Татьяна Харитонова - Цена одиночества
Андрейка что-то пытался сказать, отчаянно жестикулируя.
Лера повторила попытку с крючком, и, он, наконец, сдался — створки окна распахнулись. Мальчик от неожиданности отпрянул резко, потерял равновесие и скрылся на несколько секунд из вида. Затем, потирая ушибленный локоть, появился вновь.
— Отец Александр, благословите!
— Бог благословит!
— Батюшка, там, рядом с храмом уполномоченный ходит, все выспрашивает, вынюхивает про крест. Сказал, если не отдадим, то вас на Соловки! — Глаза мальчика наполнились слезами, и он, не в силах сдерживаться, заплакал, закрывая лицо руками. — Что делать, батюшка! Нельзя вам туда, там заморят вас, убьют. — Плечи его сотрясались от рыданий.
— Ну что ты, что ты, Андрей, негоже тебе впадать в уныние. Христиане всегда гонимы были, так и должно быть. А за веру пострадать — высшая награда от Господа.
— Что вы говорите такое! Как же без вас? С кем останемся?
— С Богом. Он нас не оставляет. Время такое наступило. Терпеть и не оставлять молитвы.
Андрейка приблизился к батюшке почти вплотную и прошептал:
— А если отдать им крест? Они выпустят, уполномоченный говорил, а мы вас спрячем, за Касплей у деда домишко был, в лесу, никто туда не сунется. Не найдут. И Соню туда с вами.
— Нет. Нельзя крест отдавать. Это реликвия. Это мощевик.[53] Там частица древа Креста Господня, там мощи угодников Божиих: Сергия Радонежского, Александра Невского, Митрофана Воронежского. Золото и камни — это всё пустяки. А его в лучшем случае переплавят. Или продадут за границу. Уйдет святыня. Ты скажи Фотинье, пусть оклад серебряный, потир золотой отдадут, лжицу. В фонд голодающих. Это у прихожан находится. Она знает. Скажешь, батюшка благословил. А про крест — молчи. Куда делся — неведомо.
— Понял, батюшка. Всё понял. — Андрейка вытер глаза. Лицо его стало очень взрослым.
— И еще, запомни, Андрейка, придёт время — и службы в храме нашем возобновятся, Литургию будем служить с этим крестом и Евангелием. Запомни мои слова.
Батюшка положил ладонь на голову мальчика, погладил ласково. Ты отвечаешь, слышишь? Во чтобы то не стало! Доживешь до этого времени, я знаю.
— Как старец Симеон?
— Как старец Симеон.
Отец Александр закрыл окно, Андрейка растворился в сумраке резко упавшей на сад ночи.
Дверь распахнулась, в комнату вошли трое: Петруха, Митяй и человек в кожаной тужурке и темно-синих галифе. Грудь его была перепоясана портупеей, в руке он держал наган.
— Встать!
Лера встала, испуганно одёрнула платье, священник не шелохнулся у окна, только смотрел на них внимательно, словно пытался что-то понять.
— На выход! Руки за спину! — рявкнула кожаная тужурка. — Шаг в сторону — буду стрелять!
Первой вышла Лера, за ней отец Иоанн, потом Тужурка, Петруха и Митяй. В кухне испуганно притулился к печке Михеич.
— Встать! — рявкнул на старика. — Развели здесь милосердие, с попом заигрывают третьи сутки! Девку ему подсадили, Пинкертоны[54] хреновы! Где Крест? Где золото? Сегодня это должно было быть в городе! Голод в стране, а они тут антимонии разводят!
Петруха вытянулся по струнке, за ним выровнялся Михей.
— Разрешите доложить! На территорию села проник шпион, который выдавал себя за уполномоченного.
— Как! — Тужурка покраснел от злости, затопал ногами. Вы тут для чего поставлены? Не могли документы проверить?
— Так у него мандат! Черным по белому написано.
— Имя! — взвился в очередной раз.
— Петруха меня зовут, — Петруха вытянулся струной и побледнел от страха — а его — ткнул пальцем в грудь Митяя — Митяй!
— О!!! С кем приходится иметь дело!!! Имя того, уполномоченного!!!
— Так Феликс имя. Эд-мундович — Петруха заулыбался оттого, что получилось выговорить без запинок.
— Эдмундович? Дзержинский?
— Во, точно, Дзержинский. В мандате написано так. Дзержинский.
Тужурка схватился за голову. Дураки, кретины!!! Остолопы. Где он?
— Так у Фотиньи. Поселили к ней.
Митяй с готовностью сделал шаг вперёд:
— В бане моецца. Натопили ему баню, значит.
— Я щас всем вам баню натоплю. Этих назад! Закрыть! И глаз с них не спускать! Головой отвечаешь! — посмотрел на Михеича, брезгливо поморщился. — Ведите туда! К Фотинье! Посмотрим, что там за Дзержинский объявился.
Михеич закрыл дверь, задвинул щеколду, грозно для виду прикрикнул:
— Сидеть, понимаешь ли!
Лера обессилено упала на скамью, батюшка присел рядом.
— Дед, что это было?
— По-видимому, в село прибыл уполномоченный, вслед за ним другой. Только почему они друг о друге не подозревают? И почему Дзержинский?
