Дмитрий Леонтьев - Русская сказка
— Ты вообще зря недооцениваешь жаб, — продолжала разглагольствовать неутомимая Скилла. — Это только с первого взгляда кажется безобидной проблемой. Говорят, где-то в глубинах России появился волшебный, жутко заколдованный жабенок. Кто из красных девиц его поцелует, тотчас сама в жабу слюнявую превращается. Беда принимает национальные размеры.
— Точно, — подтвердил Танат. — То-то я, в последнее время, смотрю: а вокруг одни… м-мда… заколдованные. Раскрашенные, как попугаи Ара, глаза холодные, и водятся только там, где монеты звенят. У них от этого звона слюна выделяется, потому их так и зовут — жабы слюнявые. Звон пропадает — они исчезают…
— Может хватит, на сегодня о жабах и лягушках? — попросил я. — Мне сегодня и так их, с перебором, хватило. Можете о чем-нибудь приятном?
— Вопрос — навоз, как выражается наш четвероногий друг, — лукаво покосилась на коня Скилла. — Я понимаю, что сегодня по твоей голове прыгала неслабая квакша, и ты мог растрясти последние мозги, потому осмелюсь напомнить, что если не хочешь трястись несколько дней по российскому бездорожью, то можешь взять меня за ошейник и я, за пару секунд, перенесу тебя обратно, в княжеский терем.
Я едва не застонал от злости. Промучиться столько времени и не вспомнить о диковинных способностях Скиллы — видно и впрямь, жаба крепко потопталась по моей голове.
— Что ж ты раньше…
— Это отказ?
— Милая моя животинка! Отвези меня, ангел мой, в славный город да во Киев, ко дворцу Дадона-князя… А не то я тебе сейчас пасть порву, тварь бесстыжая, жаба слюнявая!
— Не могу устоять, когда ты вежливо просишь, — оскалилась в улыбке негодница. — Хватайся за ошейник.
Под молодецкий пересвист, из ларца, стоящего у обочины дороги, выпрыгнули два Соловья — молодца, одинаковых с предвкушением лица, и устремились в мою сторону. Последнее, что я успел сделать перед исчезновением, это выбросить в их сторону руку, с отогнутым безымянным пальцем…
— И что это значит? — холодно спросил меня Дадон секундой спустя.
Я осторожно приоткрыл один глаз, смущенно кашлянул и убрал нехорошую комбинацию из-под княжеского носа.
— В моем мире, — находчиво объяснил я. — этот жест означает «викторию», сиречь — «победу».
— В нашем мире это означает нечто другое, — сурово напомнил князь. — Но, как я понимаю, задание ты выполнил? Вот, в награду за это я тебя и прощаю.
— Спасибо, князь, — поклонился я. — А теперь, можно я…
— Конечно, можно, — жизнерадостно похлопал меня по плечу Дадон. — Знаю, знаю, что такой богатырь как ты, без дела стоящего хилеет и просить может только о подвигах славных, для государства и князя полезных. Подозревал я, что ты, хитрец, в награду попросишь у меня дело многотрудное, и, как любимцу своему, отказать не мог, подарок заранее подготовив. Ты знаешь, Иван, как скудна наша казна…
— И это еще очень оптимистическое заявление, — буркнул я, понимая, что желанный отдых накрылся деревянной кадушкой.
— Что — что? — приподнял бровь Дадон.
— Жаль, говорю, до слез! — бодрым голосом отрапортовал я.
— Да, печальный факт, — согласился со мной князь. — Но поправимый. Пришла мне в голову, гениальная по своей простоте идея. Ты же знаешь, что все гениальное — просто. Вот от этой глубокой мысли я и отталкиваюсь, при принятии решений. Понял я, наконец, что необходимо нам для пополнения казны.
— Грамотная экономика? — выразил я робкое предположение. — Повышение морально-нравственного облика жителей Руси? Развитие производства? Нет?.. Сельское хозяйство? Реформация внутреннего рынка? Машиностроение? Конкурентоспособные предприятия? Тоже нет?.. Тогда, может быть, законодательство и мудрое налогообложение?
— Ерунда все это, — отмахнулся Дадон. — Князю на один зубок. Долго я ломал голову, как удовлетворить все свои нужды, ну, и заодно, государство там приподнять… Нашел-таки ответ! Нам нужен кошелек — самотряс! Сечешь величие идеи?! Голова у тебя князь, а?!
— Да уж, — согласился я. — До такого еще додуматься надо.
— А я про что говорю, — самодовольно улыбнулся мне Дадон. — Это единственный способ больше никогда не заботиться о таких мелочах, как деньги. У меня и без них государственных забот хватает. Я узнал, что на следующей неделе, в Бушмэнии, на аукционе Сопли, будет выставлен на продажу один из таких кошельков. За него будут бороться представители многих стран, но получить его должны мы.
— Денег-то у нас на это хватит?
