Ольга Славникова - Легкая голова
— Что, не продают тебе? — участливо спросил коренной москвич, помаргивая теплыми глазками, почти утонувшими в сизых мешках.
— Ну, — неохотно подтвердил Максим Т. Ермаков.
— Слышь, давай по-соседски помогу, — конспиративным шепотом предложил Шутов. — Ты скажи, чего надо, я мигом закуплюсь! И плохого не думай, у меня в голове бухгалтерия. Только дашь мне на беленькую, по случаю праздника. В виде комиссии, а? — Шутов подобострастно осклабился, показывая один, торчавший вперед, желтый, как щепка, передний зуб.
Максим Т. Ермаков заколебался. Иметь дело с алкоголиком Шутовым никак не входило в его ближайшие планы. А с другой стороны — как быть? Тяжело вздыхая, Максим Т. Ермаков отсчитал в трясущиеся руки алкоголика три пятисотрублевые бумажки, потом подумал и добавил еще одну.
— Значит, так: тортик йогуртовый, лучший, какой продают, потом коробку конфет, шампанское, коньяк, куриное филе или стейк из телятины, посмотришь там… — перечислял Максим Т. Ермаков, досадливо кривясь на радостные кивки взбудораженного алкоголика. — Себе за труды возьмешь поллитру не самую дорогую. Мне сегодня денег на работе срезали, так что я теперь буду очень экономный!
— Все понл! Понл!
Держа перед собой радужные пятисотрублевки, алкоголик резво запрыгал по ступенькам в магазин. Максим Т. Ермаков остался на ветру, из-за которого обледенелый асфальт выглядел таким скользким, что по нему, казалось, нельзя было сделать ни единого шага. Время тянулось медленно. Подошвы тесных ботинок от холода сделались каменными, ног в ботинках как будто не было вовсе. «Сейчас наберет всякой дряни», — угрюмо думал Максим Т. Ермаков, глядя сверху вниз на магазинную дверь.
Однако опасения его не оправдались. Счастливый, словно уже отхлебнувший, Вася Шутов вылез на поверхность, волоча набитый доверху продуктовый пакет. В другой пакет, предусмотрительно захваченный на кассе, он стал по одной перекладывать покупки, одновременно сверяясь с длинным, уже замусоленным, магазинным чеком, и Максим Т. Ермаков с удивлением убедился, что Шутов взял все то, что он бы выбрал сам. Под конец в отощавшем мешке повисли, брякая, водочные бутылки.
— Ты, это, не обижайся, сосед, я тут две взял, акция у них, скидка, то есть, — виновато сморщился Шутов. — А если обижаешься, так бери одну себе! — Он вытащил и предъявил крайне подозрительную бутылку «Столичной», чье горлышко напоминало грубо забинтованный палец.
— Нет уж, пей такое сам, — отшатнулся Максим Т. Ермаков.
— Вот спасибо, добрый человек! А то девочки у меня, им тоже по глоточку! Работа у них тяжелая, вредная… — бормотал довольный Шутов, роясь в кармане пуховика. — Сдача! Все до копеечки, — он вложил в руку Максима Т. Ермакова комок перемятых десяток и несколько монет, липких, как леденцы.
— Да ладно, оставил бы себе, — проговорил Максим Т. Ермаков, отчего-то смутившись.
— Деньги — ни-ни! — Шутов куражливо вздернул косую бороденку. — Деньги берем только за услуги. Работаем честно! А так, по-соседски — всегда поможем. Так что обращайся. Номер квартиры знаешь. Все по списку купим, на дом принесем!
«Спасибо, что девочек своих не предложил», — кисло подумал Максим Т. Ермаков, раскланиваясь со щепетильным алкоголиком. Шутов, держа на отлете трепещущий мешок с бутылками, точно даму, ведомую в танце, заспешил вперед. Максим Т. Ермаков тяжело шагал, отставая, ручки его увесистого пакета вибрировали и посвистывали на ветру. Демонстранты перед подъездом сбились в тесный кружок и, судя по выражению спин, разливали спиртное. Ну и ладно. Гораздо неприятнее была долговязая фигура участкового, обрисовавшаяся под сутулым фонарем; маленький, скобочкой, рот милиционера был сердито сжат, походка выражала решимость совершить какой-то, пока никому, включая самого участкового, не известный поступок. «Этому, блин, чего надо от меня?» — с досадой подумал Максим Т. Ермаков, замедляя шаг.
Но оказалось, что участковый пришел не по его душу. Завидев Васю Шутова, милиционер дернул в его сторону костяным подбородком, и Вася послушно потрусил, запихивая водку вместе с пакетом за полу пуховика.
— Значит, шляемся где-то, дома не сидим, — недовольно проговорил участковый, приподнимая фуражку и обкладывая ледянистый лоб большим не первой свежести платком.
— Так я, Андрей Андреич, только до магазина и обратно… — заоправдывался Шутов.
