Дорис Лессинг - Браки между Зонами Три, Четыре и Пять
Вот мы видим Эл-Ит, она прислонилась к широкой мужской груди, Бен Ата ее нежно укачивает, ей удобно, она под защитой, о такой позе она совсем недавно не раз мечтала. Допустим, Эл-Ит сама не верит в силу воздействия этого приема, но это ей совсем не мешает наслаждаться моментом.
Бен Ата же, со своей стороны, обрадовался, что эта невероятно независимая дамочка способна от души выплакаться, как любая другая, и в то же время не верил в ее слезы. Потому что плакать было вовсе не в ее характере, и он вздохнул с облегчением, когда жена встала, шмыгая носом, отерла слезы со щек своими маленькими ручками и опять, гордо выпрямившись, встала рядом с ним у парапета.
— И как же выглядит эта Зона Два? — спросил он.
— Наверное, ты больше можешь рассказать про нашу зону, чем я о них. Могу сказать только одно: стоишь, смотришь, всматриваешься, и никак не насмотреться. Как будто погружаешься в синий туман — или под воду, — там сплошная синева, ты никогда не видел такой…
— Это все очень интересно, — оборвал ее он, — но, по-моему, глазеть туда — только время зря терять.
Именно эти слова Эл-Ит ожидала услышать от мужа. Поэтому она тут же залилась смехом, к которому присоединился и Бен Ата: в результате беседа вновь закончилась на тахте. На этот раз их соитие ничуть не походило на опыт последних дней, зато подтверждало, что все еще между ними возможно, — хотя они и были людьми настолько разными, что оба то и дело удивлялись в душе, как это они вообще оказались вместе. И это удивление им было суждено испытывать до самого конца.
И опять наступил полдень: весь день парило, и Бен Ата возмутился, когда Эл-Ит залезла обнаженной в чашу фонтана. Он не предполагал, что фонтаном можно воспользоваться для такой цели, но, хоть и с оглядкой, все же присоединился к ней. При этом постоянно ныл: мол, золотые рыбки его щекочут, и сами они мешают рыбкам, и вообще, а вдруг их кто-то увидит…
— Кто же, интересно? Тут никого нет, — успокаивала мужа Эл-Ит.
— А барабанщик? — возражал он. — Кто-то же здесь должен быть, ну подумай сама: ведь барабан не умолкал, все время бил, что бы мы ни делали.
— Вот что я думаю, — заявила Эл-Ит, когда они, уже одетые, уселись по обе стороны столика. — Ты знаешь, когда-то Зона Четыре и Зона Пять не могли общаться. Теперь могут — вон, вы даже воюете. Значит, что-то произошло? Надо выяснить, что именно. А когда выясним, тогда и будем соображать, зачем вообще, с самого начала, было так заведено, что у тебя должна быть армия. Зачем вам армия? Все богатство твоей страны уходит на ее содержание. Ничего удивительного, что вы так бедны.
— Это мы-то бедны? Да что ты мелешь!
— Бен Ата, вы бедны, не спорь! Ты сам не понимаешь, насколько жалок! У нас самый бедный пастух живет лучше, чем ты, король. А уж одежонки в этих шкафах! Нет, я ничего не говорю, они солидны и крепко сшиты, и ткани хорошие. Но если ты считаешь, что эти наряды пригодны для королевы, которая роскошной одеждой должна отличаться от жены солдата…
— А ты как думаешь. Надо соответствовать статусу.
— Конечно, согласно твоим взглядам. Но послушай меня, это совсем не обязательно. Зачем тебе чины и иерархия? Они привлекают тебя только потому, что ты беден. Зачем ты нацепил эту огромную брошь? А зачем на застежке для плаща написано, что ты Бен Ата? У нас все знают, что я Эл-Ит. Меня узнают, хоть я мешок надень. Не понял? Вы бедный народ, Бен Ата. Все, что я видела по пути сюда, — нет, я не об этом павильоне, его ведь выстроили только для нашей случки на строго определенном месте и, вероятно, снесут, когда мы расстанемся…
— Мы что, снова расстанемся?
— А как же иначе! А ты себе как представлял? Что мы вместе теперь навечно, Бен Ата? Мы оказались тут для определенной цели — умиротворить обе наши страны и выяснить, в чем мы поступили неправильно и что такое нам надо сделать, дабы исправить ошибки…
Эл-Ит наклонилась вперед, глаза ее горели убежденностью и страстью.
Бен Ата откинулся назад, саркастически наблюдая за ней. Он чувствовал себя оскорбленным. У бедняги просто в голове не укладывалось, что его страну кто-то может назвать бедной и что она выглядит в глазах иностранцев отсталой и нуждающейся. Хорошо, пусть эта женщина думает — а она именно так и думает, что он грубый и неутонченный. Он солдат! А солдат всегда солдат! Но страну свою Бен Ата всегда считал эталоном. Идеалом того, каким должно быть государство. Он почувствовал, что Эл-Ит разонравилась ему как женщина. Равнодушие сменила ярость. Между ним и ею, ее сияющими глазами и оживленным лицом, пролегла пропасть — какие уж после этого могут быть близкие отношения.
