Кристофер Фаулер - Бесноватые
— Человеком, который сам верит в эти ужасы, — Саймон поставил бокал. — Он много страдал в жизни. Из-за того, что он видел в мире, у него развилась болезнь сердца. Я вижу это так: моя задача — не укрепить веру Маркуса в Бога, но дать ему веру в обычных людей.
— Ну, давай же, ты можешь это сделать, — Бекки уговаривала своего упирающегося подопечного двинуться вперед. Они с Саймоном стояли — Маркус между ними — на вокзальной платформе. — Я думаю, у него агорафобия, Саймон.
— Давай, Маркус, первый раз самый страшный, — подбодрил Саймон, но никакой уверенности в том, что Маркус сможет сдвинуться с места, у него не было. Тот смотрел на толпу впереди в ужасе. — В чем дело?
Маркус принялся отчаянно качать головой:
— Толпа.
— Это же большой город. Никто даже не смотрит. Они ничего тебе не сделают, — вообще-то он ожидал такой реакции. Маркус в первый раз оказался в Лондоне — они привезли его на день посмотреть город.
— Но эти люди в толпе — они же опасны.
— Ты видишь этих опасных людей? Ты можешь их показать?
— Да. Вот, вот и вот, — он указал на нескольких пассажиров в темных костюмах, которые прокладывали дорогу к входу в метро.
Над ними ухнул громкоговоритель, и Маркус дернулся.
— Парень, это же обычные служащие. Они идут на работу. Смотри, — Саймон метнулся к одному из людей, на которых указал Маркус, и спросил его, сколько времени. Мужчина посмотрел на часы, ответил и заспешил дальше. — Видишь? Они не гоняются за тобой, они не фашисты, они никого не ненавидят, они просто обычные среднестатистические люди, которые опаздывают на работу.
— Но мой отец…
— Я знаю, тебе трудно это понять, Маркус, но не все, что говорил тебе отец, обязательно должно быть правдой, — начала Бекки. — На протяжении его жизни случилось много горя, а еще больше горя было, пока был жив его отец, но большая часть этих ужасных страданий уже позади. Да, некоторые этнические группы до сих пор подвергаются преследованиям. Хорваты в бывшей Югославии пострадали почти так же, как еврейский народ во время войны. Некоторые племена в Африке по-прежнему пытаются уничтожить друг друга, утверждая, что одно племя стоит выше другого. Но твой отец вырастил тебя здесь, на Западе, а у нас существует система, которая не позволяет таким вещам повторяться.
— Тебе легко так говорить, — сказал Маркус с сомнением, но Бекки видела, что он начинает потихоньку верить им.
Они вышли из здания вокзала Ватерлоо в толпе людей, несущих рюкзаки, престарелых парочек и китайских туристов, миновали арку с выгравированными на ней именами героев, погибших в войну, и оказались на широких серых ступенях. Они шли, и на лице Маркуса играло изумление, которое нарастало до тех пор, пока он не стал выглядеть, как до крайности возбужденный человек. Он никогда не был в Лондоне. Они прошли с ним пешком до центра нового моста, соединяющего собор Святого Павла и противоположный район Лондона через Темзу, и вместе с ним восхитились тем, как ветер проносился у них под руками, — с такой силой, что на какой-то момент им показалось, что он стащит их с моста.
Они прошлись вдоль набережной, пока не показалось здание Парламента, затем вернулись назад, чтобы пообедать в Сомерсет-Хаус. Несмотря на протесты Бекки, не желавшей обрушивать на Маркуса так много впечатлений в первый же день, Саймон довел их до Трафальгарской площади и повел в Национальную галерею, где был вознагражден за все это выражением счастливого недоверия, появившимся на лице Маркуса. Солнце светило на редкость ярко, делая тени более острыми и превращая интерьер музея в прохладный монастырский двор. Они уселись перед рядом обширных аллегорических полотен на религиозные темы — и этот аспект живописи не прошел мимо их нового друга.
— Столько красоты, — пробормотал он, переводя взгляд с одного великого холста на другой, — столько способов рассказать одну-единственную историю.
— Это история, которая пережила разрушительное влияние столетий, — ответил Саймон, — и хотя сейчас мы считаем эти сцены скорее иллюстрированными уроками, чем историческими эпизодами, они продолжают вдохновлять поколения, заставляют нас верить в то, что человечеству изначально присуще добро.
— Но они полны мщения, — сказал Маркус с сомнением, — посмотрите сюда — молнии и бури, на идолопоклонников нападают, храмы уничтожают, грешников проклинают. Это Бог, у которого нет никакого доверия к людям, которых он создал. Их необходимо постоянно наказывать, чтобы удерживать на пути к спасению.
