Марк Леви - Похититель теней
— Все, что пожелаете.
— Если б вы намекнули вашему приятелю, что неплохо бы убавить звук, когда он развлекается со своей подружкой, я была бы вам очень признательна. Я ничего не имею против забав молодых, но в моем возрасте сон, увы, слишком чуток.
— Если вас это утешит, вряд ли вы еще их услышите: насколько я понял, дело у них идет к разрыву.
— А, — задумчиво протянула старушка, — мне очень жаль. Ну что ж, если со мной все в порядке, я могу уйти домой?
— Нет, придется оставить вас под наблюдением, я обязан.
— Что вы собираетесь наблюдать?
— Вас!
— Не стоит терять время, я сама вам все скажу. Я, женщина преклонных лет (сколько мне — вас не касается), поскользнулась на кухне. Наблюдать тут нечего, надо просто перевязать мне лодыжку. Видите, она раздувается на глазах.
— Отдохните пока, мы сделаем вам рентген, и, если перелома нет, я сам провожу вас домой после дежурства.
— По-соседски даю вам три часа, не больше. Иначе доберусь сама.
Я выписал направление на рентген, поручил пациентку санитару и вернулся к работе. Новогодние ночи — худшие для отделения «Скорой помощи», с половины первого начинают поступать больные. Алкоголь и чересчур обильная пища — никогда не пойму, почему для многих именно в этом состоит праздник.
Соседку я снова увидел под утро, она сидела в кресле на колесах с сумкой в руках и забинтованной ногой.
— Хорошо, что вы выбрали медицину, потому что шофера из вас бы не вышло. Теперь вы меня проводите?
— Я заканчиваю через полчаса. Нога болит?
— Вывих, тут и врачом быть не надо. Будьте так добры, принесите мне кофе из автомата, тогда я готова вас подождать, но недолго.
Я сбегал к автомату и принес ей кофе. Она пригубила напиток, поморщилась и вернула мне стаканчик, показав на стоявшую у колонны урну.
Приемный покой опустел. Я снял халат, забрал из гардероба пальто и выкатил кресло на улицу.
Я ловил такси, когда водитель «скорой помощи» узнал меня и спросил, куда нам ехать. Его дежурство тоже закончилось, он любезно согласился нас подвезти и даже великодушно помог мне поднять соседку по лестнице. К шестому этажу мы оба выбились из сил. Старушка протянула мне ключи. Водитель оставил нас, а я усадил соседку в кресло.
Я обещал, что зайду и принесу все, что ей может понадобиться: с вывихнутой лодыжкой лучше некоторое время не выходить даже на лестницу. Нацарапав на бумажке свой телефон, я положил его на виду на столик и взял с нее слово звонить, если что. Когда я был уже в дверях, она меня окликнула:
— Не очень-то вы любопытны: даже не спросили, как меня зовут.
— Алиса, вас зовут Алиса, это записано в медицинской карте.
— Дата рождения тоже?
— Тоже.
— Досадно.
— Я не высчитывал.
— Вы галантны, но я вам не верю. Ну да, мне девяносто два года, и я знаю, что выгляжу всего на девяносто!
— Гораздо моложе, я был уверен, что вам…
— Замолчите! Что бы вы ни сказали, будет слишком много. И все-таки вы не любопытны, я ведь вам так и не объяснила, почему мне было весело, когда меня привезли в больницу.
— Я и забыл, — признался я.
— Ступайте-ка на кухню, кофе в шкафчике над раковиной. С кофеваркой обращаться умеете?
— Думаю, справлюсь.
— В любом случае не получится хуже той отравы, что вы принесли мне в больнице.
Я постарался как мог сварить приличный кофе и вернулся с подносом в гостиную. Алиса разлила напиток по чашкам и выпила свою без комментариев: кажется, испытание я выдержал.
— Так почему же вам было весело? — спросил я. — Упали, ушиблись — что тут веселого?
Алиса наклонилась к низкому столику и подвинула мне коробку с печеньем.
— Мои дети — вы не представляете, до чего мне с ними трудно! Их разговоры меня раздражают, а невестку и зятя я просто не выношу. Они только и делают, что жалуются, и ничем не интересуются, кроме своей убогой жизни. И не потому, что их плохо воспитали. Я была, представьте себе, учительницей словесности, но и сыну, и дочери, этим двум недоумкам, всегда нравились только цифры. Я хотела избежать встречи Нового года у невестки, это, скажу я вам, тяжкая повинность: она совершенно не умеет готовить, индюшка сама себя зажарила бы лучше. В общем, чтобы не ехать в их кошмарный загородный дом, я сказала, что подвернула ногу. Они все искренне сокрушались — не беспокойтесь, пять минут, не больше.
