Михаил Елизаров - Библиотекарь
— А вы не жалобитесь, товарищ Селиванова, — сказал Терешников, — вся страна плохо живет! У покойного Вязинцева было жилье. Вот его продайте…
Меня осенила дикая мысль, что весь этот фарс с доброй сотней актеров разыгран, чтобы забрать мою квартиру.
— Денис, — зашептал я Луцису, — скажи Маргарите Тихоновне, что я согласен!
— Алексей?! — он изумленно посмотрел на меня. — О чем ты?
— Нам не нужны деньги! — с достоинством отказался Марченко. — Единственное, что может нас устроить, — это роспуск широнинской читальни. А в качестве компенсации за смерть наших читателей мы требуем Книгу Памяти.
— Вот тебе, падла! — Тимофей Степанович сплел кукиш, для смачности украсив его символичным плевком. — Выкуси!
— Лучше и не скажешь, — Маргарита Тихоновна удовлетворенно кивнула. — Выкусите, товарищ Марченко!
— Все слышали?! — яростно спросил Марченко. — Вам это так не сойдет! Товарищ Терешников, наша читальня требует сатисфакции!
— Вы ее получите, не сомневайтесь! — ответила Маргарита Тихоновна.
Приглашенные лагудовские наблюдатели одновременно поднялись с мест и потянулись к выходу.
Терешников кашлянул:
— Я не приверженец силовых решений, но если не остается другого выхода… В конце концов, мое дело маленькое… Благодарю за внимание и участие, собрание окончено. Время и место сатисфакции будет дополнительно оговорено. Лимит стандартный — по сорок человек с каждой стороны. Проигравшая читальня будет распущена, а Книга отойдет Совету библиотек. Я знаю, мнения в регионе разделились. Тех, кто пожелает поддержать читальни в споре, прошу подготовить заявки и подать к завтрашнему дню. Всех участников проинформируют наши секунданты… Что еще? Мне нужны подписи библиотекарей. Маргарита Тихоновна, вы еще исполняющая обязанности? Или молодой человек рядом с вами? Как это называется, преемственность поколений, да? Младший Вязинцев теперь ваш библиотекарь?
— Пока нет, но, думаю, скоро станет.
— Документы на него заполните и пришлите, теперь с этим очень серьезно… — Терешников чуть поклонился и перешел к Марченко.
Нас обступили соседи.
— Ну как, широнинцы? — спрашивал Буркин. — Справитесь?
— А что делать, Василий Андреевич? — бодро ответил Луцис. — Читальня у нас гвардейская!
— Не впервой! — добавил Тимофей Степанович.
— Поможем, чем сможем, — сказала Симонян. — Уже есть пять добровольцев. И это не все. Приятная новость — с ними будет еще Гаршенин.
— Спасибо, Жанночка Григорьевна, спасибо, родная, мы не сомневались в вашей солидарности, — благодарно обняла ее Маргарита Тихоновна. — Дорог каждый боец. А Дмитрий Олегович — вообще Илья Муромец, раз взмахнет — улица, другой — переулочек.
Буркин просиял маршальским лицом:
— Гаршенин? Как он себя чувствует?
— Прекрасно. Кости срослись, рука восстановилась полностью. Утверждает, даже лучше стала…
Буркин указал на меня:
— А он?
— Думаю, с нами пойдет, — ответила Маргарита Тихоновна. — Да, Алексей? Вы же с нами?
Я почему-то предположил, что меня вдруг могут, словно вещь, предать кому-то еще, может, этому Буркину.
— С вами, Маргарита Тихоновна, — осторожно сказал я.
Буркин вздохнул:
— Маргарита Тихоновна, не забывайте, от Марченко выйдут настоящие сорок разбойников… Алексей, он совсем не опытен, едва Книгу прочел…
— Алексей не читал Книгу. Он вообще ничего не знает, — тихо сказала Маргарита Тихоновна.
Буркин оторопел:
— Позвольте… Тогда какого черта вы его вообще сюда привели?!
Он отвел Маргариту Тихоновну и принялся что-то жарко доказывать ей.
Долетали лоскутья разговора. «… Не захочет, и я пойму его…», — говорил Буркин. Маргарита Тихоновна возражала: «…в него верю…»
Буркин повысил тон:
— А я вам скажу, что случится! После разрешения конфликта, даже если все хорошо для вас сложится…
— Ну, спасибо, Василий Андреевич! Большое спасибо! За моральную поддержку! — вскипела Маргарита Тихоновна. — Очень своевременно! Чего же вы нам помогаете, если сомневаетесь в успехе?
— Во-первых, я ваш друг, поэтому и помогаю… Но я еще и реалист! Дай нам бог отделаться малой кровью! Помяните мое слово, вам за беглого Шапиро впаяют взыскание «А», Совет посчитает убытки за сокрытие, потом ваш Вязинцев… — он посмотрел на меня. — Вы извините, я от чистого сердца… Вязинцев как нормальный гражданский человек побежит в милицию, и это будет второе «А», чтобы с избытком хватило! И все, и читальни нет!