— Ну, ясно, что не в библиотеку бегал, — насмешливо перебил участковый. — Я тебе говорил про рейд? Говорил. Так вот, на завтра назначено, на самый праздник. После двух часов сиди дома, как пришитый, приедем тебя забирать.
— Понл, Андрей Андреич! — бодро воскликнул Шутов, заправляя за пазуху торчавший и шуршавший полиэтиленовый лоскут.
— Смотри у меня, — нажал голосом участковый. — Мне завтра цифры нужны, показатели. У тебя вместо мозгов брага, убредешь куда-нибудь, и придется вместо тебя приличного гражданина сажать в обезьянник.
— Только, Андрей Андреич… Хорошо бы без этого, а? — Шутов осторожно дотронулся клешней до рыхлой, словно бы разваренной, скулы. — Ну, или не со всей дури, полегоньку? Я же добровольно и сознательно!
— Ишь ты, добровольно он, — зыркнул из-под фуражки участковый. — Твой образ жизни, гражданин Шутов, предполагает регулярное получение по морде. Притон держим? Держим. Пьем как лошадь. Тебя, если по закону, давно закрывать надо лет на пять общего режима. Соседи добрые у тебя, заявлений не пишут, только устно иногда пожалуются. И я что-то добрый стал. Такая беда, как ты, у меня на участке, а я еще с тобой по-хорошему, как с человеком, образно говоря.
— Андрей Андреич, да я же понимаю! Да я ж не подведу! — зачастил подобострастный Шутов, так, что Максиму Т. Ермакову захотелось сплюнуть. — Вообще завтра из дома носа не высуну!
«Вот он, наш народ, — злобно подумал Максим Т. Ермаков. — Вот и клади за них жизнь!» В этот момент алкоголик Шутов показался ему символом всей той беспросветной народной массы, во имя которой государственные головастики понуждали его застрелиться. Ветер закручивал штанины Шутова вокруг его тощих полусогнутых ног, норовил сбить шапчонку, обшаривал его, осклабленного, укрывающего водку. Одна из девиц, появившись из темноты, робко взяла своего патрона под локоть — еще более неустойчивая, чем Шутов, на высоченных платформах, отчего казалось, будто к ее ломким ножкам-спичкам привязаны чугунные утюги. Совершенно не меняя выражения лица, участковый извернулся и хлопнул девицу по заднице, плоской, как пакет формата А4. Путана, профессионально вильнув тщедушным тельцем, захихикала и заиграла подведенными глазками, отчего участковый налился кровью и крякнул.
«Вот она, гармония людских отношений, — думал Максим Т. Ермаков, ныряя в подъезд. — Эти трое на самом деле коллеги, можно даже сказать, семья. Вместе творят, так сказать, вещество жизни, ткут по миллиметру большое полотно. А я, значит, неудобный узел, который надо состричь. Или так чувствует себя любой человек, недостаточно простой? Везде в мире одиночество — личная проблема, а у нас — антиобщественная позиция. Или наша народная масса как-то по-особому устроена? Даже трудно вообразить, сколькими ниточками все они между собою связаны: соседи, родня, кумовья, кореша, одноклассники-ру… Просто мох какой-то, а не народ. Нет уж, спасибо. Я на вас, сограждане, положил с прибором. Лишь бы Маринка сейчас не начала концерта. Лишь бы не разоралась, господи, господи, тошно мне от всего».
Но никакой Маринки в квартире не было. В темноте вкрадчиво журчал унитаз, чью холодную кнопку Маринка всегда забывала понажимать, чтобы вода перестала течь. Максим Т. Ермаков включил в прихожей свет и увидел все то, что три часа назад наблюдал на мониторе: вешалку, пальто с овощными пятнами, похожую на овощ собственную шапку.
Интересно, где ее носит. Отсутствие Маринки возбуждало в Максиме Т. Ермакове почти ту же смесь удовольствия и раздражения, что и ее присутствие. Широкими шагами, выдававшими боязнь постороннего взгляда в спину, он прошел на кухню, выглотал из ухающего, щелкающего баллона литр минералки. Разместил покупки для романтического ужина в немытом холодильнике. Есть не хотелось совершенно, но Максим Т. Ермаков все-таки соорудил себе из батона, салата и ветчины лохматый сэндвич, наболтал в глухую чашку растворимого кофе и со всем этим, кое-как повесив в шкаф отяжелевший за день костюм, плюхнулся за компьютер.
Письмо от Маленькой Люси выскочило немедленно, будто озябшая, ждавшая под дверью собачонка. Но Максим Т. Ермаков не стал нажимать на ссылку, решив, что на сегодня видел достаточно. На самом деле ему было страшновато обнаружить себя же, сидящего за компьютером — оказаться словно в бесконечной анфиладе, какая возникает в двух стоящих друг напротив друга зеркалах, и бесконечно уменьшаться в симметричных перспективах, чья глубина так же нестерпима для ума, как бесконечность Вселенной. Вместо популярной народной игры «Легкая голова» Максим Т. Ермаков зашел на Яндекс и набрал свои имя и фамилию в строке поиска.
