Светлана Бойкова - Черное и белое
– Машина моя была в хорошем состоянии, и к вершине холма я поднялся без особых проблем, хотя скорость пришлось сбросить. Я был удивлен, что эти несколько секунд промедления вызвали во мне отчаяние и страх при мысли, что я могу опоздать. Я стиснул зубы, чтобы не закричать, и нажал на газ. Машина взревела и вылетела на холм. В следующее мгновение ужас охватил меня. Я вскинул голову вверх и обмер, клюв черной птицы был прямо передо мной. Я рванул руль влево, машину развернуло и занесло. Я понял, что это конец, но я не хотел и не должен был умереть. «Господи, – подумал я, – только не сейчас, это несправедливо! Я должен их спасти!» Боли я не почувствовал, все произошло очень быстро, помню лишь страшный скрежет метала и – все. Затем наступила кратковременная тишина и это странное ощущение… я стою во весь рост в черной, непроницаемой воронке, напичканной вращающимися досками, брикетами соломы, землей, железом и с удивлением смотрю на свой фантастически искорёженный «Феррари». И на тело в нем, неестественно изломанное, истекающее кровью. «Кто это? – недоумевал я, глядя на него со стороны, как бывает во сне. – Наверное, он нуждается в помощи!» Я без труда наклонился над его лицом… и, о ужас – это был я! По моему лицу текла кровь, глаза были спокойно закрыты, глубокая печаль и сожаление читались в моем лице. «Это страшный сон, – подумал я, – ведь я – это я, и я здесь, и надо скорее выбраться отсюда или проснуться!» А вот проснуться не удалось… Я рванулся в сторону, пытаясь покинуть это чудовищное место, и у меня получилось. Я вылетел из черной воронки пробкой и едва не упал, оказавшись на большой асфальтированной дороге. О, как бы я хотел никогда, – слышишь, Алекс, никогда в жизни не видеть того, чего я увидел. Я не узнал местности вокруг себя… точнее, она была изменена смерчем до неузнаваемости. Я одиноко стоял посреди дороги и был совершенно беспомощен, как ребенок, и впервые не знал, что делать. Ужасающая картина была предоставлена моему взору. С трудом я узнал селение, в котором жил. Все было, как в старом немом кино – бесцветно и бесчувственно. Многие дома были разрушены, сады и цветники истерзаны и смешаны с землей, более не существовало беседок, скамеек, а главное – исчезло ощущение красоты, спокойствия, счастья. Я стоял посреди дороги и ощущал, что кто-то жестоко и бесцеремонно опустошил мою душу, забрав радость, ощущение тепла и света, лишь ледяное дыхание смерти переполняло меня, и это было невыносимо. Протяжный нечеловеческий крик заставил меня вздрогнуть. Я обернулся, пытаясь понять, кому он принадлежит. Крик повторился, и я с удивлением и испугом понял, что этот звук – собачий вой. Никогда я не слышал такого звука, животное не могло так кричать, в этом крике смешались непостижимое отчаянье и горе, лишь страдающая душа могла издать этот крик. В трех десятках метров от себя, на развалинах дома, я увидел собаку, которая отчаянно скребла землю передними лапами, затем вдруг села, подняв морду кверху, и завыла. Собака показалась мне знакомой. В глазах у меня потемнело, страшная догадка заставила меня опрометью броситься туда. Я понял, что бегу к развалинам собственного дома. Я не бежал, а летел, но не придал этому ни малейшего значения. Все, что происходило с моим телом, воспринималось мной, как само собой разумеющееся. Через несколько мгновений я был рядом с собакой. Это была та самая собака, которую любила и кормила моя жена. Я никогда не любил эту собаку и, честно говоря, просто ненавидел ее, вот и сейчас она взглянула на меня, поджала хвост, но не ушла, как делала раньше, а легла, положив голову на человеческую руку, торчащую из-под кучи всякого хлама. На среднем пальце этой руки поблескивало кольцо, когда-то подаренное мною жене в честь рождения моей дочери, Элис… «Элис! – вспыхнуло у меня в голове. – Где она? Что с ней?» Я боялся… я был вместилищем страха!! Я панически боялся увидеть нечто ужасное и непоправимое. Все мое существо противилось этому. Но я увидел… Элис полулежала, прислонившись к обломку белой панели, нижняя часть ее тела была прижата огромным куском белого пластика, она не двигалась. Бледность покрывала лицо Элис. Странные серые тени легли вокруг ее закрытых глаз. Потерявшие цвет губы были крепко сжаты. Напряжение и усталость читались в ее лице. Я стоял в двух метрах от Элис, не смея шелохнуться, не смея дышать. Я молчал. Откуда-то из глубины моей души, преодолевая оцепенение и страх, стали подниматься давно забытые мной слова: «Отче наш, иже еси на небесах! Да святится имя твое… Отче наш, прошу Тебя…!» – слезы застилали мне глаза и я напряженно пытался понять: дышит Элис или нет. Веки Элис дрогнули, это был сигнал – она жива! Я кинулся к ней, взял ее за свободную руку, другая рука ее была скрыта под обломками. «Элис, дочка, я здесь. Ты слышишь меня? Слава Богу! Ты жива!» Но Элис не ответила мне на мое прикосновение, более того я понял, что она не видит и не слышит меня, и смотрит как будто сквозь меня, куда-то вдаль. «Где ты, папа? – ясно сказала Элис, затем, горячо и невнятно зашептала что-то, и из всего сказанного ею я разобрал лишь последнее. – …Но тебя нет и нет». «У нее шок, – отрывисто и бессвязно пронеслось у меня в голове. – Необходимо быстро и осторожно