Боб Шоу - Ночная прогулка
Крупный план отполированной до блеска входной двери, она распахивается, а за ней «живая картина» — он сам, склоненный над раскинувшимся на полу телом Карла Жюста. Теллон смог разглядеть выражение потрясения на своем измученном, испачканном кровью лице.
— ТЫ! — вскрикнул женский голос. — Что ты сделал с моим братом?
Глава четырнадцатая
— С вашим братом все в порядке, — сказал Теллон. — Он упал с лестницы. Мы поспорили.
— Поспорили! Когда я подъезжала к дому, то слышала выстрелы. Я немедленно сообщу об этом. — Хелен Жюст говорила холодным, дрожащим от гнева голосом.
Теллон поднял пистолет:
— Извините. Войдите и закройте за собой дверь.
— Вы отдаете себе отчет, что это дело нешуточное?
— А я и не расположен шутить.
Она закрыла дверь, и Теллон отступил назад, пропуская ее к брату. Ему хотелось бы взглянуть на Хелен Жюст, но поскольку единственные работающие глаза в доме принадлежали ей, он не видел ничего, кроме ее рук с аккуратным маникюром, ощупывающих обмякшее лицо Карла Жюста. Как и раньше, ее присутствие оказывало на него странное будоражащее действие. Ее рука выскользнула из-под затылка Жюста — ладонь была в крови.
— Моему брату нужен врач!
— Я уже вам сказал — с ним все в порядке. Он немного поспит. Если хотите, можете забинтовать этот порез. — Теллон говорил уверенно. Он знал, что своим непочтительным обращением с нервной системой Жюста вывел его из строя примерно на час.
— Я хочу его забинтовать, — сказала она, и Теллон заметил, что страх в ее голосе полностью отсутствует. — У меня в машине есть аптечка первой помощи.
— У вас в машине?
— Да. Я же не уеду и не брошу брата одного с вами.
— Раз так, сходите за ней. — Теллон испытал тревожное ощущение, что теряет инициативу. Он проводил ее до двери и подождал, пока она ходила к машине и вынимала из ящика аптечку. Вместо колес у этого роскошного экипажа были антигравитационные полозья — вот почему он не слышал, как она подъехала. Он глядел, как ее руки управляются с марлевыми подушечками и пластырем, и на миг позавидовал Карлу Жюсту. Голова у Теллона болела, лопатки жгло, утомление превысило все мыслимые пределы. Лечь и заснуть, когда ты устал, думал он, — вот наслаждение утонченнее, чем вкушать пищу, когда ты голоден, или пить, когда чувствуешь жажду…
— Зачем вы это сделали, заключенный Теллон? Вы должны были понять, что мой брат слепой, — рассеянно спросила она, не прерывая работы.
— А вы-то зачем это сделали? Мы могли бы изготовить три электроглаза, шесть, дюжину. Вы разрешили Доку и мне иметь по одному, но сами планировали их у нас отобрать, так?
— Я была готова обойти закон ради моего гениального брата, но не ради осужденных врагов государства, — сказала она непоколебимо. — Кроме того, вы еще не объяснили причины этого бессмысленного нападения.
— Мой электроглаз поврежден, поэтому пришлось взять этот, — Теллон почувствовал волну раздражения и повысил голос: — Что до бессмысленного нападения, то оглянитесь, и вы увидите в стенах несколько пулевых отверстий. И ни одно из них не было сделано мной.
— Как бы то ни было, мой брат — безобидный отшельник, а вы — тренированный убийца.
— Слушайте, вы! — закричал Теллон, переставая понимать, о чем она говорит. — У меня тоже есть голова на плечах, и я не… — он умолк, обнаружив, что ее взгляд не направлен уже на брата, а предоставляет ему возможность любоваться его собственной левой рукой.
— Что у вас с рукой? — наконец-то она заговорила, как положено женщине.
Теллон уже забыл о торчащем из его руки когте:
— У вашего безобидного брата был безобидный пернатый друг. Это часть его шасси.
— Он же мне обещал, — прошептала она. — Он мне обещал не…
— Громче, пожалуйста.
После паузы она ответила обычным голосом:
— Это отвратительно. Я сейчас его удалю.
— Буду благодарен. — Теллон, внезапно ослабев, встал в стороне, пока она накрывала брата одеялом. Они вошли в дверь в задней стене холла и оказались в желто-белой кухне, на которой лежал отпечаток неопрятного холостяцкого жилья. Хелен Жюст несла аптечку. Он сел у захламленного стола и позволил ей обработать его руку. Касания ее пальцев казались лишь чуточку более материальными, чем тепло ее дыхания, пробегавшего по содранной коже. Он поборол соблазн разнежиться от давно позабытого ощущения, что о нем заботятся. Нью-Виттенбург был далеко на севере, а эта женщина стала новой помехой на его пути.