— Вот что ты все о низменном?! — поморщился князь. — Я тебе такую идею разворачиваю, а ты даже детали продумать не можешь. Неужели я должен даже такие мелочи додумывать? Пропадете вы без меня… Ладно, слушай тогда следующую гениальную идею. Уехал недавно, по контракту, в Бушмэнию, мужичек один наш, талантливый. Где-то в концерне, у Медной Горы Хозяйки пашет. Зовут его Данила — мастер. Говорят, неплохой ученый, светило и все такое… Вот ты к нему и приедешь. Напомнишь, что родина его не забывает, ценит, любит… и любить будет, потому ни в какой Бушмэнии он не отсидится. Дошли до меня слухи, что изобрел он там какой-то камень философский, что всякое дерьмо в золото превращает. Пущай берет подмышку и тащит сюда. Дерьма у нас много, а вот с золотом… есть временные сложности.
— Если он работает по контракту, то изобретение бушмэнам принадлежит, — напомнил я. — Теперь выкупать придется. Не легче ли было создать Даниле — мастеру все условия для работы здесь, чем выкупать его изобретения втридорога за рубежом?
— Тьфу на тебя! — в сердцах сплюнул князь. — Вечно ты всякую хорошую идею свинячишь… Вот что я решил. раз ты к высокой политике разумения не имеешь, и кроме игры мускулами даже игр разума замечать не хочешь, то миссию сию ответственную поведет выполнять Федот стрелец, Удалой Молодец. а ты, дуболом, занимайся при нем привычным делом: охраняй и оберегай.
— Вы бы еще Василия Буслаева послали. Федот хороший парень, но уж больно… стрелец, — осторожно напомнил я. — К тому же — Молодец… со всеми вытекающими. Нет, мечом он лихо машет, шампанское и красных девиц вечерами не считает, но… Мы всё-таки не в рейд по французским тылам идем… Может, лучше Никиту — кожемяку, или Марью — искусницу? Люди неглупые, верные…
— Ты еще поучи князя политик делать, — сдвинул брови Дадон. — Мне исполнители нужны, а не мыслители. Слишком много вас, многоумных, в последнее время развелось. А еще в шлеме… Сказал: поедет Молодец, значит, поедет Молодец! Во всяком случае, сделает то, что приказано. Без этих, ваших… Все, свободен.
— Но… как всё-таки быть с деньгами на покупку кошелька или философского камня? Я уж молчу про дорожные расходы…
— Про деньги на покупку тоже мог бы промолчать, запыхтел князь. — Деньги, деньги… Всем от меня только деньги нужны! Ни о чем, кроме денег думать не можете… Ладно, дам я тебе грамотку на владение какой-нибудь землицей завалящей… Вот, хотя бы Аляску! Да, забирай Аляску, все одно она далеко, да и холодно там… Поменяй ее на кошелек самотряс. У нас земель много — не жалко. А денег нет. Значит…
— Князь, я не могу…
— Все! Разговор окончен! Такова моя княжеская воля! Твое дело теперь вообще маленькое — охранять. Дела будет вести Молодец. Уразумел?
— Не делай этого, князь. Ведь это…
— Пошел вон, — холодно приказал Дадон.
— Но…
— Во-он!!!
— Доконючился? — съязвила ждавшая меня во дворе Скилла. — Еще пять минут нытья и в ход бы пошли Курильские острова и Кемска волость. Нашел с кем спорить, мужик говорящий!
— Ты-то хоть соль на раны не сыпь! — взмолился я. — И без тебя тошно. Пойдем искать постоялый двор, надо выспаться перед дальней дорогой. Я едва на ногах стою.
— Постоялый двор? — умилилась Скилла. — А деньги у тебя есть, умник? Или часть от грамотки с Аляской оторвешь? то-то же… Тут, как обычно, два варианта: или спать под забором, или идти к Садко на поклон.
Я поморщился: новгородский купец Садко держал в Киеве рыбные торговые ряды и, время от времени, зарабатывая на краюху хлебе, я подряжался охранять их от ночных воришек. Сказать по правде, я просто спал между вонючими лотками, пока Скилла патрулировала окрестности. Рыбой там воняло препротивно, но навес защищал от дождя, а Садко, надо признаться, платил куда щедрее князя. Свой дом мне заводить не было смысла: девять из десяти дней я был в дороге, да и денег на обустройство не скопил, и я частенько вспоминал, как, молодой и глупый, я подтрунивал над бездомным Ильей Муромцем. Вздохнув, я побрел к рыбным рядам Садко…
Когда, ранним утром следующего дня, я подъезжал к терему князя, одетый по-походному Федот уже встречал меня у порога. Был он небольшого росточка, но жилист и до наэлектризованности энергичен. Лихие, намазанные медом усы лихо закручены, на сапогах серебряные шпоры — подарок заезжей купчихи. Скуластое лицо, угольные глаза навыкате — Молодец, да и только. Я вздохнул и поздоровался.