— А если бы кто-нибудь из них решил приехать за вами на машине?
— Исключено, мой сын и моя дочь состязаются в эгоизме с шестнадцати лет. Сейчас им на четыре десятка больше, но победитель так и не определился. И вот я была на кухне и как раз думала, что к их возвращению придется мне перевязать ногу, чтобы все выглядело правдоподобно, — и тут, представьте себе, поскользнулась! Без четверти двенадцать приехали пожарные, и я даже ухитрилась открыть им дверь. Шесть молодых красавцев у меня в гостях в новогоднюю ночь вместо невесткиной индюшки — я о таком и не мечтала! Они осмотрели меня и привязали к носилкам, чтобы снести по лестнице. Тут как раз пробило полночь, и я попросила старшего немного подождать. Спешить было некуда, я прекрасно себя чувствовала. Он согласился, я угостила их шоколадом, и мы подождали сколько нужно…
— Чего же вы ждали?
— А вы как думаете? Телефонного звонка! И в этом году мои птенчики друг дружку не переплюнут. Когда мы приехали в больницу, я смеялась, глядя на свою ногу: она начала раздуваться еще в машине. Что ж, повязку я получила на законном основании.
Я помог Алисе лечь в постель, включил телевизор и оставил ее отдыхать. Вернувшись к себе, я тотчас кинулся к телефону, чтобы позвонить маме.
5
В январе стояла лютая стужа. Люк вернулся от своих и с удвоенной энергией налег на учебу. Дома отец действовал ему на нервы, а сестренка проводила больше времени с игровой приставкой, чем с ним. По моей просьбе Люк навестил мою маму. Он нашел, что она неважно выглядит. Она передала ему письмо и рождественский подарок для меня.
«Мой родной,
я знаю, как ты занят работой. Ни о чем не жалей, я в рождественский вечер немного устала и легла пораньше. Сад, как и я, спит под зимним инеем. Кусты стоят все белые, это дивное зрелище. Сосед привез мне столько дров, что хватит выдержать осаду. По вечерам я разжигаю камин, смотрю на огонь и думаю о тебе, о твоей беспокойной жизни. Это навевает столько воспоминаний! Теперь ты, наверно, лучше понимаешь, почему я иной раз приходила домой такая вымотанная, и, надеюсь, прощаешь мне те вечера, когда у меня не было сил с тобой поговорить. Я скучаю по тебе и хотела бы видеть тебя чаще, но я горда и счастлива, что ты нашел себе дело по душе. Я приеду повидать тебя в первые дни весны. Знаю, я обещала в феврале, но холода затягиваются, и я поостерегусь ехать: не хочу охрометь и оказаться твоей пациенткой. А если тебе удастся выкроить пару дней — хоть я и знаю, что это невозможно, — то я буду счастливейшей из матерей.
Начинается прекрасный год, в июне ты получишь диплом и поступишь в интернатуру. Ты сам это знаешь не хуже меня, но писать эти слова мне так отрадно, что я готова повторить их сто раз.
С новым счастливым годом, сынок!
Любящая тебя мама.
P. S. Если тебе не нравится цвет этого шарфа, ничего не поделаешь, поменять нельзя, я сама его связала. Он немного кривоват, это естественно, я взялась за вязанье в первый раз — и в последний, терпеть не могу это занятие».
Я развернул шарф и надел его на шею. Люк так и покатился со смеху. Шарф был фиолетовый и с одного конца шире, чем с другого. Но если завязать узлом, никто и не заметит. Этот шарф я носил всю зиму.
* * *Софи объявилась в конце первой недели января. Я каждую ночь заходил к ней в отделение, но ее не было. Она сама пришла ко мне на дежурство, как только вернулась. Ее загар выделялся на фоне всеобщей бледности. Ей, объяснила она мне, надо было проветриться. Я повел ее ужинать в маленькое кафе напротив больницы.
— Где ты была?
— Как можешь догадаться, на солнышке.
— Одна?
— С подругой.
— С кем это?
— У меня тоже есть подруги детства. Как поживает твоя мама?
Она слушала меня, не перебивая, довольно долго, а потом вдруг накрыла мою ладонь своей и пристально на меня посмотрела.
— Сколько времени мы с тобой вместе? — спросила она.
— Почему ты спрашиваешь?
— Ответь мне. Когда у нас все началось?
— Наверно, в тот день, когда встретились наши губы, — помнишь, я пришел к тебе на дежурство? — без колебаний ответил я.
Софи обиженно взглянула на меня.
— Когда я угостил тебя мороженым в парке? — предположил я.
Ее лицо еще больше помрачнело.
— Я хочу услышать точную дату.