И Леру вдруг пронзила мысль:
— Марк, ну конечно, Марк. Это он.
Она вскочила со скамейки, нервно начала мерить каморку быстрыми шагами.
— Дедушка, мне надо предупредить. Это Марк!
— О чём ты, Соня? — близоруко сощурился.
Лера подскочила к оконцу, распахнула створки и, словно кошка, выскользнула в сад. Повернулась, приблизилась к окну вплотную и прошептала:
— Дедушка, миленький! Держись! Мне надо бежать! Там Марк! Я потом тебе всё объясню. Помолись за меня, рабу Божию Валерию. Мне очень это нужно.
Лера бежала между яблонь в полной темноте. Какая-то сила несла её к домику Фотиньи. В темноте налетела на калитку, лихорадочно нащупала щеколду, открыла, вбежала во двор. Остановилась, чтобы перевести дух, прислушалась. Было тихо. Где-то лениво побрехивала собака. В окошке светилась зажжённая керосиновая лампа. Подошла, прильнула к стеклу. У стола сидела Фотинья, что-то вышивала на белом полотне. Лера тихонько постучала.
— Кто там? — старушка приблизилась к оконцу.
— Я, бабушка. Быстрее, открывай.
Фотинья метнулась к двери, распахнула. На Леру пахнуло сухой травой, теплом печки. В чугунке что-то варилось.
— Соня? Что случилось? Тебя отпустили?
— Нет! Сбежала. Где Марк?
— Какой Марк, ты что?
— Эдмундович. Феликс! Уполномоченный.
— Так нет его, как ушёл — с концами. Баню натопила, а он не вернулся.
Лера обессилено упала на лавку:
— Как нет? — прошептала. — Как нет? Куда же он мог деться? Господи!
И вдруг — стук в дверь, громкий, настойчивый.
— Открывай, Фотинья!
Ужас объял Леру.
— Бабушка, спрячь, миленькая! Они меня убьют!
Фотинья всплеснула руками:
— Што ты такое гаворыш! Хто?
— Тужурка, это за мной.
— На чердак! Хутка. Вось там за занавеской лестница. Полезай, укрыйся там. — засеменила к двери, приговаривая:
— Тужурка, якая тужурка… Хто там на ночь глядя? Я сплю ужо!
Лера птицей взметнулась на чердак. Присела возле старого сундука, обхватила голову руками. У нее все дрожало от страха, даже зубы стучали так громко, что она зажала рукой челюсти.
— Господи, помоги.
А внизу тем временем стук становился всё громче и настойчивей.
— Открывай, Фотинья!
— Да чаго ж от вас покоя сення нема. С утра воюете! Ноч на дварэ. Я сплю уже! — открыла дверь. — Куры дерутся, к гостям, а у меня петуха порешили. Это-то к чаму?
В кухню вошли трое.
Тот, что в тужурке, заорал:
— Где гость твой?
— Набралось гасцей са усех валасцей.
— Хватит! Отвечай, коли спрашиваю!
— Спрос в карман не лезет и карман не трёт! Адказваю — нема гостя. Ушёл. Митяй бачыу.
Митяй сделал шаг вперёд, почесал затылок.
— И что, не возвращался?
— Нет. Зря баню топили. Не пришел ваш уполномоченный. Баня-то ещё не остыла. Можа, хоть вы помыетесь? Блошка банюшку топила, вошка парилася, с полка ударилася.
— Иди ты со своей баней! Митяй, правду она говорит?
— Так да. Я когда воду носил, он и ушёл. Приказал мне со двора ни шагу, пока воды не наношу. А сам пошёл.
— Как он выглядел?
— Так матрос, кортик настоящий. Только говорил странно, словно и не матрос вообще, на студента похож, руки не рабочие.
Лера сжалась в комочек:
— Марк, точно Марк! Зачем он пошёл за мной! Господи! Где же он? — Коленка её уперлась в металлический уголок. Она прикоснулась пальцами к холодному металлу и поняла — икона. Та, что Фотинья вынесла из церкви. Приблизила лицо, пытаясь рассмотреть. На чердаке было темно. Тоненькая полоска света попадала через щёлочку в дверце, да из маленького оконца падал лунный свет. Лера свернулась калачиком у иконы, прикоснулась ладонями к теплой доске, словно почувствовала теплую ладонь Богородицы:
— Богородица, родная, я не умею молиться, совсем не умею, прости меня, прости. Я не знаю, что со мной. Знаю только, что нельзя так жить, как жила, тупо, бездумно. Прости меня, прости. Если мне удастся вернуться, я попытаюсь всё изменить. Я буду просить Тебя о помощи, не оставляй меня, пожалуйста!
Лера прислушалась к голосам, долетающим снизу. Снова громкий голос:
— Так, старуха! Отвечать быстро и чётко. Где церковная утварь, иконы, оклады и вся остальное?
— Иконы люди разобрали. Про остальное не ведаю.
— Были оклады дорогие, серебро. Где?
— Так на иконах.
— Завтра утром всё сдать. Все снести в сельсовет. За укрывательство — смерть. Я жду до утра. Если не принесёте, попа вашего расстреляем прямо у церкви. И похоронить не дадим! Сама иконы из храма забирала?