— Во-о-о-т оно что, — насмешливо протянула Маргарита Тихоновна. — При всем уважении к вам, Василий Андреевич, библиотекарь вы прекрасный, а психолог никудышный…
— Неужели вы сами не понимаете, что натворили?! Это же нехорошо, нечестно. Против воли! Вы впутали совершенно постороннего человека… Как теперь расхлебаете?
— Он — не посторонний, — с чувством сказала Маргарита Тихоновна. — Он — племянник Максима Даниловича…
— Сдаюсь, — с досадой капитулировал Буркин, — время покажет… — Глянул на часы. — И у нас его осталось чуть больше суток. Мы вам позвоним, Маргарита Тихоновна.
— До скорого, Василий Андреевич.
Цех постепенно опустел. Кто-то из наблюдателей взял у Пал Палыча ключи от «жигулей» Колесова.
— Терешников решил: тем троим вроде аварию будут имитировать. В ста километрах, за Урмутом, — пояснил Пал Палыч.
Простилась с нами Симонян, напоследок еще раз пообещавшая помощь своего хваленого Муромца Гаршенина.
На минуту подошел невысокий и хроменький человек по фамилии Латохин, библиотекарь колонтайской читальни. Он сказал, что пришлет не меньше десятка бойцов. Видимо, это одолжение носило официальный характер, и Маргарита Тихоновна подписала ему какой-то документ.
— А сами не появитесь? — спросил Луцис.
— Увы, — ответил Латохин, похлопав себя по больной ноге. — Здоровье не позволяет. Отвоевался я, товарищ Луцис, — и, спрятав бумагу в красную пластиковую папку, простился, ухромал сам и увел своих людей.
Первым подвел итог Игорь Валерьевич Кручина:
— Ну что, братцы, не так уж все и плохо. Нас восемнадцать, плюс десять колонтайских, шестерых дает Симонян и предположительно столько же Буркин. Живем, Маргарита Тихоновна! — и стукнул крепким кулаком себя по ладони.
В цеху погасили свет, кто-то крикнул: «Широнинцы, собрание окончено, закругляйтесь, мы уже закрываем! На улице договорите!». Заскрипела, наплывая чернотой, стальная дверь, перекрыла половину входа. Рабочий забил в бетонный пол массивный стержень шпингалета.
Мы вышли во двор. Ларионов и Оглоблин спохватились, что машина со вчерашнего не вымыта, сразу побежали за тряпками и ведрами. Через минуту к ним присоединились Таня, Саша Сухарев, Пал Палыч, Луцис и Игорь Валерьевич.
Тимофей Степанович и четверо Возгляковых сказали, что им еще нужно успеть на электричку, и попрощались до завтра.
Я остался наедине с Маргаритой Тихоновной. Несколько минут мы смотрели на возню возле «рафа»: Луцис, закатав рукава, отжимал в ведре тряпку, Пал Палыч возился в салоне, Таня и Саша мыли резиновые коврики, а Игорь Валерьевич просил у рабочего немного технического спирта.
Маргарита Тихоновна вдруг произнесла:
— Буркин, разумеется, во многом был прав. Приношу мои извинения за все то, что вам довелось за эти два дня пережить…
От жалости к себе защипало глаза. Я шепотом взмолился:
— Маргарита Тихоновна, я ведь никому ничего, клянусь, только отпустите меня, пожалуйста! Какая милиция? А квартиру забирайте себе, я хочу домой. Прошу вас! Отец тяжело болеет, и мать тоже болеет, на пенсии… Я… э-э-э… единственный сын, — безнадежно и глупо соврал я.
Маргарита Тихоновна усмехнулась:
— Даже странно… Разве может крепкий здоровый парень так бояться? Пожалуй, если бы я сейчас рыкнула, вы упали бы в обморок. Бедный вы мой… На самом деле, никто вас не собирался втягивать… — Она чуть помолчала: — Вы, в принципе, хорошо вели себя, без истерики… И вы действительно очень похожи внешне на Максима Даниловича, и ребята вас уже… ну полюбили что ли, поверили, как в хорошее предзнаменование. Конечно же, я отпущу вас…
— Спасибо, спасибо, — благодарно зашептал я.
— Но у меня две просьбы… Алексей, завтра нам предстоит очень тяжелая работа, и ваше присутствие морально поддержит ребят… Ну, как знамя. А потом — на все четыре стороны. Хорошо?
— Разумеется, Маргарита Тихоновна, — с готовностью согласился я.
Она задумалась и неожиданно спросила:
— Алексей, вы верите в Бога? Только отвечайте честно, без пафоса и ерничества.
— Наверное, верю, — сказал я.
— В церковь ходите? — уточняла Маргарита Тихоновна. — Исповедуетесь, причащаетесь?
Я не понимал, куда она клонит, отвечал осторожно, чтобы не спугнуть ее разрешение на побег:
