Далия Трускиновская - Дурни Вавилонские
Гамид один раз попробовал отдохнуть днем, но заснуть не смог. Вечером у него был по этому поводу разговор с Тахмадом. Нет, не ссора, и Тахмад не кричал и не приказывал, они просто поговорили о том, что простые парни, гоняющие тачки, не должны делать глупости, а должны спокойно трудиться и не забивать себе голову всякими замыслами.
Но Гамид — это Гамид, и переубедить его трудно.
Я в жизни своей не воровал — разве что в детстве, пока еще бегал голый. Но на сей раз пришлось — я стянул у господина Осейфа пузырек с маковой настойкой, которую он пил на ночь, потому что его часто допекала бессонница. Для этого я выбрал подходящий день — господин сказал нам так:
— Пользуйтесь моей добротой, земляные черви, вечером вы мне не нужны, я буду на третьем ярусе. Вот вам «кувшин», купите себе пива. Бубук, если меня будут искать, спустишься и всё расскажешь.
Я понял — та дверь, которую показала мне Лиш, будет открыта!
Он сказал это утром, основательно поругавшись с людьми, которые надстраивали Трубу. Башня росла так: сперва возводили из больших обтесанных камней очередной кусок Трубы, потом одевали ее в рубашку из кирпичей, скрепленных земляной смолой, и глины, которую забивали между кирпичными стенками и утаптывали; при этом оставляли проходы к стене, а также разные помещения. Затем устраивали следующий кусок норы и самыми последними — помещения для богатых людей, желавших жить на верхних ярусах. Когда они были готовы, отделывали новый кусок наружной стены — выкладывали изразцами, вешали красивые ставни на окна, ставили резные столбики на балконы. Всё это я узнал, когда таскал носилки с господином Осейфом, а если бы согласился на договор с Зубастым, то не узнал бы вовсе.
Так вот, я узнал про его замысел утром, а днем, когда мы принесли его обедать, унес пузырек. В норе я ухитрился передать пузырек Рухаку, мальчику, разносившему по ярусам таблички, вместе с медовым пирожком. Рухак отнес его Гамиду, а Гамид ухитрился сбежать от наших вместе с тачкой, когда все спускались вниз за глиной, и улегся поспать, показав на солнечных часах, когда его нужно разбудить.
Мы не знали, сколько маковой настойки требуется крепкому парню, чтобы заснуть. Господин Осейф капал в воду, считая при этом до двадцати. Мы решили, что его хилому телу этого довольно, а Гамиду нужно побольше. Со счетом у нас плохо — когда при нас считают вслух, мы понимаем, о каких числах речь, но сами после двадцати путаемся, да и неудивительно — в Субат-Телле не было ничего такого, что требовало бы больших чисел.
Гамида подняли на ноги с большим трудом, положили его руки на палки тачки и вытолкнули из дверей. Он почему-то решил, что находится у входа в нору, а может, видел этот вход во сне, и побрел с пустой тачкой наверх. Я не слышал, чтобы люди спали стоя, но, наверно, иногда и такое случается.
Его поймали на пятом ярусе добрые люди — он пытался войти с тачкой в харчевню.
В той харчевне работала Реш, подруга Лиш. Она видела Лиш с нами и ей даже понравился Абад. Узнав Гамида, она усадила его на скамейку и быстренько сбегала по лестнице на шестой ярус, чтобы позвать меня. К счастью, я там и был — мы с Абдадом ждали, пока наш господин получит обожженные таблички, чтобы нести его наверх.
Я ужаснулся, спустился по лестнице и как следует растормошил Гамида. Он встал, но его ноги заплетались и глаза смотрели мимо меня. Тогда я усадил его в тачку и быстро повез вниз, чтобы передать кому-нибудь из наших. Мне не повезло — первым я увидел Тахмада. Оставив ему Гамида вместе с тачкой, я побежал к лестнице. Я знал, что туда он за мной не полезет.
Казалось, наш замысел потерпел крах, и мы не попадем вечером в ту загадочную дверь, за которой, возможно, прячется Таш. Но Гамид оказался силен духом. Он как-то добрался до пруда и сидел в холодной воде, пока не опомнился.
Я уже не получал вечернюю кашу в харчевне, но спустился вниз — узнать, как там наши. Лиш была очень занята, но успела шепнуть мне про ссору Тахмада с Гамидом и про сидение в пруду.
Показываться на глаза Тахмаду я побоялся, а Гамида, который последним выходил из харчевни, поймал за руку.
— Отдай пузырек, — сказал я. — Он понадобится ночью хозяину.
— Тихо, — ответил Гамид, — тихо... Главное — незаметно улизнуть.
— И что тогда?
— Твой хозяин уже спустился вниз?
— Да.
— Значит, дверь открыта?
— Скорее всего, открыта. А ты с лестницы не свалишься?
— Нет.
