Гэлакси Крейз - Последняя принцесса
— Между прочим, все эти земли принадлежат моему отцу, а значит, и нам, — сказала Мэри суховатым тоном аристократки.
Девочка сникла, грустно глядя на корзины, которые держала в руках.
— Мама хотела сварить варенье.
— Не переживай, — поспешила я ее успокоить, строго взглянув на Мэри. — Оставь себе, но сначала покажи, где ты все это собирала.
И она повела нас в свое тайное место. Мы пошли за ней под низкорослыми яблонями, пересекли ледяной ручей, и наконец Полли отвела колючие ветки и показала нам изобилие спелой ежевики.
Мы собирали ее весь день, то и дело просто лакомясь, а потом дошли вместе с Полли до домика, где ее мама показала нам, как варят варенье. С тех пор мы проводили каникулы вместе, а во время учебного года каждую неделю писали друг другу письма и иногда посылали небольшие подарки. Казалось, все это было сто лет назад.
Рассеянный солнечный свет просачивался в щели между облаков, освещая городок и отвлекая меня от воспоминаний. Одно за другим зажигались окна. Двое мужчин толкали в сторону рыночной площади тележку с товаром. Конечно, находиться в не погубленной Холлистером деревне было приятно, но я теряла силы, и надо было лечить рану.
— Калигула, ты готова?
Она подняла голову от пустого ведра и подошла ко мне. Я попыталась забраться на спину лошади, но не смогла даже подтянуться. Отвязала ведро и использовала его как ступеньку. При движении боль в спине отдавалась в груди. Я старалась забыть о ней.
Калигула неспешно трусила по дороге, ведущей из деревни на холмы, мимо пустых полей и голых деревьев. Я слышала повсюду птичьи голоса, но это были не те птицы, что в моем детстве. Пересмешники, сойки и воробьи давно исчезли. После Семнадцати дней на улицах месяцами лежали трупы, и выжили только птицы-падальщики: вороны, голуби и стервятники.
Мы ехали много часов, каждый ухаб отдавался резкой болью в спине. Наконец я увидела поворот и узнала его. Нам оставалось проехать всего пару миль. Скоро я увижу квадратный каменный дом с темно-зелеными ставнями, где жила Полли со своей семьей. Я представила собак, разлегшихся на ступенях во дворике, где ее мама сажала розы и нарциссы.
— Уже рядом! — крикнула я, и Калигула, уловив мое волнение, поскакала вперед.
Я жадно шарила глазами по склону холма, но на том месте, где стоял дом Полли, остался только квадратный фундамент, обугленный, с закопченной кирпичной трубой.
Слишком ошеломленная, чтобы плакать, я ощущала только пустоту. И сразу поняла, в чем дело. Новая стража явилась сюда в поисках меня и убила Полли и ее семью. Еще три человека, те, кого я нежно любила, погибли из-за меня.
Замок Балморал все еще возвышался впереди, его стены были покрыты пеплом.
На меня нахлынули воспоминания: мы с Мэри, еще маленькие, бежим на улицу в летних платьях, чтобы поздороваться с родителями, играем в шпионов в извилистых коридорах, ловим рыбу в ручье с Полли и ее отцом. Я закрыла глаза, отгоняя эти картины. Как могла наша жизнь так измениться? Так страшно и так внезапно.
Я должна была увидеть конюшни, хотя и боялась того, что могла там обнаружить. Приготовившись к худшему, я все-таки нашла в себе силы послать Калигулу вперед, по высокой траве, мимо замка, по узкой грязной тропке, к стойлам. Проезжая мимо, заглянула в окна. Лошадей не было ни там, ни в поле. Их украли или им удалось сбежать?
— Джаспер, — позвала я, неумело пытаясь свистнуть.
Я вдохнула и снова попробовала, глядя в поле и надеясь, что Джаспер прискачет на мой зов. Смотрела до тех пор, пока небо и трава не слились у меня перед глазами. Джаспера не было. И Полли не было.
Не осталось ничего.
Я с трудом спешилась и отпустила Калигулу попастись.
— Теперь ты свободна, — прошептала я.
Она подняла голову, глядя на меня широко раскрытыми глазами, и мягко ткнулась носом.
— Больше никто не будет пихать тебе в рот шипастые удила. Эти поля — твои. Навсегда.
Я прижалась своим лбом к ее лбу.
— Надеюсь, здесь тебе будет лучше.
Рука соскользнула с ее шеи, я отвернулась и медленно побрела к замку. Грязная тропа сменилась сланцевыми плитами, а потом и широкими ступенями, ведущими к деревянным двустворчатым дверям главного входа. Они были закрыты.
Оглянувшись в последний раз, я увидела, что Калигула пошла следом и теперь наблюдает за мной с тропинки.
— Иди!
