Роман Злотников - Прыжок
Вечер прошел почти лениво. До лагеря от места финиша оказалось всего около трех километров, так что, покончив с отжиманиями, они пробежали их весьма неторопливым темпом. В лагере долго плескались под водопадом, который инструкторы устроили еще на первой неделе, подорвав несколько скал и поменяв этим русло одной из горных речек. Смешно, но первые две недели водопад в лагере особенной популярностью не пользовался. По причине, вы не поверите, того, что в горной речке, которая его образовывала, была, видите ли, слишком холодная вода. Зато сейчас…
Ужин сегодня оказался пообильнее, чем обычно. Ну да это было объяснимо: обеда-то не было — сразу после завтрака вся рота поотделенно ушла на марш-бросок. А вот то, что после ужина курсантов не собрали на обычные вечерние двухчасовые занятия, а предоставили свободное время, несколько удивило. Как и то, что они сегодня впервые за четыре с лишним месяца оказались предоставлены сами себе. Потому как все инструкторы сразу после ужина собрались и куда-то умелись из лагеря. Впрочем, возможно, и привычные вечерние занятия были отменены именно потому, что инструктора куда-то убыли.
Поскольку никаких дополнительных приказаний не поступило, Тиэлу распустил личный состав до отбоя и сам прилег в тени тента. Впервые за много недель у него появилось время на то, чтобы спокойно, не торопясь, попытаться оценить, как прошли эти самые тяжелые и сложные четыре с лишним месяца его жизни. Месяцы, за которые он понял про себя, да и вообще, про то, как устроен, на что способен и что может человек, намного больше, чем за всю свою предыдущую жизнь. Да что там намного больше… именно здесь, в этом лагере, затерянном (а, вернее, укрытом) среди бурых, безжизненных скал, он впервые начал хоть что-то понимать. Причем — и про себя, и про людей. А до этого мастер всю свою жизнь пребывал в плену иллюзий, сформированных всей его предыдущей беззаботной жизнью.
По всему выходило, что ему, — да и не только ему, но и всем киольцам поголовно, — врали о том, что есть человек. На что он способен, что он может и как он готов реагировать на внешние раздражители. Впрочем, нет, наверное, враньем это не было. Просто недосказанностью. Ибо, если бы жизнь Тиэлу текла по-прежнему, то есть так, как она и текла все эти предыдущие годы, с того самого момента, как он получил статус Деятельного разумного, все, в чем убеждали (и убедили) его педагоги, социальные психологи, а также весь массив развивающих и обучающих программ, ну и до кучи весь его собственный жизненный опыт — вероятно, полностью соответствовали бы действительности. Но лишь только в том случае, если вся жизнь общества оставалась бы в той же, как он это теперь для себя сформулировал, «дремотной неизменности».
А вот с этим были проблемы. Даже состоявшаяся уже давно и вроде как очень далеко от каждого реального поселения Киолы Потеря, уже внесла в жизнь киольцев огромный дискомфорт. Как же так — наша жизнь, которая устроена именно так, как должно и как подобает жить человеку, оказалась грубо и, главное, безнаказанно повергнута теми, кто живет, как нам говорили, неверно, глупо и убого. И мы, живущие правильно, ничего не способны с этим сделать?
Именно поэтому проекты по возвращению Потери, снова и снова возникали в их обществе на всем протяжении почти полутора сотен лет, прошедших со времен Потери. Именно поэтому все самые мощные и развитые интеллекты Киолы раз за разом предлагали свои способы этого возвращения. И все усилия лидеров Симпоисы, направленные на то, чтобы примирить общество с Потерей, постараться забыть о ней (а он сейчас явственно понимал, что именно так и было), ушли в песок. Киольцы — кто сознательно, а подавляющее большинство подсознательно, на уровне инстинкта, интуиции, ощущения — считали, что если нашему обществу, построенному по наилучшей, наигуманной, наиболее отвечающей самой человеческой сути модели, смогли нанести столь болезненную Потерю, а мы за все это время оказались неспособны ничего с этим поделать, значит — мы где-то ошиблись, значит, с нашим обществом не все так однозначно, как ранее считалось.
Именно это вот ощущение и привело к тому, что некоторые, например тот же Алый Беноль, пришли к выводу: обществу необходимо измениться. Именно это, а вовсе не преступное научное любопытство или личная безответственность, как это утверждалось в Решении Симпоисы по поводу бывшего Цветного Беноля, и привели к тому, что на Киоле начался всплеск насилия.