— Скажите мне, — произнесла она, — заключенный Уинфилд действительно…
— Мертв, — подсказал Теллон. — Да. Автострелки не промахнулись.
— Мне очень жаль.
— Осужденного врага лютеранского государства? Откуда эти эмоции?
— Не пытайтесь говорить со мной таким образом, заключенный Теллон. Я знаю, к примеру, что вы сделали с господином Черкасским, когда вас арестовывали!
Теллон сердито засопел:
— А вы знаете, что он сделал со мной?
— Глаза? Вы повредили их в результате несчастного случая.
— К черту глаза. Вам известно, что он надел на меня мозгомойку и попытался начисто стереть мою жизнь, как вы только что стерли пятна с этого стола?
— Господин Черкасский — высокопоставленное должностное лицо Эмм-Лютера. В его действиях не могло быть ничего личного, субъективного…
— Забудьте об этом, — отрывисто сказал Теллон. — Последуйте моему примеру. Что бы со мной ни случилось тогда — я об этом забыл.
Когда она обработала его руку и заклеила рану пластырем, он попробовал согнуть пальцы:
— Буду ли я снова играть, доктор?
Ответа не было, и он остро, так, что мурашки побежали по спине, ощутил нереальность происходящего. Хелен Жюст ускользала от него; он был не в состоянии представить себе ее как женщину с конкретной индивидуальностью, вообразить ее место в обществе этой планеты. Физически он мог видеть ее разве что мимолетно, когда она косилась на собственное отражение в кухонном зеркале. Также он заметил, что она все время косится в сторону полки, на которой лежат несколько странных маленьких мешочков, сшитых из мягкой кожи. Их назначение оставалось для него загадкой; потом он вспомнил о птице Жюста и о том, что она была выдрессирована для соколиной охоты.
— Ваш брат — он в самом деле болен, мисс Жюст?
— Вы о чем?
— Как он пользовался электроглазом? Скажем, нравилось ли ему охотиться вместе со своими птицами? Бегать с собаками?
Она отошла к окну и уставилась на дальние деревья, темнеющие на фоне красного зарева рассвета, и только потом ответила:
— Это вас не касается.
— А по-моему, касается, — сказал он. — Сначала я не понимал сути происходящего. Я знал, что скоро придет Черкасский. Некогда было дожидаться телекамер, и я решил смотреть глазами других людей. Вот и все дела. Мне и в голову не приходило, что я дал жизнь новому виду извращения, какого еще не видела империя.
— Вы хотите сказать, что вы…
— Нет, я-то нет. Я удирал, у меня были совсем другие проблемы. Но та женщина из Свитвелла — та самая, которую я якобы изнасиловал, она пользовалась электроглазом, пока я спал. Она занималась любовью с кошками, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Почему вы думаете, что Карл тоже такой?
— Это вы так думаете, хотя я не знаю, почему. Это видно по тому, как вы настойчиво твердите, что он — безобидный отшельник. Конечно, может быть, в его случае секс ни при чем. Я считал, что когда человеку, долгое время пробывшему слепым, возвращается зрение, это далеко не всегда дает то счастье, какое ожидается. Прозревший может быть подавлен, угнетен… Скажем, чувством неполноценности от того, что внезапно вновь оказался на равных с остальным человечеством и теперь, если пасуешь или проигрываешь, уже ничего нельзя списать на увечье. Насколько, должно быть, приятнее чувствовать себя, например, соколом, с острыми глазами, с еще более острыми когтями… И с узеньким таким сознанием, просто не вмещающим слабость, поражение, совесть и все остальное… а знающим только, как охотиться и раздирать когтями…
— ПРЕКРАТИТЕ!
— Простите. — Теллон сам от себя не ожидал такой тирады, но он хотел пробиться к ней и чувствовал, что в каком-то смысле это удалось. — Вы лечите только раны, нанесенные вашим братом? У меня в спине дыра…
Хелен Жюст помогла ему спустить форменную рубашку с плеч и задохнулась, увидев гигантскую кровавую запеканку у него на спине. Теллон тоже чуть не задохнулся, получив изображение. Раньше он никогда по-настоящему не сознавал, какая жуть и мерзость могут описываться в справочниках фразой: «опасное поверхностное ранение». Да, это оно и было «опасное — поверхностное — ранение».
— Вы можете что-нибудь с этим сделать — конечно, если не считать ампутации моих плеч?
— Думаю, смогу. Бинтов и тканесварочного вещества из моей аптечки на эту рану не хватит, но Карл держит такие вещи здесь, в буфете. — Она открыла буфет, нашла санитарные материалы и принялась обрабатывать его плечо влажной тряпкой, осторожно удаляя с поверхности грязь.