Вдруг он встал и в ярости заходил по комнате.
— Ты же сам говорил, что роскошь много значит, ты сам сказал: и комфорт, и свобода. Все это твои слова, твои…
— Ну, говорил, ну и что. — И тут же вслух укорил себя за то, что допустил слабость: стоял, раскачивался с ироническим смехом, тыча в нее пальцем.
— Не будь инфантильным, Бен Ата. — Эл-Ит поднялась на ноги. — Да, мы богаты, у нас есть все, но это плохо, ибо мы позволили себе забыть наши истинные цели. Но зато вы бедны и неотесанны, и это оттого, что все ваши богатства уходят на войну — на ненужную, глупую, бессмысленную войну… — Она так и не села, стоя опровергала его доводы.
Отвращение Бен Ата к ней дошло до предела, — он даже поднял руку, чтобы нанести удар. Огромный кулак, размером с ее изящную головку, уже прицелился для удара, — но Эл-Ит стояла неподвижно и спокойно смотрела на него.
— Бен Ата, я намного слабее тебя, ты можешь как угодно проявлять свою злость. Мне тебя не остановить. Причем в твоей ужасной стране я абсолютно лишена всякой защиты…
Ну и что ему оставалось делать? Только отнести Эл-Ит в постель и разобраться с ней так, как он привык разбираться с большинством слабых девушек в свои мародерские ночи.
Эл-Ит не сопротивлялась — у нее не было на это сил, она только отвернула голову в сторону и закрыла глаза, она просто отсутствовала в этом процессе, была как мертвая.
Именно это Бен Ата и чувствовал — будто насилует труп. Его тошнило от самого себя. И от нее — ведь это она вынудила его на такой поступок. Вдруг Бен Ата вспомнил — Эл-Ит же беременна, не повредить бы ребенку. И из этих соображений он воздержался от повторного акта насилия, хотя ему и очень хотелось. Он скатился с нее и, трясясь от неприязни, сказал:
— Вот тебе. Будешь знать.
Внезапно наступила тишина: оба поняли, что барабан больше не бьет.
Эл-Ит с трудом поднялась, ушла в свои комнаты и почти сразу вернулась, уже в своем темно-красном платье. На мужа она не смотрела.
— Ты не можешь уехать, пока тебе не приказали, — тупо и угрожающе сказал он.
— Ты разве не слышишь? Барабан умолк. — Она говорила совершенно безжизненным голосом.
Эл-Ит вышла на крыльцо и остановилась, подзывая коня. И тут же среди фонтанов раздался цокот копыт.
— Можешь больше не приезжать. — Бен Ата был расстроен. Не мог поверить тому, что происходит. У него не укладывалось в голове — как он мог, после их прежнего полного взаимопонимания, оказаться способным на то, что только что сделал.
Как будто оказался на краю какого-то невообразимо прекрасного ландшафта, а тот исчез на его глазах.
— Можешь вернуться к своим чертовым шлюхам, — сказала Эл-Ит, уже вскакивая на Йори. Но почувствовала, что говорит вовсе не свои слова, что это виновата Зона Четыре, и тут же добавила: — Ох, пора выбираться из этого ужасного места. — И от несомненной искренности, с которой это было сказано, у него сжалось сердце.
Легким галопом она удалялась от него. Бен Ата побежал за конем, ринулся за ней, как фурия, но догнал, только когда она уже проскакала большое расстояние по западной дороге. Оба коня, белый и черный, летели бок о бок. Был еще ранний вечер, совсем светло, всюду им попадались люди — на дорогах, на лодках в каналах. Все видели, как королева Зоны Три скачет, «словно дьяволица», прочь из их страны, а их король ее преследует, «бледный, как смерть, бедняжка».
Так было только на первом участке пути, потому что Эл-Ит забыла взять щит и, оказавшись у границы, автоматически наклонилась вперед, вцепившись в гриву Йори, сознавая, что если не удержится на его спине, то потеряет сознание, упадет и может погибнуть. Йори, почуяв спиной, что всадница слабеет, замедлил ход и перешел на шаг, а Бен Ата, увидев, как его жена бесчувственно шатается, снял ее со спины Йори и повез дальше, держа на руках. Те, кто видел их на втором участке пути, потом рассказывали, что королева заболела от горя, не желая покидать их зону, а король держал ее на руках, «как ребенка», и плакал, сидя в своем седле.
Йори не отставал от короля. У границы Бен Ата опустил жену на землю, поставив прямо по ту сторону, — но не очень далеко, ведь он сам не мог входить в Зону Три без защитного устройства, так же как она — в его страну. Едва заметив, что Эл-Ит вот-вот очнется, Бен Ата отступил назад, но одной рукой все же поддерживал ее за плечо. Когда она открыла глаза, оказалось, что стоит глухая темная ночь, и резкий ветер, всегда дующий с востока в ее страну, уже достаточно силен и может подтолкнуть ее. Перед собой Эл-Ит увидела Бен Ата, бледного и угрюмого, но решила, что он сердит, не поняла, как он беспокоится о ней.