— Его за один день не убедишь, — с улыбкой прошептала Бекки на ухо Саймону. — Надо дать ему время.
Проводя время вместе, они регулярно ездили в Лондон. Это был тот минимум, который Саймон мог сделать в обмен на то, что принимал в наследство чужой дом. Он обсудил вопрос о наследстве старика с Маркусом, но тот был совершенно счастлив тем, как все устроилось. Говард оставил ему достаточно денег, чтобы Маркус мог жить со всеми удобствами, не заботясь о необходимости зарабатывать деньги, и он совершенно не желал брать на себя заботы о содержании такой крупной собственности. Саймон собирался вместе с Маркусом сделать там ремонт. Когда дом будет готов к продаже, они придут к какому-нибудь решению, чтобы Маркус мог получить финансовую прибыль и чтобы у него было где жить.
Однако Бекки было ясно, что их новый друг был не в порядке. Во время одной из поездок в Лондон они миновали группу мужчин в военной форме, и Маркуса начало трясти так отчаянно, что они были вынуждены увести его с улицы.
— Они приходят за тобой ночью, как это было с моим дедом, — сказал он, принимая стакан воды и поднося его к трясущимся губам. — Они наблюдают исподтишка, потому что они нас ненавидят.
— У них уже нет никаких причин нас ненавидеть, — настаивал Саймон. — Человек, который так их настроил против нас, уже умер. Я же показывал тебе телепрограмму о нем, помнишь?
— Но всегда есть кто-то другой, кто займет его место, и следующий за ним.
— В мире больше нет стран, подобных Германии 30-х годов, — сказала Бекки.
— А как же Америка? Самая мощная страна в мире, и все же ее корпорации коррумпированы, люди в ней экономически порабощены, а ее руководители сделали угрозу миру краеугольным камнем своей внешней политики. Почему прошлое почти ничему никого не научило?
— Даже я не могу ответить на этот вопрос, — признал Саймон. — Иногда даже демократии бывают небезупречными. Мир улучшился, но он все же не изменился полностью.
— Я бы просто хотела заметить, Маркус, что все войны в мире были затеяны мужчинами, — сказала Бекки.
— Неправда. Маргарет Тэтчер, Фолклендские острова, Утопи «Белграно».[31] — Саймон поднял бровь, глядя на Бекки за спиной Маркуса. Они спокойно могли спорить при нем, даже в те дни, когда он бывал напуган.
— А что же будет тогда, когда ты встретишь симпатичную девушку? — спросил Саймон. Они находились перед последней лункой курса «Крейзи гольф». Саймон ударил, и мячик загрохотал внутри зеленой деревянной ветряной мельницы. — Тебе же захочется иметь дом, где вы будете жить вместе и воспитывать детей. Может, все-таки оставишь дом? Ты теперь умеешь самостоятельно делать массу вещей. — Он отправил мячик в лунку.
Бекки решила, что замечание было бестактным с учетом того, что Маркус по-прежнему с трудом выходил в одиночку, но Майкл, их раввин, не согласился:
— Что ему нужно — это хорошая еврейская женщина, которая за него возьмется, кто-нибудь, кто просто хочет быть женой и матерью, ну, может еще и хозяйкой. Все в порядке, все в порядке, — он стукнул по своему мячику и перекинул его через бетонный разделитель. — Это старая идея, я знаю, но поверьте, вокруг живет огромное количество девушек, которые хотят именно этого.
— У меня есть право высказаться по этому вопросу? — спросил Маркус.
— Нет, — сказали все в один голос.
— Я думаю, вы только что придумали себе работку, рабби, — сказал Саймон.
— Какую работку?
— Вы должны помочь нам познакомить Маркуса с кем-нибудь. Подумайте об этом как о долгосрочном вкладе — размеры вашей паствы через некоторое время увеличатся.
— Чего только не сделаешь, чтобы наполнить дом, который Господь накрывает крышей, — сказал Майкл, устраивая мячик для следующего удара. — Договорились. Но я хочу получить от этого брака по крайней мере четырех детей.
— Хороший раввин должен всегда быть готов достичь соглашения, — сказал Саймон. — Ваш ответ подтверждает, что вы выбрали правильную профессию. Давайте признаемся: профессионального игрока в гольф из вас все равно не вышло бы.
Майкл сдержал слово. Девушку звали Сарой. Она была на три года старше Маркуса и была единственной до сих пор незамужней дочерью в одном реформистском семействе, владевшем компанией по производству белья в соседнем городе. Она была невысокой и изящной, с блестящими темными волосами, которые доходили ей до середины спины, и в ней читалось упрямство, которое пронизывало ее характер, как стальной стержень. Майкл познакомил их в синагоге, а затем пригласил выпить кофе. Довольно скоро они с Маркусом уже были сильно влюблены друг в друга.
