Журнал «Полдень XXI век» - Полдень XXI век, 2010 №11
Потом, с окончанием студенческой жизни, кончилась жизнь вообще. Знаете эти блаженные утверждения в начале каждого десятилетия чьей-либо бесполезной жизни? «В тридцать лет жизнь только начинается!» или «Я думал, что жизнь заканчивается на сорока годах, но на самом деле жизнь только начинается именно в сорок!». Ложь. Самообман. Последние попытки наполнить смыслом остатки жизни. Правда в том, что каждые 10 лет жизни ты понимаешь, что на предыдущем десятке лет жизнь действительно еще не заканчивалась, а вот сейчас действительно конец. Каждые новые десять лет наступает неотвратимое понимание того, что предыдущие десять лет безнадежно просраны. Дальше все будет серо, уныло, бессмысленно. И лучшее, что можно сделать, — это завести детей, чтобы не думать об ограниченности доступного времени.
Я писал статьи в разные издания, вел блог. Везде говорил о том, что будет впереди, и о том, что человечество должно быть готово покинуть планету. Меня поддерживало очень много кретинов, которые верили в то, о чем я писал. Это были те, кто играет в постапокалиптические игры, сходит с ума от антиутопий и читает книги с изображенными на обложках суровыми мужиками в противогазах или респираторах. Я просто оказался в модной тенденции — не более того. Но намного больше людей не верили мне. Намного более привлекательной тогда казалась теория о конце света в 2012 году, на котором закончился календарь майя.
2012 год действительно характерен значительными неприятностями. Забавно, но эти неприятности были спровоцированы ожиданием конца света. Популярность этой идеи возрастала тем значительнее, чем ближе был 2012 год. Люди слабеют умом, когда им это позволяют. В 2010–2011 гг. верующие начинают потрошить банки на кредиты. Всем нужно исполнить свои жалкие мечты перед тем, как мир закончит свое существование, и на все эти мечты нужны деньги. Чем ничтожнее мечтенка, тем больше денег она стоит. Банки лопаются один за другим. Наступает банковский кризис, по сравнению с которым кризис 2009-го — невзрачный карандашный набросок действительной катастрофы. Но наступает долгожданный 2012 год, и онтологически ничего не происходит. Денег у людей нет. То бессмыслие, в которое они превратили взятые кредиты, не может называться материальным капиталом. Половина людей, веривших в то, что 2012 год станет последним в летосчислении человечества, прерывают свою жизнь искусственно от невозможности рассчитаться с банками. Остальные понимают, что вместо мозга у них в головах находится что-то вроде кошачьей блевоты, и судьбам их тоже завидовать не следует. Таким образом, жизнь после 2012 года становится некомфортной и трудной, но она не оканчивается.
Мне не суждено было стать оракулом. Я увяз в болоте народного мнения. Создал полемичный образ, который бесполезен для создания какого-либо единого народного течения. Были те, кто верил мне, и были те, кто считал меня фальсификацией.
Я был кем-то вроде фокусника-иллюзиониста: все знают, что чудеса, которые показывает иллюзионист, основаны на законах этого мира, но никто не хочет разбираться в этом, потому что зрелище, которое представляют собой эти фокусы, намного приятнее, чем знание об их сути. Тех тысяч, что действительно верили в меня, было явно недостаточно для создания единого общественного мнения. Остальных же я просто развлекал.
Я занимался одной большой глупостью. У меня была вторая жизнь, которая оказалась такой же бесполезной, как и первая, потому что ее хозяином был бородатый придурок Смит Сандерс. Кто этот Смит? Почему я должен был делать так, как он мне велел? Почему я должен был ему поверить? То, что он мне рассказал, то, чем он мотивировал мое поведение во второй жизни, при более разумном рассмотрении было похоже на явный и незамысловатый бред. У ученых очень плохо с фантазией, иначе они просто не были бы учеными. Эта история про несчастное человечество, роющее норы, годится лишь на роль сценария унылого голливудского блокбастера, который мог быть снят или не снят, что едино.
Кем я был для ученых, которые отправили меня в будущее? Просто живым биоматериалом. Гражданином, исчезновения которого никто не заметит. Человеком, существование которого никого не интересует.
Физические, химические, биологические или медицинские эксперименты с участием людей всегда вызывают общественный резонанс, пропорциональный масштабам и опасности экспериментов. Но такое происходит только в том случае, если об этом кто-нибудь знает. Я был очень ценен для науки тем, что представлял собой объект вида homo sapiens с отсутствием необходимости носить имя. Я социально исчез в XXI веке, что было тождественно физическому исчезновению, потому что мое существование было некому констатировать.
