Песах Амнуэль - Бомба замедленного действия
— О чем вы говорите, Уолт? Каждый раз, сжимаясь в кокон, Вселенная погибала! Для того, чтобы природа могла пробовать разные варианты развития, нужна преемственность. Нельзя, чтобы каждый новый цикл начинался с нуля.
— Природа не начинала с нуля, Генри. Не забудьте — плотность материи во Вселенной сейчас критическая. Она не была такой в прежних циклах — она была больше. Много циклов назад плотность материи была значительно больше критической. И Вселенная, разбухнув после очередного Большого взрыва, начинала довольно быстро сжиматься вновь — в кокон будущего мира. К началу нового цикла.
— Вот-вот, — подхватил Прескотт, — и все цивилизации, какие успевали возникнуть, неизбежно погибали. Так? О них не оставалось никакой памяти.
— Погибали не все, Генри. Мир неоднороден, и каждый раз часть мироздания успевала сжаться в кокон, а часть — нет. И после каждого цикла Вселенная теряла таким образом огромную массу, продолжавшую расширяться в то время, когда остальная материя уже сжималась. Эта масса и попадала в новый цикл Вселенной, и во все последующие. Наверняка где-то на окраине видимой нами Вселенной есть миры — галактики или их скопления, — пережившие не один десяток циклов. А может, и сотен…
— Нужно посоветоваться с космологами, — пробормотал Прескотт.
— Разумеется, я это сделал, — пожал плечами Льюин. — Так вот, совершенно ясно, что тот цикл, когда плотность мира сравняется с критической, станет для Вселенной последним. Мир застынет, развитие галактик, развитие Вселенной в целом прекратится. Этот сценарий, Генри, для космологов не новость… Что может спасти такую Вселенную, заставить ее вновь сжиматься, вновь развиваться, вновь испытывать на прочность различные формы материи? Только изменение мировых постоянных. Если постоянная тяготения во Вселенной увеличится, это даст тот же эффект, что и увеличение средней плотности материи. Мир получит возможность опять сжаться, начать новый цикл развития… А теперь, Генри и Джо, поставьте себя на место высокоразвитой цивилизации, которая возникла во Вселенной во время ее последнего цикла. А то, что наша Вселенная такова, и наш цикл последний, — сомнений нет. Итак, вы знаете, что мир вот-вот застынет. Вы достигли такого уровня в своем развитии, что можете уже управлять некоторыми законами природы. Сделаете ли вы это?
— Нет, — медленно сказал Прескотт. — Я объявлю полный мораторий на исследования сущности законов природы. Буду следить, чтобы и другие цивилизации, о которых мне известно, этим не занимались. Иначе — гибель. Играя с законами природы, мы изменим постоянную тяготения, Вселенная начнет сжиматься, и моя цивилизация не переживет этого катаклизма. То, что является застоем и гибелью для Вселенной в целом — спасение и вечная жизнь для цивилизаций, которые в такой Вселенной живут. Так? Ведь в застывшей Вселенной разум получит, наконец, впервые за бесконечные циклы возможность существовать и познавать вечно. Всегда. Я бы не стал ничего менять. Застывшая Вселенная, Уолт, меня вполне устраивает.
— А устраивает ли это ее, Генри?
— Кого, Уолт?
— Да Вселенную! Природу, черт возьми!
— Бог изощрен, но не злонамерен, — пробормотал Сточерз, который слушал рассуждения Льюина и Прескотта с ощущением, что увязает в трясине.
— Бросьте, Джо, — резко сказал Прескотт. — При чем здесь Бог? Я, знаете ли, изредка хожу в церковь, так уж приучен с детства, это привычка, случается, дает облегчение… но не мешает мне быть материалистом. В сценарии Уолта, да и в моем тоже, ничего не зависит от потусторонних сил. Природа слепа, глуха, тупа, как пробка, и так далее. Но в ее распоряжении были миллиарды миллиардов лет, и столько же циклов развития, в ходе которых она пробовала и ошибалась. Пробовала сама изменять собственные законы, чтобы спастись от смерти, от застывания… Это невозможно, Джо, и вы это понимаете. Чтобы изменить закон мироздания, нужен разум. Но именно разум и не станет этого делать, потому что захочет жить вечно. Противоречие, Джо? Нужен не просто разум, но разум без тормозов. Разум, который стремится погубить себя. Разум-камикадзе. В ходе множества циклов, пробуя и ошибаясь, природа создавала один разум за другим. Пробовала генетические коды разных типов. И создала нас. С нашим запирающим геном агрессивности. С нашим законом компенсации — чтобы мы не уничтожили себя раньше времени. Вы правы, Уолт, человечество — это природная бомба замедленного действия. Когда мы научимся менять мировые постоянные, когда будет сконструировано то оружие будущего, о котором мы через неделю напишем в нашем докладе, только тогда перестанет действовать закон компенсации, и мы сделаем то, чего не в состоянии сделать сейчас, потому что сама эта тупая, слепая, глухая и чертовски дальновидная природа следит за нами… Сможем начать войну, которая нас уничтожит. И изменит Вселенную. Заставит ее вновь сжиматься, расширяться и обновляться. Но нас при этом не будет — что мы для Вселенной, а? Запал? Детонатор?