Я с удивлением обнаружила, что мое лицо мокрое от слез, махнула рукой, но она так и осталась стоять, глядя в мою сторону.
В каменном коридоре воздух был ледяной. Пол покрывали осколки стекла, поблескивая, словно льдинки, в тусклом свете, льющемся в окна. Большая люстра, которая веками висела в холле замка, теперь лежала на мраморном полу, разбитая на мелкие кусочки. Портреты королей на стенах были перерезаны на уровне горла — мои предки обезглавлены. Вазы, картины, зеркала, скульптуры — все испорчено, уничтожено. По крайней мере, старинная лестница сохранилась, хотя и на ней остались следы огня.
Я хотела осмотреть весь дом и выяснить, уцелело ли хоть что-то, но меня трясло, как в лихорадке. Наплывали волны жара, но я все равно мерзла. Конечности показались тяжелыми, как свинец, когда я схватилась за перила, мучительно пытаясь подняться по лестнице. Было полное ощущение, что кто-то раздирает мне спину, и я подумала о том, что девушки сделали с Вашти.
Держась за обгорелые перила, я восстановила равновесие. Мне так хотелось прилечь в собственной комнате, на своей кровати. Одна эта мысль занимала мой воспаленный мозг. И я продолжала двигаться шаг за шагом. Казалось, пол поднимается и опадает, — это сбивало с толку. Я чувствовала себя кораблем, попавшим в шторм.
До двери своей комнаты я добралась почти ползком. Шкаф был опрокинут, щепки темной древесины валялись на ковре, простыни были сброшены на пол. Но круглая лежанка Беллы в углу все еще хранила отпечаток ее тела, и моя кровать с балдахином почти не пострадала. Даже после всего, что произошло, я чувствовала себя дома. Мать и отец стали всего лишь воспоминаниями, но это место будет существовать и дальше и переживет нас всех. Может, однажды другая девушка будет носить мои платья, открывать ларец, подаренный, когда мне исполнилось шесть лет, и смотреть, как внутри кружится балерина.
Голова внезапно налилась такой тяжестью, что я не смогла держать ее прямо. Завалившись назад, я ударилась затылком о деревянный пол и так и осталась лежать, глядя на свою кровать и жалея, что добраться до нее нет сил. В свете, падающем из верхних окон, я смогла разглядеть раны на руке. Красные волдыри, слившиеся в один сплошной пузырь. Заражение. Я закрыла глаза и провалилась в глубокий сон, полный кошмаров.
Проснувшись в полубреду, я подумала, что слышу в коридоре голоса и шаги. Дверь в комнату со скрипом открылась. Я не знала, как Корнелиус Холлистер умудрился меня найти, но в тот момент была бы рада погибнуть. Я лежала с закрытыми глазами, не в силах шелохнуться.
— Элиза, это ты?
Я открыла глаза и увидела лицо человека, склонившегося надо мной. Длинные прямые волосы, россыпь веснушек, расширенные от удивления круглые зеленые глаза.
— Полли, — выдохнула я.
24
Я то приходила в себя, то снова отключалась. У меня был жар. Кто-то перенес меня на кровать и поил водой с ложечки. Сначала мне померещилось, что мы с Полли танцуем под дождем и высовываем языки, чтобы поймать крупные капли, потом я увидела над собой лицо, хмурое от беспокойства, и все вспомнила.
Здесь еще была женщина с тихим голосом и ласковыми руками, она держала мою голову на коленях и пыталась напоить меня бульоном, но я не в состоянии была глотать. Пришел человек в темном пальто и принес чемоданчик с лекарствами, сел на кровать рядом со мной и померил температуру под мышкой, как это делала мама, когда я была маленькой.
— Сорок один и один, — прозвучал мрачный голос. — Нам нужен антибиотик, чтобы справиться с инфекцией.
— Переложить ее? — обеспокоенно спросила Полли.
— Она слишком больна, чтобы перемещаться, — ответил врач.
Все собрались вокруг, взволнованно переговариваясь. Новая стража захватила аптеки и больницы, и нельзя было достать нужное лекарство. Я увидела, как Полли выбежала из комнаты, и отключилась.
Обморок был желанным избавлением. В сознании возникали самые счастливые минуты, так ясно, что я слышала голос матери и ощущала запах розового масла, которым она пользовалась. Я чувствовала мягкую шкуру Беллы и ее холодный мокрый нос. Но когда снова началась лихорадка, вернулись и кошмары: Мэри — скелет за решеткой, умирающий на тюремной койке Джейми, неподвижный взгляд отца, истекающего кровью на полу бального зала.
Я с криком проснулась.
— Элиза, все хорошо, — сказала Полли, прикладывая к моему лбу влажную ткань.
Немного сфокусировав взгляд, я увидела комнату и снова откинулась на подушку. Стук сердца отдавался в ушах.
