Дуглас Уорнер - Смерть на горячем ветру
— Понял, — сказал я, делая себе заметки.
— Затем, первого мая ордер был ликвидирован, а его имя вычеркнуто из списка разыскиваемых.
— Почему?
— Без понятия.
— А потом?
— Еще один ордер был подписан двадцать четыре часа спустя.
— А между этими датами?
— На Колстона ничего нет.
Последовала долгая пауза, во время которой я безуспешно пытался переварить полученную информацию.
— Не понимаю, — наконец сказал я, — но все равно спасибо.
— Я тоже не понимаю, а вы попробуйте расколоть орешек. Если что-нибудь получится, сообщите, пожалуйста, мне.
— Единственный совет, который я могу вам дать, — мрачно произнес я, — так это взять билет на первый же поезд до Абердина.
— Где я, по-видимому, должен буду навестить всех подозреваемых и занести расходы на счет нашей Службы, — сухо ответил Морган и повесил трубку.
Я взглянул на Джона и Маргарет, немного подумал и предложил:
— Теперь твоя очередь, Маргарет. Посмотрим, можно ли будет как-нибудь привязать сюда твои факты.
— Как я уже сказала, я возвращалась из Парижа. Я сидела рядом с Колстоном, и его поведение заинтриговало меня с самого взлета. Конечно, я не знала его имени, и одной из причин, почему я его запомнила, явилось его странное поведение и внешность. Его лицо было очень худым, а кожа на шее и щеках отвисла, как будто он резко похудел. Кроме того, он был очень загорелым — куда темнее, чем это возможно под европейским солнцем. Но особенно удивила меня его нервозность. Он сидел на краешке сидения, постоянно выглядывал в иллюминатор и четыре раза спросил стюардессу, не опаздывает ли самолет.
— Ты думаешь, он боялся летать?
— Отнюдь. Он вел себя, как ребенок, в первый раз попавший на самолет, — но с другой стороны, было видно, что он опытный путешественник. В этом невозможно ошибиться.
— Понятно. Продолжай.
— Случайно завязался сумбурный разговор. Просто перебросились несколькими словами, но когда он в пятый раз спросил стюардессу, не опаздываем ли мы, я пошутила по поводу его беспокойства. Он засмеялся и сказал: «Я думаю, это из-за того, что я еще не привык быть знаменитостью». Я пошире раскрыла уши, думая, что наткнулась на материал, но он не стал откровенничать со мной. «Не надо спешить, — сказал он. — В аэропорту меня встретит целая ватага ваших парней с телевидения, Би-Би-Си и все остальные».
Чувство замешательства, как будто я ощупью пробираюсь сквозь заросли, несколько раз возникшее у меня за тот день и частично рассеявшееся, когда мы пытались реконструировать прошлое, вернулось. Я пораженно смотрел на Маргарет.
— Когда мы проходили все формальности, я стояла довольно близко к нему, но его задержали при прохождении иммиграционной службы, и я прошла в зал отдыха для прибывающих. Я сразу увидела, что никаких приготовлений для встречи знаменитости не было, и поэтому не стала ждать. Помнится, я его пожалела. Очевидно, человек думал, что сделал что-то, потрясшее мир, а мир не захотел потрясаться.
— Когда именно это было? — спросил я, предчувствуя ответ.
— За десять дней до свадьбы. «Уорлд» послал меня в Париж с заданием, и я получила возможность сделать кое-какие покупки для моего приданого. Я купила поистине очаровательную шляпку.
— Но это же с каждой минутой становится все более и более бессмысленным, — с раздражением воскликнул я. — Если память тебе не изменяет, Мэгги…
— Не изменяет.
— … тогда ты встретила Колстона в середине августа. Очевидно, что он говорил о своей теории. Но он не мог в августе считать себя знаменитостью! Он прочел свой доклад в Лондоне в апреле и видел, как ото слушатели покидали зал.
— Быть может, это не так нелепо, как выглядит с первого взгляда, — предположил Холт. — Он отправился в Конго, чтобы собрать данные о землетрясении, происшедшем в Рифт Валди в мае. И это могло предоставить в его распоряжение факты, доказывающие правоту его теории. Если так, то он, конечно, послал информацию в Англию, не правда ли?
— Кому послал? — спросил я. — Первым в голову приходит Ятс, которого он так подвел. Но Ятс по-прежнему считает его сумасшедшим.
— Тут есть еще одна странность, — неожиданно вмешалась Маргарет. — Посмотрите на числа. Первый ордер на арест датирован началом марта и отменен первого мая, — по-видимому, потому, что Колстона считали погибшим в Конго. Но Колстон был в Лондоне на Пасху, — которая приходилась в тот год на конец марта, — чтобы прочесть доклад. Тогда почему его не арестовали?
