Вероника Рот - Инсургент
— Ты не сказала мне, — замечает он. — Почему?
— Потому что я не… — я трясу головой. — Не знала, как.
Он хмурится.
— Это довольно легко, Трис.
— О да, — говорю я, кивая. — Это так просто. Все, что нужно сделать, это зайти к тебе и сказать: "Кстати, я застрелила Уилла, и теперь чувство вины разрывает меня на куски, ну, что там с завтраком?" Так? Так?! — вдруг этого становится слишком много, слишком много, чтобы выдержать. Слезы заполняют мои глаза, и я кричу: — Почему бы тебе не попробовать убить одного из своих лучших друзей, а затем бороться с последствиями?
Я прикрываю лицо руками. Не хочу, чтобы он снова видел меня рыдающей. Он прикасается к моему плечу.
— Трис, — говорит он, на этот раз очень осторожно. — Мне очень жаль. Я не должен делать вид, что понимаю. Я просто имел в виду, что… — некоторое время он собирается с мыслями. — Я хочу, чтобы ты мне доверяла и могла рассказывать вещи, подобные этой.
"Я доверяю тебе" — хочется сказать, но это неправда — я не готова позволить ему любить меня, вопреки всем ужасным вещам, что я совершила. Я никому этого не позволю, это не его проблема, а моя.
— Я имею в виду, — говорит он. — Например, о том, что ты чуть не утонула в баке с водой, мне пришлось узнать от Калеба. Тебе не кажется, что это немного странно?
Как раз тогда, когда я собиралась извиниться.
С силой вытираю щеки пальцами и смотрю на него.
— Кое-что кажется мне куда более странным, — признаюсь я, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Например, узнать, что якобы умершая мать твоего парня все еще жива. Или услышать о его планах присоединиться к Афракционерам, о чем он так же никогда не упоминал.
Он убирает руку с моего плеча.
— Не притворяйся, будто это лишь моя проблема, — прошу я. — Если я не доверяю тебе, значит, и ты мне не доверяешь.
— Мне казалось, что, в конечном счете, мы все равно к этому придем, — говорит он. — Я обязан рассказать тебе все прямо сейчас?
Чувствую себя такой расстроенной, что на протяжении нескольких секунд просто молчу. Мои щеки горят.
— О Боже, Четвертый! — огрызаюсь я. — Ты не хочешь рассказывать все сразу, но я должна сказать тебе все прямо сейчас. Разве ты не видишь, как это глупо?
— Во-первых, не используй это имя, как оружие, — говорит он, указывая на меня. — Во-вторых, я не планировал присоединяться к Афракционерам, я просто думал об этом. Если бы я принял решение, тогда было бы, о чем говорить. И, в-третьих, если бы ты действительно собиралась рассказать мне об Уилле — это совсем другое дело, но ты, очевидно, даже не планировала.
— Я рассказала тебе о Уилле! — напоминаю я. — Это была не сыворотка правды, это была я. Рассказать об этом было моим собственным желанием.
— О чем ты говоришь?
— Я знала, что нахожусь под действием сыворотки. Я могла солгать, скрыть от тебя. Но я этого не сделала, потому что решила, что ты заслуживаешь знать правду.
— Ничего себе способ! — говорит он, хмурясь. — Перед сотней людей! Как откровенно!
— О, так теперь требуется особая обстановка для правды? — я поднимаю брови. — В следующий раз следует заварить чай и убедится, что все в порядке с освещением, так что ли?
Тобиас издает звук, говорящий о том, что он расстроен, и отворачивается, отступая на несколько шагов. На его щеках выступают пятна. Никогда не видела, чтобы он настолько менялся в лице.
— Иногда, Трис, — говорит он тихо. — Быть с тобой очень непросто, — и отворачивается.
Хочу признаться ему, что знаю, как это нелегко, и что если бы не он, я не пережила бы прошедшую неделю. Но продолжаю молча смотреть на него, чувствуя биение собственного сердца где-то у себя в ушах.
Я не могу сказать ему, что он мне нужен. Мне не следует в нем нуждаться… особенно сейчас, мы не должны нуждаться друг в друге, ведь, кто знает, сколько времени каждый из нас продержится во время войны?
— Мне очень жаль, — говорю я, весь мой гнев ушел. — Мне следовало быть честной.
— И это все? Все, что ты хочешь мне сказать? — он хмурится.
— Что еще ты хочешь услышать?
Он только качает головой.
— Ничего, Трис. Ничего.
Смотрю, как он уходит. Внутри возникает пустота, она расширяется так быстро, что вот-вот разорвет меня на части.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Перевод: Марина Самойлова, Ника Аккалаева, Маренич Екатерина, Воробьева Галина, Мартин Анна, Вероника Романова
Редактура: Анастасия Лапшина, Юлия Исаева, allacrimo, Любовь Макарова, Индиль
— Эй, какого черта ты здесь делаешь? — голос звучит требовательно.