убрать эту чертову конструкцию, что обрушилась на Элис, и не причинить ей этим вреда». Я наклонился над куском пластика, который прижимал ноги Элис, и увидел нечто, что очень взволновало меня. Под пластиком, поперек Элис, лежал серый кот – он был мертв. Это обстоятельство не поддавалось объяснению. «Этого не может быть! – думал я. – Кошки – очень чуткие животные, они распознают малейшие изменения в природе… а о приближении смерча они знали, наверное, еще ранним утром – покинули местность, укрылись, в конце концов… Но серый кот не ушел, он погиб, приняв основной удар на себя. Неужели – сознательно? – Холодок пробежал у меня по спине. – Какой-то кот пытался спасти Элис? Нет, нет, этого не может быть. Все случайность! Все совпадение! – Уверял я сам себя, глядя на раздавленную голову кота, на его страшный, вылезший из глазницы глаз. – Какой еще кот? – Думал я в бешенстве. – Какой еще кот? Я! Я спасу свою дочь». С этими мыслями я схватился за угол пластика и рванул его на себя, стараясь освободить ноги Элис. «О, черт!» – крикнул я в изумлении. Мои руки! Они проскочили сквозь пластик! А он при этом не сдвинулся с места! Какое-то время я вообще потерял способность ощущать реальность. В исступлении я бил по всякому хламу поочередно обеими руками и ногами, пытаясь раскидать его, но все было тщетно. Я готов был искалечить свое тело, лишь бы освободить Элис из этого плена. Страх вновь сдавил меня мертвой хваткой… по сути, он и не покидал меня, он все время стоял за моими плечами и ждал момента, чтобы наброситься. И при первой же возможности он сделал это, едва я взглянул на Элис. Элис была тиха и неподвижна, ее лицо приобрело слабый серый оттенок, из наружных уголков ее глаз катились слезы, оставляя на щеках блестящие дорожки. «Господи! Это сон? Бред? Где реальность?» – в отчаянии кричал я, закрыв глаза и зажав виски руками. Пытаясь найти ответы на эти вопросы, я лихорадочно по крупицам восстанавливал сегодняшний день, желая найти тот самый момент, когда произошел сбой в моем восприятии и где граница между реальностью, бредом, сном… да чем угодно! Я желал лишь одного: чтобы все это кончилось. Я отчётливо и ясно вспомнил ферму, надвигающийся смерч, мою отчаянную попытку опередить черную птицу на своем «Феррари». Я вспомнил черную воронку смерча и себя в ней… «Вот оно, искажение! – мысленно крикнул я, вспоминая себя, смотрящего на себя в искорёженной машине. – Там, в чреве черной птицы, нас было двое! Что реальность? – мучительно простонал я. – Я или он?» Изнемогший и опустошённый, я вдруг понял, что мы оба – и есть реальность. И реальность эта заключается в том, что я мертв! И в том, что я жив! Я вижу, слышу, думаю, чувствую – я жив, это несомненно. Я лишь сбросил свое искалеченное физическое тело, как изношенную, ненужную одежду – без всякого сожаления. Но как это произошло, что я ощущал, что думал в тот момент и думал ли вообще – все это бесследно исчезло из моей памяти. С физическим телом, которое сгинуло в черной воронке смерча, пропали и его способности. Я более не мог передвигать предметы, открывать двери – я проходил сквозь них. Мое тонкое тело, в котором я находился сейчас, имело много других возможностей, прекрасных и полезных, но, находясь в нем, я не имел не малейшей возможности помочь Элис. С черной завистью я посмотрел на раздавленное тело серого кота, – в этот момент моя ненависть к нему не имела границ, и причина ненависти была проста – я желал быть на его месте. Я боялся поднять глаза, взглянуть на Элис, и все же я сделал это. Мне показалось, что я вижу последние минуты жизни моей дочери. Я не мог и не хотел этого видеть… Воля покинула меня, я сжался в клубок, обхватив голову руками, меня тошнило, я потерял равновесие, оторвался от земли и понесся к лесу. Я хотел спрятаться в нем, исчезнуть навсегда. Но боль моего сердца была велика и нестерпима. Эта боль в мгновение одним броском разогнула мое тело, превратив его в натянутую струну. Крик, сравнимый лишь с криком раненого зверя, вырвался из моей груди. Я никогда так не кричал, даже когда мне оторвало большой палец на руке машиной для приготовления кормов. Но крика моего никто не услышал, кроме собаки, лежащей на руке моей жены. Собака подняла свою голову, бросила безнадежный взгляд в мою сторону и легла обратно, закрыв глаза. Внезапно я почувствовал легкое скольжение, как будто земля уходит из-под моих ног, тьма плотной пеленой окутала мое расслабленное тело. «Наконец, – устало подумал я, не открывая глаз. – Наконец-то полное забвение, тишина, я растворяюсь… Я хочу, чтобы меня не было…» Я безвольно проникал сквозь тьму, испытывая слабые покачивания из стороны в сторону. Тьма, окутавшая меня, была вязкой, плотной и поэтому двигаться плавно по прямой я не мог. Я был уверен, что сплю – когда я вновь открыл глаза, то увидел это черное неподвижное море, эти скалы и себя, лежащего на берегу. Я оказался здесь, совершенно не понимая цели своего пребывания. А сегодня я горю желанием попасть на этот чертов корабль лишь с одной надеждой – пролить свет на дальнейшую судьбу жены и Элис. – Смит опустил голову и изрек, как истину, не требующую доказательств: – Судьба несправедлива, – при этом он легко хлопнул ладонью по столу, ставя этим жирную точку после всего сказанного.
