Андрей Валентинов - Капитан Филибер
— Спасибо, господин есаул. Я, знаете, личность глубоко штатская…
Улыбка погасла, ярко блеснули глаза — синие, в цвет погон.
— Но вы, как я вижу, все-таки пришли сюда, а не в ресторан «Арагви», господин…
«Арагви»? Что-то помнится, кажется, встречал в мемуарах Суворина. Хвалили-с!
— Кайгородов Николай Федорович.
— Чернецов Василий Михайлович. К вашим услугам.
Кто-о-о?! Стоп, я чему я удивляюсь? Есаул и должен быть здесь, в Новочеркасске, именно сегодня его отряд отозвали с фронта, я лишь не знал, что мы встретимся на Барочной.
Я глубоко затянулся, наслаждаясь прекрасным турецким табаком. Повернулся к окну, попытался пустить колечко дыма. Давно не тренировался, правда…
…Одно колечко, второе… Неплохо! Хорошо! Даже отлично!..
— Ну как там мои пушечки, Василий Михайлович? Бахают?
Моргнул, взглянул недоуменно. Приоткрыл рот… Наконец, резко выдохнул:
— Не может быть! Капитан Филибер?!
— К вашим…
Ай! Душить-то меня зачем? Ребра, ребра!..
— Филибер! Филибер, вы! Ну, слава богу, наконец-то. Где вы все время прячетесь? Я же давно хотел… Я же… Вы меня тогда так выручили! Если бы не ваши трехдюймовки…
— Ва-си-лий Ми-хай-ло-вич! Кости не ломайте!.. Господин есаул-у-ул!..
Теперь мы смотрели друг на друга. Чернецов смешно морщил нос, качал головой. Но вот улыбка исчезла, затвердел взгляд:
— Договоримся сразу. Без «ичей», без «есаулов» — и на «ты». Если не в строю.
Я охотно кивнул. Усмехнулся:
— А ты меня, Василий, сначала построй.
* * *— А чего ты от них хотел, Филибер? Правильно говоришь: бродячие музыканты. Traveling Band — правильно? Я бы и сам сюда век не совался, так Каледин прислал. Совсем на фронте хреново, жмет Сиверс, уже Миус переполз. Морячки в Таганроге высадились, на Батайск идут, кокаин нюхают… И даже не в этой сволочи, я тебе скажу, дело. Наши воевать не хотят, уперлись — мол, договоримся, большевики Дон признают… Про Голубова слыхал? Не избрали атаманом, вот и решил шансом воспользоваться. Очень опасный, хуже него — только Подтёлков… Тут ведь какая идея была? Отряды создаем — маленькие, но кусучие. Семилетов, Курочкин, Греков, Федя Назаров, я… Переносим войну на территорию противника, штабы громим, коммуникации разрываем. «Партизанка», одним словом. А в это время Атаман войско поднимает. Хотя бы две дивизии, хотя бы одну… Чего вышло, сам видишь. У меня в отряде — студенты с гимназистами, смотреть жутко, скаутский лагерь — не армия. А офицеры… Здесь, в Новочеркасске однажды собрались тысячи полторы, полк целый. О делах, значит, покалякать, о текущем моменте. Я им этот момент и разъяснил. Я, говорю, пойду драться с большевиками, и если меня убьют или повесят «товарищи», буду знать, за что. А за что они вздернут вас, когда придут? Ясно за что — за шею! И знаешь, сколько ко мне в отряд записалось? Аж двадцать семь человек. И те после разбежались. Вот так и воюем. Не Сиверс нас разобьет — свои сдадут, вот что страшно. Как ты у себя в Каменноугольном держишься, не представляю. А теперь… Хочу у Корнилова батальон выпросить — всего на одну операцию. Есть задумка «товарищей» потрепать, может, еще несколько дней выиграем. А ты, Филибер, вот что: к Корнилову не ходи, и к Алексееву не ходи. Они — кубыть Иван Иванович с Иваном Никифоровичем у Гоголя — меж собой разобраться не могут. Ты с Деникиным поговори, Антон Иванович среди этих… музыкантов самый вменяемый. Нет, лучше сделаем. Я сегодня Каледину скажу, он записочку черкнет… Тебя не только выслушают — ковровую дорожку простелят. И не пропадай, Филибер, самое время сейчас вместе держаться. Самое, я тебе скажу, время!..
* * *За окном шел снег и рота красноармейцев…
Я толкнул тяжелую дверь, вдохнул чистый морозный воздух, оглянулся… Как в детстве: сначала налево, потом направо. Со снегом — угадал, вовсю валит. А красноармейцы скоро пожалуют…
Одернул полушубок, поправил башлык (никак не научусь носить!). Увы, кожаное пальто сейчас не по сезону.
Пуста Барочная. Красная армия пока не подвалила, Белая меж собой разбирается (кубыть Иван Иванович с Иваном Никифоровичем), простому обывателю лишний раз высовывать нос в такую непогоду ни к чему. Извозчиков нет, таксомотор только в самом центре поймаешь… Пешком? А куда деваться?