— Может быть, он проскользнул сквозь сети, — предположил Холт неуверенным голосом после недоуменного молчания: нельзя было обойти тот факт, что Колстон обращался к публике под своим именем.
В полной растерянности мы сидели, уставясь друг на друга, когда раздался стук в дверь, и Уолли Марш ворвался в комнату. Его волосы, выглядевшие как клок шерсти, стояли дыбом, круглое лицо сияло, а обычная болтливость изливалась из него потоком слов.
— Здорово, Иэн! Узнал, что ты меня разыскивал. В чем дело? — Он продолжал, прежде чем я смог вставить слово: — Экстраординарная штука, да? Я говорю о том, что бедный Боб Колстон был еще жив, когда мы вчера днем говорили о нем. А потом позволил себя укокошить.
Я уставился на этого ненормального, и перед моими глазами встала картина: сокрушающийся Уолли и я стоим над экземпляром «Телеграм» с фотографией Колстона, он же Флэш Эдди, напечатанной в треть листа.
— Черт тебя раздери, Уолли! — взбешенно закричал я. — Ты знал это еще вчера! Какого черта ты мне не сказал, что Флэш Эдди и Роберт Колстон — одно и то же лицо, проклятый дурак?!
— Спокойно, дружище, не падай на меня, как тонна кирпичей! — печально проговорил Уолли. — Откуда мне было знать это? Я никогда не видел Роберта Колстона.
Бывают моменты, когда рассудок садится на мель, как нагруженная лодка во время отлива. Это был один из таких моментов. Я схватил собеседника и притянул к себе.
— Послушай, Уолли, — произнес я, тщательно выговаривая слова и разделяя их паузами, как учитель дикции, — вчера ты мне сказал, что присутствовал на международной сейсмологической конференции, на которой выступил Колстон со своим докладом.
— Но Колстон не читал доклада. — Тут он понял смысл своих слов. — О, ну да! Разве я это не объяснял?
Я готов был его задушить.
— Он должен был, но в последний момент не смог, — затараторил Уолли. — Отправился в Конго или еще куда-то и поручил приятелю прочесть его за себя. Как звали того парня? Какой-то странный специалист-консультант из министерства обороны.
Пытаясь вспомнить, он вцепился в волосы, а когда это не помогло, стиснул пальцы.
— Вспомнил! — просиял Марш. — Этого парня звали Уотчетт. Клифф Уотчетт. Старый знакомый Колстона. Этот тип и прочитал за него доклад.
В этот момент я ощутил себя близким родственником всех убийц в истории. Я мог бодро задушить Уолли и станцевать на его трупе канкан! Один простой, элементарный факт: будь он в моих руках двадцать четыре часа назад, и ход событий принял бы другой оборот.
Не стоило обвинять Уолли за оговорку. В любом случае было слишком поздно для взаимных упреков. Моя задача была почти выполнена. Оставалось собрать несколько фактов, чтобы быть абсолютно уверенным. Нужно было заставить Уотчетта подписать признание. Тогда я отправлю сэра Гая Рэйнхэма туда, куда он хотел: на канаты, в глухой нокаут.
Глава четырнадцатая
Десятью минутами позже я был готов объяснить все в деталях сбитой с толку Маргарет, которая ничего не слышала о Уотчетте. Холт помчался в Министерство обороны, надеясь поймать там Уотчетта. Уолли не смог расшифровать иероглифы Колстона, но я ему позволил срисовать некоторые из них, и он отправился на встречу с крупнейшей звездой на небосклоне ядерной физики. У меня также были сравнительные данные о температурах в Арминстере, а библиотека подтвердила то, что подсказывала память: что Рэйнхэм был министром обороны в течение года до очередной перестановки в кабинете в июле того же года, года Арминстера. А Уолли подтвердил мое предположение, что в теории Колстона, представленной на конференции, не было секретной информации.
— Пожалуй, одно из наиболее ловких убийств, когда-либо совершенных политиком, — зло сказал я. — Вот что произошло: Колстон представил копию своей теории — которая была изложена доступным, в худшем случае, научным языком — Уотчетту и попросил прочесть его на конференции вместо себя. Колстон, как физик-ядерщик, работавший над атомной бомбой, имел доступ к самой секретной информации. Должно быть, он использовал часть этого материала, чтобы доказать свою теорию. Уотчетт сразу же понял, что такое содержание нельзя раскрывать перед аудиторией, включающей русских и китайцев. Он также знал, что Колстон совершил уголовное преступление, нарушив закон о государственной тайне сообщением этой информации ему, не имевшему допуска к ней; более того, он тоже формально нарушил этот закон, прочитав ее, хотя и не по своей воле. Поэтому, как хороший, делающий карьеру служащий и гражданин, Уотчетт положил проблему на стол министра, твоего уважаемого свекра.
