Коллектив авторов. Составитель С. Лукьяненко - Гуманный выстрел в голову
Сходились, правда, их авторы еще и в сугубо технических мелочах. Так, изумруд, оказывается, растет в теле год и четыре месяца. При этом вырастает до самых разных размеров, в зависимости от, так сказать, «таланта» женщины-моллюска. И еще в одном сходились все: никакой спектральный анализ не покажет разницы между камнем естественно-природным и выращенным в человеческом теле.
… А однажды я получил бандероль из Германии. И все понял сразу. Я вскрыл бандероль и обнаружил внутри простую картонную коробочку, в каких у нас, например, продают гвозди. Открыл ее. Там лежал огромный травянисто-зеленый кристалл. Карат этак в тридцать, не меньше.
Я заставил себя взять изумруд в руки. В бьющих из окна лучах солнца он сверкнул волшебными искрами, и я вдруг увидел в нем глубину венецианских каналов. Говорят, Пушкин был уверен, что весь его талант хранится в перстне с изумрудом. А его камешек был раз в десять меньше этого. Я еще никогда не видел такого крупного и такого красивого камня. Сколько он стоит? Думаю, больше чем я заработал за всю жизнь.
Итак, длинноногий сероглазый моллюск прислал мне своего ребенка. Поистине драгоценного, хоть и странного… Она показала мне, что для нее есть кое-что дороже денег.
Я долго сидел за столом, разглядывая кристалл. Волны брезгливости то накатывали, то отступали. Чувства обострились. Мысли путались, но упрямо текли в одном направлении… Пока, наконец, я не сказал себе: «Она рисковала свободой и здоровьем. Она отдала этому полтора года своей жизни. Она не знала из-за этого нормальной любви. Она носила это в себе. Она создала эту криминальную драгоценность, жертвуя многим. И она, не жалея, прислала ее тебе. А ты сидишь тут и рассуждаешь, достаточно ли она моральна для тебя… Ну, не мудила ли ты после этого?»
«А жива ли она? — вдруг всполошился я. — Может быть, это ее предсмертный дар?..» Но что-то заставило меня успокоиться. Жива. И ждёт. Главное, что должен уметь моллюск — ждать. Но сперва — положить песчинку в нужное место. Или даже отправить ее по почте.
…Кстати, считается, что изумруд повышает потенцию. Причем, это напрямую связано с размером камня… Интересно все-таки, был ли в ее жизни хоть один мужчина? Сперва искусственная дефлорация, потом выращивание самоцветов… Честное слово, я не удивлюсь ничему. Эти мысли возбуждают. А до Гамбурга-то — рукой подать.
Алексей Пехов
ПОСЛЕДНЯЯ ОСЕНЬ
В этот солнечный осенний день Василий решил последний раз обойти Лес. Первым делом он побывал возле Кикиморового болотца, которое уже успели покинуть комары и развеселые лягушки. Василий помнил то счастливое время, когда июньскими вечерами квакушки играли на трубах и саксофонах бархатный блюз, и все жители Леса приходили сюда, дабы насладиться чудесным концертом.
Затем Василий попрощался с Опушкой Лешего, сейчас мертвой и совершенно безмолвной, на минутку заглянул к Трем соснам, но солнечная полянка тоже оказалась пуста. Многие не стали ждать последнего дня, и ушли в портал до того момента как сказка начала умирать. Василий их не винил, а даже подталкивал к этому нелегкому для любого жителя Леса решению — оставить сказочный Лес навсегда.
Направляясь к Пьяной пуще, Василий встретил грустного Старого Шарманщика с выводком усталых и зареванных кукол. Увидев Василия, Шарманщик едва заметно кивнул и перебросил мешок с поклажей Театра с одного плеча на другое.
— К порталу?
— Да, — кивнул Шарманщик.
— Никого не забыли? — на всякий случай спросил Василий.
— Карабас с Артемоном куда-то запропастились, — всхлипнула очаровательная синеволосая куколка. — Я волнуюсь, милорд Смотритель.
— Если встречу, то скажу, чтобы они поспешили, попытался утешить куклу Василий.
Та в ответ благодарно хлюпнула носом и покрепче сжала руку носатого паренька, на голове которого красовался смешной полосатый колпак.
— портал закрывается сегодня вечером! — крикнул Василий им вслед.
Никто не обернулся. Они и так знали, что сегодня последний день, но Смотритель считал своим долгом предупредить каждого. И делал это по пять раз на дню вот уже вторую неделю.
Он дождался, когда Шарманщик вместе с куклами скроется из виду, и пошел дальше, кляня почем свет Карабаса и его дурного пса. С того времени, как волшебство стало покидать Лес, сторож Театра слишком сильно налег на вино, и теперь, кто знает, где его искать? Упустит момент, когда портал закроется, и поминай, как звали. Василий, недовольно фыркнул и встопорщил усы. Теперь придется как оголтелому носиться по Лесу и искать пропавших. А ведь он еще не побывал в Пьяной пуще и не попрощался со старым дубом возле Лукоморского холма. Даже в последний день Леса у Смотрителя нашлись дела.