Впрочем, просто возрождение способности к насилию тоже ничего по большому счету не решало. Наоборот, неконтролируемое насилие должно было принести (и приносило) куда больше проблем, чем, теоретически, могло бы их решить. Сейчас мастер прекрасно понимал: тот, кто не прошел такую школу, какую прошли они, мог увлечься видимой легкостью насилия. Оказаться очарованным им. Потому что насилие в мире, где никто к нему не готов, становится этакой магией, всевластьем, способом мгновенно и не напрягаясь решить любую проблему, добиться любой цели. Но неконтролируемое насилие уводило людей на дорогу, ведущую к разрушению и деградации личности. Зато, если человек смог овладеть им, становился способен его контролировать…
Тут его размышления были прерваны довольно бесцеремонным образом.
— О чем думаешь? — спросил подошедший Крэти, опускаясь на подстилку рядом с Тиэлу.
— Да так, — пожал плечами мастер, — пытаюсь разобраться с тем, как я изменился за прошедшие четыре с лишним месяца… ну и с тем, насколько все то, что я считал истиной всю свою предыдущую жизнь, действительно является ею.
— Да уж, — усмехнулся Крэти, — жуть берет, как нам врали. Только знаешь, что я тебе скажу? Понять это можно лишь пройдя через все то, через что прошли мы. Словами это просто не объяснить. Это как пытаться слепому от рождения рассказать о красном цвете. Он же его даже представить не может.
Тиэлу согласно кивнул, а затем внезапно спросил:
— Слушай, а если бы тебе сегодня, сейчас, было бы позволено покинуть лагерь и вернуться, ты бы согласился уйти?
— Я? — Крэти задумался. — А, знаешь, нет. Причем, заметь, я представляю, что у нас все еще только начинается. Что нас еще будут так давить, что все, через что мы прошли до этого, может показаться, как говорят инструкторы, цветочками. Но я все равно не уйду.
— А почему?
— Потому что они правы, — серьезно сказал Крэти. — Не скажу, что всегда и во всем, но в очень и очень многом. И вообще: все, что нас не убивает, делает нас сильнее, не так ли? А я всю свою жизнь хотел стать сильным. Именно потому и вел себя как идиот: ну, там, пел гимны, постоянно призывал всех окружающих к тому или другому, вставал в, как это называет наш незабвенный инструктор, ту или эротическую позу… Я хотел быть сильным. Или, хотя бы, казаться им. И только они, руигат, дали мне шанс на то, чтобы стать таким. Поэтому хрен они от меня избавятся! — И Крэти, которого уже давно никто, в том числе и сам Тиэлу, более не называл «гимнопевцем», весело рассмеялся.
Глава 7
— …а еще, до конца месяца проверь, как там наши «сидельцы».
Темлин напрягся:
— Вы имеете в виду…
— Да-да, тех троих, которых этот дурак Беноль вытянул откуда-то из глубин Вселенной. Кстати, четвертого так и не нашли?
— Нет, если бы мы его нашли, я бы непременно вам доложил, уважаемый Желтый Влим, — тут же ответил Темлин, добавив в голос подобострастия. Он знал, что Влим очень любит, когда его называют Желтым. Главе Симпоисы очень льстило то, что он (хотя бы формально), принадлежит к узкому, состоящему из единиц кругу величайших умов Киолы.
— Хорошо… то есть нет, это, конечно, плохо, ну да ладно. Одиночка не способен противостоять системе, так что рано или поздно он все равно нам попадется. А если нет — это будет означать, что он забился в какую-нибудь щель и притих. Что тоже, в общем, неплохо, поскольку в этом случае он никак не способен нам помешать.
«Как же, — зло подумал про себя Темлин, — забьется он в щель, жди! Если бы эта злобная узкоглазая тварь так поступила, я мог бы считать себя счастливчиком. На самом же деле он преспокойно обделывает свои делишки, откровенно плюя на Симпоису. Никогда бы не подумал, что в нашем обществе возможно подобное…» Но Желтому знать об этом было совершенно незачем, иначе у самого Темлина могли бы начаться очень большие неприятности. Впрочем, ими на него как раз сейчас и повеяло. Ну, после уже озвученного указания Главы Симпоисы. «Вот интересно, зачем ему проверять как там дела с „подвергнутыми принудительному лечению“? Неужели дошли какие-то слухи?»
— А для чего необходимо их проверять? — осторожно уточнил помощник Главы Симпоисы.
— Пришел запрос от медицинской программы, — слегка поморщившись, пояснил Желтый. — Прошел уже почти год, а положительной динамики в излечении не зафиксировано. Поэтому медицинская программа запустила стандартный комплекс мероприятий, направленных на повышение эффективности лечения.