Сапоги скользили по снегу, холод забирался под плохо завязанный башлык… «На сером снегу волкам приманка: пять офицеров, консервов банка…» Мой новый лучший друг не спешил раскрывать главную Военную Тайну — свою «задумку». Еще один Кибальчиш — с большими ушами… Через несколько дней он двинется в рейд на станцию Глубокая, где сейчас штаб большевиков, готовящих наступление на Каменскую-Новочеркасск. Возьмет с собой чуть больше роты — все, что сможет наскрести. Такое у него уже получалось — в Дебальцево, где была ликвидирована вся верхушка местной Красной гвардии. Но на этот раз фарт не выйдет. «Эх, шарабан мой, американка! А я девчонка да шарлатанка!» Как там дальше у Луговского? А никак:
Стой!
Кто идет?
Кончено. Залп!!
Ушастый даже не узнает, что Каледин расщедрится: даст ему сразу полковника, минуя одно звание. Так и отправится на последний смотр в синих погонах с одним просветом. Предупредить? А послушает? Конечно, не послушает, у него — и у Каледина, и у всех остальных — только и надежда на такие рейды, на булавочные уколы в брюхо нарождающейся непобедимой и легендарной Рачьей и Собачьей РККА. Вот и рискуют, кладут головы.
Эх, раз (и), два (и) — горе не беда.
Направо околесица, налево лабуда…
Снег бил в лицо, рукам было зябко даже в карманах, по пустой улице мела поземка. «Итак, начинается песня о ветре, о ветре, обутом в солдатские гетры, о гетрах, идущих дорогой войны, о войнах, которым стихи не нужны…» Как бы поступил премудрый Янки из Коннектикута, попав в Камелот-Новочеркасск? Ясное дело, вызывал бы дюжину биороботов, синтезировал танковую колонну, подключил бортовой компьютер для составления Великого Плана… А еще лучше, вколол бы каждому офицеру, прячущемуся сейчас от фронта, дозу возбуждающего в соответствующее место. Пятьдесят кубиков патриотизма, пятьдесят — инстинкта самосохранения. Прав Василий — перевешают, перережут, в лагерях, за колючкой переморят… Нет, не поможет! Я тоже мог бы положить на стол Каледину карту со всеми «красными» силами-резервами. Даже компьютер не нужен, без него помню. И это ничего не изменит. Его величество Исторический Процесс — логичный, закономерный, никаким «янки» не поддающийся. «Широки просторы. Луна. Синь. Тугими затворами патроны вдвинь!.».
Я чертыхнулся, дернул за край ни в чем не повинного башлыка, подставляя шею морозу и ветру. «Не пропадай, Филибер!.». Я-то не пропаду, друг Василий…
Снег… Рота красноармейцев на подходе.
* * *Юнкер Принц ждал меня, там, где и договаривались — в огромном неуютном номере гостиницы «Европейская», где даже ковры пропахли клопами. К моему удивлению, он был при полном параде: темный костюм, шелковая рубашка, галстук-бабочка. Очки новые — в золотой оправе.
Форму в поездку я надевать запретил. Мало ли, кого по пути встретить придется? Пришлось моему Принцу путешествовать в сущем рванье, поэтому когда парень попросил разрешения приодеться, возражать не стал. Благо, денежное довольствие в отряде выдавали регулярно.
— Господин капитан Юнкер фон Приц… Николай Федорович, я… Я смешно выгляжу?
— Что вы, Сергей! Вид у вас очень даже… А мы куда-то собираемся?
Оклад Принцу я установил офицерский. На нем висела вся наша бухгалтерия, кроме того, парень был вынужден заниматься еще и адъютантскими обязанностями, от чего изрядно страдал. Но я был неумолим: в отряде хватало бойцов с нормальным зрением. К тому же характер у меня — не сахар, а мы с Принцем уже успели притерпеться друг к другу.
— Какая тетушка, Сергей? Ах, да, рассказывали, помню. Думаете, нас будут рады видеть? Не знаю даже, плана на вечер у меня нет, даже пакистанского… Ладно, ведите!
К тетушке? А почему бы и не к тетушке?
* * *— …Господа, господа, чаю, пожалуйста, чаю! И пирог, господа, угощайтесь, угощайтесь!..
— Эх, пропала Россия!
— «Я синеглаза, светлокудра.
Я знаю — ты не для меня…
И я пройду смиренномудро,
молчанье гордое храня.
И знаю я — есть жизнь другая,
где я легка, тонка, смугла,
где от любви изнемогая,
сама у ног твоих легла…»
— Иверскую часовню — вдребезги, одни кирпичи остались. На Спасской башне икону расстреляли, и Чудов монастырь пострадал, и Большой дворец. А юнкеров-мальчиков — штыками, штыками…
— Ироды, ироды!
— Чаю, господа, чаю!..
— «И, замерев от сладкой муки,
какой не знали соловьи,
ты гладишь тоненькие руки
и косы черные мои…»
— Николай Федорович! Вот вы все время говорите о войне. Что начинается, что это — лишь первые зарницы. Какая война? Никто воевать не хочет, с нашего курса почти половина по домам разъехалась. Если чуда не произойдет, большевики придут и сюда, и в Киев, и на Камчатку. Я это не тому, чтобы оружие бросить, но вы же видите — никто и не думает сопротивляться, даже казаки!..