Он был как раз в таком состоянии, чтобы убивать лживых женщин.
— Тогда идем.
Мы перебежали к стене пекарни и спрятались за углом, а потом кружным путем вышли к тому месту, где под навесным мостом лепилась неприметная будка.
— Сюда можно подъехать так, чтобы ни с дороги, ни от входа в нору тебя не заметили, — сказал Гамид. — Она там, я это знаю.
— Ты хочешь убить ее сегодня? — спросил я.
— Если бы удалось это сделать так, чтобы труп сбросить в Трубу, убил бы. Когда он окажется в Трубе, уже никто не поймет, откуда он туда упал.
— А я думаю, главное — узнать, где ее жилище и по каким местам она ходит. Может быть, мы сумеем убить ее без лишних хлопот, и никто не догадается, что это наша работа.
— У меня с собой нож.
Это мне не понравилось. Увидев Таш, Гамид мог потерять всякое соображение и броситься на нее, как орел а ягненка.
— Отдай мне нож, — попросил я. — Если я увижу, что мы можем безопасно убить ее и скрыться, то сам вложу нож в твою руку.
— А Тахмад считает, что она ничем нас не обидела. Ведь она сдержала слово — нас отвели к Зубастому.
— Я думаю, даже если бы мы не нашли Агенора Лути и не сослались на Таш, то своими силами и своим разумом добрались бы до Зубастого или другого подрядчика.
— Верно.
Мы вошли в будку и поднялись на третий ярус.
Дверь была перед нами.
— Держи нас, сила Мардука, — сказал Гамид и осторожно нажал на створку.
Дверь подалась, возникла щель, в щели был мрак. Мы нажали еще немного, вошли и оказались в конуре, где на ощупь обнаружили еще две двери, одну с моей стороны, вторую с его стороны. Он оказался быстрее.
Дверь со скрипом отворилась, и мы оказались в комнате, где горели светильники. Это была комната, приводящая в содрогание: всё в ней звучало и шевелилось. Только поэтому никто не услышал, как мы вошли.
Ее окна выходили в Трубу. Догадаться об этом было несложно — в эти открытые окна снаружи тянулись веревки и полосы плотной ткани, и они двигались. Поскольку мы вместе видели устройство над крестовиной в Нашей Башне, а я уже разглядел устройство над крестовиной в Другой Башне, то и сообразили что к чему.
Эти веревки и полосы шли к каким-то колесам, колеса вращались, где-то скрипело и лязгало, раздавался звонкий стук, и вдруг прямо перед нами из стены выдвинулся ящик. Из него поднялось нечто продолговатое, повисло в воздухе, и мы не сразу поняли, что это глиняные таблички, нанизанные на медный прут.
Дальше было совсем странно и страшно. Сверху опустилось колесо с зубцами, и эти зубцы стали отсчитывать табличку за табличкой, поделив всю стопку почти пополам. И другой ящик выехал из стены рядом с первым, и прут с табличками переместился, и несколько из них съехали во второй ящик, и он втянулся обратно в стену. В это время в другом углу комнаты загудело, мужской голос крикнул: «Принимай!», — и что-то незримое, загороженное от нас полками с ящиками и совершенно непонятными штуками, загремело, как будто сыпались медные слитки.
Мужчина, которого мы всё еще не видели, подошел к окну и крикнул:
— Исчадие тьмы, подгони ослов! Веревка ползет медленно, устройство всё время зависает!
— Идем отсюда, — прошептал Гамид. И мы вывалились в темную конуру.
— Что это было? — спросил он меня.
— Не знаю. Но только таблички-то — дырявые. Помнишь?
Я имел в виду развалины Первой Башни.
— Что за колдовство сидит в этих дырявых табличках? И те, что мы привезли в корзинах, — тоже дырявые?
— Откуда мне знать?
Я надавил на другую дверь.
В том помещении было светло и разговаривали люди.
— Когда ты пустишь в ход печатню, Ровоам? — спросил Агенор, которого я узнал по громкому грубому голосу.
— Обеспечение для печатни мы еще не вытащили. Шесть корзин, Агенор! А когда мы их получили?
— И собирали мы их впопыхах. Я уверен, что главная стопка табличек осталась в Той Башне, и придется опять посылать Таш совращать парней с тачками! — это был уже третий голос. — В подземном царстве ей придется держать ответ за каждого из парней, и владычица Эрешкигаль, слушая весь список, помрет от старости прежде, чем он кончится, и...
— Хоть немного помолчи, Амалек, — одернул Ровоам. — Я сам собирал и складывал в корзины эти таблички, в том числе шестидырчатые. Но с ними еще много возни, а старики совсем запутались в воспоминаниях. Я просто боюсь им верить. К тому же они не сами имели дело с дырявыми лентами, по восемь дыр поперек ленты, а от кого-то слышали, что были такие ленты.
