Сергей Михеенков - Пречистое Поле
«На Каменку нам надо, — сказал Иван Филатенков — Христину проведать. Могилку хоть поправим. Помянем. К вечеру вернемся». «Христину?» — переспросил Григорий; он посмотрел на Ивана Федотенкова и, вспоминая что-то, покачал головой. «Гриша, мы лопату и косу тут поищем, попросил Иван Федотенков. — Там без косы и лопаты…» «Ищите», — сказал Григорий.
Косу нашли в сенцах. Там же на пыльной полке отыскали засаленный, порядком сточенный и теперь похожий на щепочку брусок. Парень сбегал в огород и принес старенькую с коротким надломанным черенком лопату.
— Пожалуй, и топор бы надо, — сказал парень. — Черенок надо будет новый насадить. Крест там тоже сгнил.
Топора хорошего не нашли, и парень пошел к Ивану Шумовому. Тот к тому времени, завершив хлопоты с гробом, успел-таки приоткрыть шкапчик, где стояла распечатанная им еще на прошлой неделе поллитровка, захмелел й ушел домой отдохнуть.
«Чей это?» — спросил Григорий и кивнул вслед парню. «Христинин племянник. Таси, младшей ее сестры, сын. Тоже Иваном зовут», — сказал Иван Филатенков; он тоже смотрел, как уходит племянник, покачивая крутыми плечами. «Христе поклон от меня. А вы к вечеру возвращайтесь. Вечером всем надо быть на месте», — сказал напоследок Григорий, повернулся и пошел в дом, к Павле.
От Пречистого Поля до Каменки дорога не ближний свет. Вначале полем — поле ж до леса долгое, — потом лесом километра три. Вот по ней и шли три Ивана, три пречистопольских мужика. Шли не спеша, друг друга плечами касались, разговаривали.
— Тебе сколько ж от роду? — спросил Иван Филатенков Ивана Младшего — Так они звали его между собой.
— Восемнадцать, — ответил тот и живо понравился: — Осенью будет.
— В армию когда?
— День рождения отмечу и пойду на службу. А может, и весной. Когда призовут.
— Сам-то как, хочешь в армию? Или — как в неволю?
— Чегой-то — как в неволю? Пойду служить, — Иван Младший засмеялся. — Что ж я, бракованный, что ли?
Когда вошли в лес, Иван Младший вытащил из-под ремня топор и нагнулся было к березке, росшей у дороги, но Иван Федотенков окликнул его: — Ты что?
— Черенок же для лопаты надо…
— Лопата нам где понадобится? На Каменке. Вот на Каменке черенок: и сделаем. А на опушке дерево рубить… Гляжу я, живете на своей земле, а как все равно последний год.
Иван Младший виновато покрутил головой и сунул топор обратно за ремень, сказал:
— Чего ее жалеть, все равно тут скоро все раскорчуют? Я уже и план видел. Землеустроитель из Новоалександровской приезжал, ходил тут, смотрел, замерял.
— Как это раскорчуют? — спросил теперь Иван Филатенков, до того не очень-то прислушивавшийся к разговору своих спутников.
— Поле расширять будут. Чтобы пашни больше было.
— Что же, мало ее, что ли, пашни?
— Не хна, замерял.
— Не знаю. Наверно, мало, если расширяют.
— А, ну тогда точно мало, — с усмешкой сказал Иван Филатенков. Но Иван Млад видать, не почувствовал его насмешливого тона и простовато сказал:
— Понимаешь, дядь Вань, стране больше хлеба надо, мяса, молока.
— Так ведь это стране всегда надо было. Но и думать надо. Думать! Слыхал, Иван, пашни им мало? Раскрестьянствовались землячки. Луга запахали, поймы осушили. А теперь, гляди ты, за лес принялись! Это ж чье распоряжение? Кто ж это у нас в Пречистом Поле такой умный?
— Кто… Кому положено Председатель. Вадим Георгиевич Кругов.
— Ишь ты! Председатель! Кому положено… А что, кроме вашего Кругова, что ж, больше никому не положено умную голову на плечах носить? Кругов… Кругов? Что-то не слыхал я раньше у нас в колхозе такой фамилии.
— Да он нездешний. Приезжий.
— Приезжий… Ты, парень, вот что: приезжего от своего умеешь отличить?
— Как это?
— А так. Приезжих да проезжих тут знаешь сколько было? Еще до тебя. Тут они в нашем дому — как сквозняк. Так что отличай. Учись жить — пора.
— Да он вроде мужик ничего.
— А скажи-ка ты мне, Ваня, дорогой мой односельчанин, ты вот на тракториста выучился, права имеешь. Скоро тебе, глядишь, и трактор дадут. И пошлет тебя твой Вадим Георгиевич Кругов лес вот этот корчевать. Поедешь? Корчевать поедешь? Пашню расширять поедешь? А?
— Ну, дядь Вань, интересно ты рассуждаешь…
— Во-первых, я тебе уже сказал, не дядькай, мы с тобой почти ровесники, а во-вторых, отвечай прямо: поедешь выполнять приказ своего председателя или пошлешь его куда подальше?