— Бомба замедленного действия, — сказал Льюин. Прескотт поднял с земли камешек и швырнул в воду. — И помешать этому мы не сможем, даже если захотим, — продолжал он. — Если уж природа добивается своего, то делает это с многократным запасом прочности. Бомба, узнав свое предназначение, не пожелала взрываться? Черта с два. Ген агрессивности не тикает, как часовой механизм, но он впечатан намертво, попробуйте его вынуть — жизнь прекратится. А жить хочется. Хотя бы до тех пор, пока…
— Можно попробовать, — пробормотал Льюин.
— Как? Развалился Советский Союз, и все мы думали, что теперь с ядерными войнами покончено. Договора, уничтожение ракет, разоружение в Европе… Ну и что? Россия продает ядерные технологии Пакистану, Ирану и Китаю. И МАГАТЭ ничего не может доказать. Становится куда опаснее! Мир катится в тартарары, как и прежде.
— Вы упрощаете, Генри, — с сомнением сказал Сточерз. — Вы строите модель и потому наверняка упрощаете… Уолт, я думаю, что мы потребуем совершенно надежных доказательств. Я имею в виду Комитет. Своей идеей вы привели в восторг Генри. А мне это не нравится. Это философия, это недоказуемо, но даже если вы полностью правы, речь идет об очень далеком будущем!
— Которое, черт возьми, готовим мы с вами сегодня, Джо! — вскричал Льюин. — В понедельник мы начинаем готовить доклад, вы не забыли? И разве мы не напишем, что наиболее вероятным оружием будущего станет изменение мировых постоянных? А те, кто будет принимать решения, опираясь на наш доклад, — чем они умнее нас с вами? Неужели вы не понимаете, Джо, что решение о будущем человечества придется принимать нам? Подскажите, и я приму любой другой вывод. Но другого нет! Нужны доказательства? Комитет их получит. Решать должны мы, и о нашем решении не должен знать никто. Понимаете?
— Я понимаю, — сказал Прескотт.
— А я нет, — буркнул Сточерз.
— Представьте, Джо, — сказал Прескотт, — что наши политики обо всем знают. Например, о том, что мир не сможет погибнуть, на какие бы авантюры они ни пускались. Руки окажутся развязанными. Силовые методы в политике — главным козырем. Атомные бомбы — простым методом решения проблем.
— Филипс знает, что мы готовы писать доклад, — сказал Льюин. — Если мы отложим, станет ясно, что у нас появилась информация, которую мы скрываем. Значит, доклад все равно нужно писать. Писать то, о чем и так собирались. Сверхдальний прогноз развития вооружений — изменение законов природы. Об остальном
— молчать. И думать. И решать.
— Это ваше общее мнение? — спросил Сточерз.
— Думаю, да, — Льюин посмотрел на Прескотта. Тот кивнул. — Вы согласны, Джо?
— Пожалуй…
* * *С Мирьясом и Пановски поговорил Прескотт, а Льюин отправился к Рейндерсу. Сточерз предложил пойти вместе, но Льюин отказался.
Рейндерс действительно отверг идею сразу. Будучи футурологом, он знал, что экспертные оценки и модели страдают обычно преувеличениями или преуменьшениями. Льюину пришлось терпеливо объяснять, что сравнительный анализ, сглаживание и все прочие прогностические процедуры были проведены вполне аккуратно. После бессонной ночи и прогулки по университетскому городку Рейндерс заявил, что модель Льюина, если даже и верна, должна быть включена в доклад. Там же описать и все возможные последствия. Последствия для людей, конечно, а не для Вселенной.
Льюин нервничал — утром предстояло официальное заседание Комитета, фонограмма которого дойдет до Филипса, и нужно, чтобы все шестеро пришли на заседание с единым мнением.
— Послушайте, Уолт, — сказал наконец Рейндерс, — почему вы меня так обхаживаете? С остальными вы поговорили? Что Прескотт и Пановски?
— Все согласны, что сценарий по меньшей мере правдоподобен, — сказал Льюин. — Поймите, Ларри, дело не в том, кто с кем согласен. Анализ, который провели мы с Генри — независимо друг от друга и разными способами, — смогут повторить и в будущем, если в нашем докладе не будут скрыты некоторые частности. Вы представляете, что произойдет, если мы с Генри правы, и если политики это поймут?