Сижу на матрасе в одном из холлов. Я приехала сюда, чтобы что-то сделать, но забыла, что именно, поэтому просто сижу. Поднимаю глаза: Линн, с которой мы впервые встретились в лифте одного из зданий в Хэнкоке (тогда она отдавила мне все ноги), стоит передо мной с приподнятыми бровями. Ее волосы отрастают: они все еще довольно коротки, но хотя бы череп не видно.
— Что? — говорю я. — Просто сижу.
— Ты смешна, вот что, — вздыхает она. — Лучше занимайся глупостями в обществе друзей. Ты была Бесстрашной и тебе это нравилось. Ты зарабатываешь нам плохую репутацию среди Искренних.
— Что не так?
— Ты делаешь вид, что не замечаешь нас.
— Просто выполняю пожелание Кристины.
— Кристина, — фыркает Линн. — Влюбленный щенок. Люди умирают. Так всегда бывает во время войны. Она должна это понимать.
— Да, умирают, но не всегда от рук твоей лучше подруги.
— Без разницы, — Линн вздыхает и нетерпеливо добавляет. — Пойдем.
Не вижу причины для отказа и, поднявшись, следую за ней. Девушка быстро шагает по лабиринту коридоров, я едва поспеваю.
— Где твой чокнутый парень? — спрашивает она.
Морщусь, будто съела что-то кислое:
— Он не чокнутый.
— Да неужели, — Линн усмехается.
— Я не знаю, где он.
Она пожимает плечами:
— Что ж, ты можешь занять место и для него. Мы пытаемся забыть тех Бесстрашно-Эрудированных внебрачных детей и вновь сплотиться.
— Бесстрашно-Эрудированные внебрачные дети, ха, — я смеюсь.
Она открывает дверь, и мы оказываемся в большой, просторной комнате, которая напоминает мне площадку в строящемся доме. Это и неудивительно: черные этажи и огромный белый символ в центре комнаты, большая часть которой занята двухъярусными кроватями. Бесстрашные мужчины, женщины и дети всюду, и в поле зрения нет ни единого Искреннего.
Линн ведет меня налево между рядами коек и останавливает взгляд на мальчике, сидящем на одной из них. Он на несколько лет моложе, чем мы, и пытается развязать узел на своих шнурках.
— Гек, — говорит она. — Тебе необходимо найти другую койку.
— Что? Ну, уж нет, — говорит он, не поднимая взгляда. — Я не переберусь снова, просто потому, что ты хочешь всю ночь болтать с одним из своих глупых друзей.
— Она не моя подруга, — подхватывает Линн. Я почти смеюсь, она права. Первое, что она сделала, когда мы познакомились, это оттоптала все пальцы на моих ногах. — Гек, это Трис. Трис, это мой младший брат, Гектор.
При звуке моего имени его голова вздрагивает, он смотрит на меня с открытом от удивления ртом.
— Рада с тобой познакомиться, — говорю я.
— Ты Дивергент, — отвечает он. — Моя мама сказала держаться от тебя подальше, потому что ты опасна.
— Да, она большой и страшный Дивергент, и она собирается взорвать твою голову одной лишь силой мысли, — говорит Линн, ткнув его указательным пальцем в лоб. — Не говори мне, что действительно веришь во все эти детсадовские бредни.
Он краснеет и хватается за вещи из груды рядом с кроватью. Я чувствую себя неуютно из-за того, что прогоняю его, но лишь до тех пор, пока не вижу, как он бросает свои вещи вниз, через несколько коек. Ему не придется далеко уходить.
— Я имею на это право? — спрашиваю я. — В смысле, спать здесь.
— Да, — усмехает Линн. — Гек заслуживает того, чтобы его выперли. Он назвал Зика предателем на глазах у Юрая. Так нельзя. Думаю, на нем сказывается Искренность. Он чувствует, что вправе говорить, что вздумается. Эй, Мааар!
Марлен высовывает голову из-за кровати и улыбается мне, обнажая зубы.
— Эй, Трис! — говорит Марлен. — Добро пожаловать. Что такое, Линн?
— Ты можешь заставить младших девчонок дать нам что-нибудь из вещей? — уточняет Линн. — Не все, хоть что-нибудь. Джинсы, нижнее белье, возможно, запасную пару обуви?
— Конечно, — говорит Марлен.
Кладу нож рядом с нижней койкой.
— Что за "детсадовские бредни"? — спрашиваю я.
— Дивергент. Люди с особыми умственными способностями? Да ну, — она пожимает плечами. — Я знаю, ты в это веришь, но я — нет.
— Тогда каким образом ты объяснишь мою устойчивость к моделированию? — интересуюсь я. — Или возможность ему сопротивляться?
