Анри Рюэллан - Полуночный трубадур
Какое-то время Ифлиза молчала, ее мысли невозможно было прочитать.
— Солнце — это одновременно и жизнь, и смерть, — наконец заговорила она. — Жизнь — когда лучи падают наклонно, смерть — когда солнце в зените и его лучи падают вертикально.
— Но ведь оно бывает в зените каждый день!
— И каждый день в это время под роковым воздействием солнца мы делаем еще один шаг к собственному распаду.
— Что-то вроде старения?
— Возможно. В конце концов приходит день, когда мы становимся мудрее и богаче. Мы становимся взрослыми, и этот день празднуют все. Это зрелость.
Дал задумался. Ему показалось, что эти слова давали ключ к разгадке тайны. Но он не мог понять, какую дверь открывал этот ключ. Внезапно его осенила мысль:
— А ты взрослая?
— Совсем недавно.
Для Дала как будто забрезжил луч света в потемках.
— А Гараль?
— Еще нет.
Пелена разорвалась, и мысли Дала понеслись с головокружительной быстротой.
— Теперь я знаю все. В нашем мире в древних суевериях говорилось о том, что, когда мы умираем, наше сознание улетает в страну, где мы становимся тенью. А ведь все происходит наоборот. Мы являемся тенями во время жизни. Вашими тенями. Лучи вашего солнца отбрасывают эти тени в наш мир, который вам показался бы плоским, как кажемся мы. Наше солнце отбрасывает на землю наши тени. Но это — тени в двух измерениях, лишенные жизни.
— Что это за бред?
— Это правда. Под лучами вашего солнца вы постепенно становитесь прозрачными вследствие воздействия каких-то неизвестных частиц. Это старение для ваших теней. И вот настает день, когда вы уже не даете тени в нашем мире. Это наша смерть. Она соответствует вашему состоянию зрелости. Ваша зрелость — интеграция вашей тени в ваше тело. И тогда мы приходим в вашу страну.
— Значит, ты — тень Гараля?
— Разумеется, раз я на него похож. А Калла — твоя тень, и это ты убила ее, подвергая себя риску облучения. Теперь она в тебе. Ты была Ифлиза, чужая мне. Теперь ты Ифлиза и Калла одновременно. — Глубокое отчаяние охватило его. — Если это так, то я потерял Каллу навсегда. Что сделано, того не вернешь.
* * *Дал чувствовал, как от Ифлизы исходит горячее сочувствие. Может быть, ему удалось пробудить то, что в ней было от Каллы, или, может быть, призрак Каллы сумел поймать обрывки воспоминаний, которые унесла смерть? Нет, просто это была мимолетная растроганность совершенно чужого человека.
— Во мне что-то происходит, — сказал вдруг Ифлиза, — что-то борется против безразличного отношения к тебе. — Пошли помехи, затем: — Это подтверждает твои слова, и все же это — безумие; я не могу в это поверить.
Ортог погружался в мрачное уныние. Снова появилась мысль: если Калла недосягаема, ему остается только умереть. После смерти он растворится в личности Гараля. Если Гараль добьется любви Ифлизы, Дал снова обретет Каллу. Они соединятся через посредников… Слабое утешение: ведь он больше не будет самим собой, все воспоминания уйдут в небытие… Дал с трудом взял себя в руки. Не стоит поддаваться отчаянию, так как еще ничто не доказывает, что все эти теории соответствуют истине. Прежде всего надо разыскать Гараля.
— Мне разрешат отправиться к колодцу, где спит исследователь?
— Разрешение ты получишь вне всякого сомнения, но я не хочу больше слышать его имя.
— А если он вернется к тебе, ты его оттолкнешь?
— Он вне закона. Он не подчинился моему отцу. Он отверженный, он лишен всех прав.
— И этого достаточно для тебя, чтобы потерять к нему интерес?
Снова тишина, как барьер, затем:
— Какая разница?
— Если я связан с ним, а Калла — с тобой, то ваши проблемы касаются также и меня. Но прежде всего необходимо прекратить войну между посланцами и отверженными. Если моя теория верна, многие ваши воины, участвующие в ней, еще не достигли зрелости. Многие из них погибнут и повлекут за собой преждевременную смерть такого же количества людей в моем мире. Я единственный, кто может повлиять на этот фатальный механизм смерти.
— Как ты сможешь это сделать?
— Мне должен помочь Гараль. То, что Калла принадлежит отныне этой стране, не должно помешать мне выполнить свою миссию и защитить нашу расу. Моя ответственность повышается еще из-за того, что столкновение произошло по моей вине. О своей судьбе я буду раздумывать потом.
— Такие мысли делают тебе честь, но отверженные должны вернуться в свою тюрьму, а их вожди должны понести такую же кару, как они.
— Я — один из их вождей. Гараль — второй. В чем же предосудительны поступки отверженных, если их идеи правильны, а исследования заслуживают всяческого уважения?
— Не мне об этом судить.
Дал больше не настаивал. Ифлиза не могла вот так сразу освободиться от фамильных и социальных условностей, от всех тех предрассудков, которые сделали ее достойной представительницей своей касты. Он только сказал:
— Я прощаюсь с тобой. Я очень признателен, что ты согласилась меня принять. У меня такое чувство, как будто я побыл немного рядом с той, ради которой пришел сюда; кроме того, ты сообщила мне много интересного. Мне кажется, что теперь я держу в руках конец нити, связывающей воедино наши миры. А теперь я иду к тому, кого ты хотела бы ненавидеть…
Ответом ему была непонятная гамма противоречивых чувств. Теперь он знал, что завоевал ее доверие, что она уже сомневается в правильности поступков, продиктованных самолюбием. Однако женщины гиперпространства умеют скрывать свои чувства.
* * *Не препятствуя желанию Ортога, солдат провел его в самое удаленное от центра место резиденции, где высились здания лаборатории Гараля. Отсюда уже можно было видеть двойной кордон войска, вытянувшийся вдоль стены. Через головы Дал увидел вдали неподвижные ряды черных кирасиров. Зрелище было впечатляющее: отверженные покрывали равнину подобно океану застывшего гудрона.
Следуя за своим проводником, Дал вошел в квадратный двор. В центре его возвышался небольшой павильон, тоже квадратный формы. (Ортог решил для себя, что он квадратный, так как другого определения подобрать не смог бы.) По обеим сторонам двери стояли посланцы; каждый из них держал в руках инструмент спиральной формы, назначение которых навигатор понял сразу, как только в голове раздались каскады звуков с меняющимся ритмом, которые сопровождались цветовыми ощущениями, совсем как радуга проступает сквозь пелену дождя.
— Музыканты? — спросил Ортог.
— Я не понимаю, что ты хочешь сказать. Институт Эллипсов разрешил близким бунтовщика поставить у его захоронения двух священников. И днем и ночью они повествуют о жизни Гараля Великого до его падения.
Дал подумал о гробнице Каллы там, на Земле. Нахмурился. Потом открыл пошире глаза, чтобы быстрее высохли набежавшие слезы.
— Идем, — сказал он.
Колодец внутри здания был погружен во мрак. Солдат сделал знак рукой, и стены колодца осветились. Внизу, на глубине нескольких метров, лежало тело Гараля. Дал отступил назад. Он знал, что посланец похож на него, но раньше никогда его не видел. Черты их лиц поражали необычным сходством, в остальном же они были похожи не больше, чем человек и его манекен.
— Он мертв или отправился в запретный путь?
— Никто не знает этого.
Но Дал это знал. Чем больше он об этом думал, тем больше его теория теней казалась реальной. Гараль не мог быть мертв, ибо его кончина повлекла бы за собой смерть Ортога. Он сосредоточил свои мысли в направлении неподвижного тела. Ответа не было. Гараль находился дальше, чем могло допустить воображение. Но Дал и не ожидал большего от этой встречи, он только сожалел бы, если бы она не состоялась. Повелитель Эллипсов не сомневался в тщетности этой встречи и именно поэтому разрешил ее. Но ведь он не мог знать, что свидание с Гаралем дает Ортогу новые силы для проверки своих предположений.
— Хорошо. Теперь отведи меня в центральное здание, что находится за большой башней.
Он хорошо запомнил место, куда унесли его оружие, и старался держаться поближе, надеясь, что случай или какие-нибудь события помогут ему вновь завладеть мечом и щитом. Интересно, что сделали посланцы с его оружием? Только бы им не пришло в голову подвергнуть его анализу: неудачные попытки могли бы привести к гигантской катастрофе, которая могла мгновенно уничтожить здание и обе армии.
В тот момент, когда они подходили к подножию башни. Дал снова услышал телепатическую передачу Золтана:
— Мой рыцарь, я рад сообщить, что корабль на месте.
— Уже?
— Вы, наверное, хотели сказать: наконец! Я просил наших друзей поспешить, но все же прошло довольно много времени. Ну да ладно. Не могли бы вы предупредить этих негодяев о моем прибытии, а то как бы они меня не встретили одним из этих проклятых черных лучей!