— У меня образование не такое, чтобы ему что-то втолковывать. Он институт закончил, диплом имеет.
— А вы что высших образований не получаете? Кто ж вам-то мешает учиться?
— Да, и мешают! — вдруг вспыхнул Иван Младший, и на щеках его закраснели неровные круги. — Нам как говорят: всем классом — в колхоз! на ферму! Нам говорят, что родному хозяйству на ноги помочь встать надо! Вот как нам говорят. А кто уезжает, тому такие характеристики пишут, что с ними только под мостом стоять.
— Нет, Иван, ты слышишь, что у них тут творится? От гады что делают! Родному хозяйству… на ноги… Иван, что ты молчишь? А ну-ка, скажи, солдат, мы за это с тобою воевали?
— Что тут скажешь… — Иван Федотенков махнул рукой. Иван Младший усмехнулся, теперь он взял верх в разговоре, сказал:
— А ты всегда выполнял приказ? Там, на войне, когда тебя командиры в бой посылали?
— Выполнял. Через то и голову потерял.
— Значит, я тебе там тоже не всегда правильные приказы отдавали. Ну, скажи, ведь не всегда правильные?
— А, что теперь на командиров пенять. Нами лейтенанты командовали. Командовали как могли. Там такая мясорубка была, что командармы не знали, что делать. А взводные что… Они сами недолго головы на плечах носили. Как в окружении бывало? Не бросали нас, и то ладно. Вели, выводили. А то ж бывало так, что и бросали. — И вдруг Иван Фнлатеяков ткнул Ивана Младшего пальцем в грудь. — А ты вот можешь ручаться за своего лейтенанта?
— За какого лейтенанта, дядь Вань?
— Да за председателя. За председателя. Что он вас не бросит. Что втравит вас вот в это, в разор этот, и не бросит! Только откровенно говори.
— Не знаю. Странный вопрос.
— Так, не уверен. Значит, не можешь ты за него поручиться. С таким командиром, Ваня, хреново, скажу я тебе, в бой ходить. С таким много не находишься, А ты мне: приказ… правильный… неправильный… Если бы мы там рассусоливали..!
— Там и подумать другой раз некогда было, — подал голос Иван Федотенков, все это время молча слушавший разговор двух Иванов. — А тут все ж таки не война. Тут дело другое. Тут подумать можно. Тут надо думать.
— Нам теперь говорят, что тут тоже война. Вон, в газетах пишут, — по-прежнему горячился Иван Младший, — ударный фронт! Передняя линия! Победители! Пораженцы!
— А раз война, то воюй, — быстро, с нервным придыханием заговорил Иван Филатенков, расстегивая ворот гимнастерки. — Воюй. Раз такое положение. За свою землю воюй. Ты думаешь, за что мы с Иваном воевали? За светлое будущее? Так тоже в газетах писали. В наших газетах тоже чего только не писали. За правое дело? А что такое светлое будущее и правое дело? Мы с Иваном, если так разобраться, вот за этот лес, может, и воевали. За Пречистое Поле. Чтобы стояло оно на своем месте еще столько же, сколько простояло. За вас. За матерей ваших. За землю. Воюй. Ты ее никому не уступай. Ты за нее горло должен любому гаду перегрызть, если он ее поганить посмеет. Понял? Иначе ты не сын ей!
Иван Младший побледнел, опустил голову.
— Понял? — еще раз спросил его Иван Филатенков. Тот молча кивнул.
— Слышь, Иван, надо бы сегодня к этому Кругову зайти, — сказал Иван Федотенков. — Что ж такое, правда что, делается? Лес тут век вековал, а теперь — под топор? Полей и так хватает. Они тут и эти пахать не управляются. Да и опять же, гектарами закрома не наполнишь. И ты, Иван, если и вправду план такой неумный есть, не смей нашу землю разорять!
Теперь другой Иван положил руку на плечо Ивану Младшему:
— Ты вот говоришь, лес можно отодвинуть на полкилометра, что его от этого не убудет. А ведь убудет. Еще как убудет. Наши отцы лес не трогали, мы не тронули, и вы не смейте. Вот ты березку под корень рубанул — и меньше у твоей, родины стало на одно дерево.
— Ну, я ж не рубанул. — Не рубанул… Не ухватили бы за руку, рубанул бы и не подумал.
— Да ладно вам! — обиделся Иван Младший, стряхнул с плеча руку одного из Иванов и скорее зашагал вперед.
— Иван! — окликнули его. — Иван, постой! Ваня, да что ты, боже ты мой!
Но тот даже не оглянулся. Иван Филатенков кивнул Ивану Федотенкову, усмехнулся и вдруг ни с того ни с сего негромко пропел частушку:
Ты Иван, и я Иван —
Голубые очи.
Мы с тобою в Магадан,
Ну а кто-то в Сочи.
Пропел, притопнул ногой и окликнул Ивана Младшего:
— Вань! Слышь, Вань! Ты в Сочах бывал? Ну, обиделся…
