы хотите принести в жертву своему воспитанию нечто более существенное? Возможно, судьбу всей нашей общины. Подумайте об этом, воспитанные люди! Вы хотите сохранить этические и моральные ценности прошлой цивилизации. Но как вы можете забывать при этом, что самой большой ценностью является жизнь и все другие остаются ими до тех пор, пока не входят в противоречие с ней!
— Но драки?!
Дело в том, что Светка добилась своего и вошла теперь уже полуофициально в семью шофера Васи. Между нею и Клавой иногда возникали «разногласия» и сейчас их последствия были запечатлены на лице Светланы в виде двух глубоких царапин. В других семьях разногласия, как правило, заканчивались более мирно. Во всяком случае, о них мы ничего не слышали. Так или иначе, сложившиеся отношения, хотя и не получили юридического признания, были приняты, «де факто». Сомневаюсь, конечно, что этот вариант был лучшим решением проблемы. Но существует ли таковой вообще?!
В том обществе, которое планировал создать Виктор, проблем такого характера не существовало бы в принципе. Женщин попросту разделили бы между собой. Причем, «верхушке» достались бы помоложе и покрасивее. Общество же, которое хотело сохранить остатки цивилизации, не могло принять такого решения, не вступая в противоречие с принципами этики и морали. Любое волевое решение этой проблемы содержало в себе эти неразрешимые противоречия. Создалась парадоксальная, даже несколько комическая ситуация. Женщины, в большинстве своем, требовали полигамии. Мужчины, которых женщины в течение столетий называли «бабниками», энергично этому сопротивлялись. Впрочем, не все. Первым сдался Паскевич. По этому поводу у него с Натальей произошел бурный разговор, но потом все вроде бы уладилось. Когда мы остались наедине, я решил поговорить с ним.
— Я, конечно, не могу тебе запретить, — начал я, но…
— Что «но»? — прервал меня Паскевич, — Что «но»?! Что ты предлагаешь взамен?
— Но все-таки!.. — попытался возразить я.
— Вот именно, что «все-таки!» Как ты не понимаешь? Отказываясь утвердить полигамию, ты тем самым толкаешь общину на установление самых примитивных брачных отношений, а именно — на групповой брак! Так лет через двадцать каждый старший сможет сказать младшему известную формулу (он произнес весьма распространенное ругательство), тем самым намекая на кровное родство! Ты этого добиваешься? В таком случае ты как раз действуешь на руку Светке, которая только об этом и мечтает.
— Зачем ты так о ней говоришь? Она просто хочет иметь ребенка и это ее право!
— Ребенка? Она никогда его не будет иметь и сама об этом прекрасно знает. Слишком много в свое время она глотала противозачаточных пилюль.
— Что ты предлагаешь?
— Ввести регистрацию брака!
— Полигамного!
— А ты доставишь сюда недостающих мужчин?
— Это так необходимо?
— Естественно, иначе наша община превратится в гигантский бардак! А так, по крайней мере, дети будут знать своих отцов!
— А, делайте, что хотите! — я отрешенно махнул рукой.
— Нет, ты не увиливай! Ишь ты какой! Хочешь остаться чистеньким. А имеешь ли ты на это право? Ты наш руководитель и должен принимать решения. Иначе, какой ты, к черту, руководитель!
— Послушай, Сашка! Честное слово, я не могу. Меня с детства воспитывали в уважении к женщине. Это — оскорбительно, в конце концов.
— Тю! Ты что? Какое же здесь оскорбление? Напротив! Все только и ждут, чтобы, наконец, как-то определиться!
— Ты меня не понял. Я не имею в виду конкретных женщин нашей общины, а женщину вообще! Впрочем, тебе этого не понять! Словом, сделаем так. Скажи Наталье, пусть снова собирает комиссию и выносят окончательное решение. Я не буду возражать и дам утверждение любого решения. Но только с одним условием: женщина имеет свободу выбора.