— Привет, кот!
На ветке ближайшей березы сидела толстая ворона.
— Привет, Вешалка. Я думал, что ты уже ушла.
— Ха! — хрипло каркнула та, недовольно нахохлившись. — Во-первых, не ушла, а улетела. А во-вторых, у меня по всему Лесу заначки сыра. Пока все не съем, не свалю.
— Смотри, жадность до добра не доведет, — предупредил ворону Василий. — Сегодня вечером портал закрывается.
— Твои слова под цвет твоей шерсти, котище, — довольно невежливо фыркнула Вешалка, но Василий на нее не обиделся. Он не имел привычки обижаться на старых друзей.
— Мое дело предупредить. Когда волшебство покинет Лес, станешь обыкновенной птицей.
— «Мое дело предупредить»! — сварливо передразнила Василия ворона. — Ты хоть и Смотритель Леса, но мне не указ. Ладно, не волнуйся, у меня всего два куска сыра осталось. У Лукоморского холма к вечеру будешь?
— Да.
— Вместе и свалим, шоб мне Лиса перья общипала! Бывай, хвостатый!
— Стой! — поспешно окликнул ее кот. — Ты Карабаса с собакой не видела?
— Карабаса? — уже готовая взлететь, птица призадумалась. — Вроде нет… Спроси у Людоеда, они с бородатым давние приятели.
— Спасибо, ворона, — поблагодарил Василий.
— Не за что, — небрежно каркнула Вешалка, но и ежу было понятно, что она довольна благодарностью Смотрителя Леса. — Ты знаешь, что Феоктист вчера скончался?
— Как? — односложно спросил Василий.
— Когда все стало умирать, Пруд пересох, а водяные без воды… Вначале все его мальки, а потом и он за ними. Не хотел уходить. Говорил, что Лес и Пруд его дом. Сам ведь помнишь, каким он упрямым был.
— Помню, — вздохнул кот. — Мы с Кощеем так и не смогли уговорить его уйти.
Смерть старого водяного Василия опечалила.
— Кстати, как Кощей? — заинтересовалась ворона.
— Месяц его не видел. Ладно, у меня еще дела. Увидимся вечером.
— Угу, — угукнула напоследок ворона и улетела.
Беда пришла в этот безмятежный край вместе с людьми. Сказка, не потерпевшая наглого вторжения, ушла из Леса навсегда. Осталась лишь боль, ведь вместе со сказкой исчезла и магия, о которой люди так любят рассказывать своим детям. Чужакам, нарушившим хрупкое равновесие сказочного мира, было плевать на волшебство. Не обращая внимания на гибель Леса, люди впились зубами в закрытый для них мир, стремясь лишь поскорее выследить какое-нибудь сказочное существо и убить. Сказка для людей всего лишь безделушка, рудимент детства, который они таскают в себе и без колебаний отбрасывают в сторону, словно ненужную вещь, как только появляется хоть какой-то повод это сделать. Ничего святого в таких существах уже нет.
Крошка фея называла людей браконьерами, Василий — захватчиками, Золушка — убийцами. С охотниками, не верящими в сказку и прорвавшимися в волшебный мир, худо-бедно справлялись, но доступ для людей остался открыт, а магии становилось все меньше и меньше. Если б не старания Черномора, Мерлина и Гингемы, открывших портал в другой волшебный мир, всех, кто жил в Лесу, можно было бы с чистой совестью записывать в покойники. Почти все уже покинули обреченный Лес, но находились и те, кто никак не хотел оставлять родные насиженные места.
Василий аккуратно перешагнул через тоненькую нитку ручья. После того как стал умирать Пруд, ручеек пересох и засорился желтыми листьями. Василий помнил то время, когда ручей с веселым звоном бегала наперегонки с семейством зайцев, что жили на Ромашковой полянке. Медленное умирание Леса отзывалось в сердце кота болью. Но еще хуже был запах. Иногда сквозь аромат прелой листвы и осеннего ветра до чуткого носа Василия добиралась едва ощутимая вонь умирающего волшебства.
Вот и сейчас Василий остановился и принюхался. Пахло осенью и отчего-то жареным мясом и чем-то чужим… людским. Решив проверить, в чем тут дело, Василий пошел на запах. Теперь он уже различал, что наравне с ароматом жаркого явственно тянет гарью и чем-то резким и очень непривычным.
Из-за кустов послышалось басовитое пение:
Как-то раз в одном лесу,
Волк нашел себе Лису,
К дереву ее прижал…
Ну и дальше в таком же духе. Песенка выходила достаточно пошлой и Василий, несмотря на ситуацию понимающе хмыкнул. Он знал, кто любит горланить такие вот песни.