Кем я стал для 2522 года? Никем. Формально меня вообще не было в 2522 году. Биоматериал, хранившийся долгое время и занимавший место. Я исчез в XXI веке, пропал без вести и так же — без вести — появился в XXVI веке. Опыты надо мной и мне подобными, если таковые были, послужили фундаментом для появления нового сервиса — консервации людей. Потом это новое достижение стало доступным к эксплуатации большинством. Оно стало на службу обществу. Это значит, что всех путешественников во времени, которые теперь исчисляются тысячами и тысячами, переписывают, регистрируют, и они гарантированно продолжают жить в новом для них времени, оставаясь гражданами той страны, которая дала им возможность попасть в будущее. Между мной и этими людьми есть колоссальная разница. Разница в причастности к достижению науки. Я был нужен для достижения науки, а все последующие люди были теми, для кого наука чего-то достигала. То есть я — расходный материал. Стружка. Опилок.
Меня можно было бы утилизировать, но выгоднее подождать, пока науке снова понадобятся опыты с участием человека. Если верить тем, кто вернул меня к жизни, это произошло в XXVI веке, когда наука нашла способ проницать время вспять. Для того, чтобы очередное открытие превратилось в общедоступный сервис, понадобился эксперимент над человеком. И я снова в их распоряжении — достаточно достать меня из холодильника, вернуть к жизни и использовать по назначению. Ведь я — точная копия человека. Разница только в необходимости носить имя.
Социальное исчезновение — это потеря настоящего и единение с прошлым, которое становится единственным свидетельством твоего существования во времени. Но то, что я перестал быть сопричастен человечеству, не делает меня слабоумным. Я все понимаю. Можно было честно, глядя прямо в глаза, сказать: «Daniel, tы nikto. Tebya net. Мы ispolzuem tebya snova, kak ispolzovali tebya kogda-to» — я бы согласился, ведь я уже мертв.
Вот где началось бессмертие. Этот мир отслоился от меня, как кожура от апельсина, я стал сторонним наблюдателем. Я позволяю этому миру содержать в себе мою телесную оболочку, обновляемую вновь и вновь. У меня свое время. Я больше не созвучен реальности. Не симфоничен. Я гость.
У меня был второй шанс прожить жизнь. Если бы не моя исполнительность, я мог бы прожить ее счастливо. У меня был шанс не повторить ошибок и вновь достигнуть поставленных в прошлом целей. Я мог умереть с улыбкой, в окружении розовощеких правнуков, внуков и детей, смакующих количество знаков в числах наследственного капитала. Я мог использовать этот второй шанс, но не использовал. И тогда я захотел третий шанс. А потом четвертый. И все последующие.
Я просто снова социально исчез. Пустил в кровь ВИЧ, исчез из поля зрения друзей, ушел с работы… Сделал все, что было в конце первой жизни. И снова отправился в 2522 год.
Все, что нужно, — это вовремя самоуничтожиться. Есть дата начала перехода — тот злополучный день, когда я пришел в криолабораторию и стал биоматериалом. К этой дате я должен стать никем. Лишиться всего. Оставить все в прошлом.
Я сделал это, когда понял свою сущность. Избавился от всего, обнажился и остался кристально-чистым никем. Я пришел в криолабораторию в тот же день, когда пришел туда впервые с желанием умереть. Я хотел снова проснуться в белой палате, снова вернуться и прожить жизнь вновь… Так закончилась моя вторая жизнь и началась третья. Я снова выслушал Смита, и он послал меня обратно, в «юный, но сознательный возраст». И я снова жил. Потом снова умер и затем снова возродился. Цикл замкнулся. Петля.
Человек умирает, когда уничтожает все, за счет чего живет. Моя счастливая жизнь временна. Все люди в ней временны. Они умирают впервые для себя и в очередной раз — для меня. Я покидаю их — этого требует жертвенный период. Период превращения человека в биоматериал. Никого нельзя предупреждать о смерти, потому что в конце каждого цикла я должен остаться один. Нужно самоуничтожиться. Лишиться необходимости носить имя. Я хороню родителей, забываю друзей, уничтожаю любовь — так надо. Ко дню перехода в моей крови должен быть ВИЧ. Потом наступает этот день, а чуть позже ко мне подходит человек в плаще и приносит благую весть — ключ от следующего витка. Главное — успеть самоуничтожиться, иначе я умру… совсем.
