Джеймс Блиш - Звездный путь (сборник). Том 3
— Ты ошибаешься, — сказал переводчик. — Человек — это центр всего. Я забочусь о нем.
— Но ты не можешь действительно любить его. — У тебя нет ни малейшего представления о любви, полном союзе двух человек. Ты — Компаньон, он — человек, вы две различные субстанции, и вы никогда не соединитесь. Ты никогда не узнаешь любви. Ты можешь держать его вечно, но вы всегда будете разделены друг с другом.
Последовала длинная пауза. Затем Компаньон сказал:
— Если бы я была человеком, была бы любовь?
Затем существо исчезло из виду. Кирк вернулся обратно в дом, едва не налетев на Мак-Коя, который стоял позади него.
— Чего ты надеялся этим добиться? — спросил хирург.
— Убедить ее в бесполезности этого. Чувство любви довольно часто выражает себя в самопожертвовании. Если то, что она чувствует — любовь, возможно, она отпустит его.
— Но она… оно не человек, капитан, — сказал Спок. Вы не можете ожидать, что оно будет вести себя, как человек.
— Я могу попытаться.
— Это не поможет, — настаивал Кочрейн. — Я знаю.
С кровати раздался голос:
— Зефрам Кочрейн, — это был голос Нэнси, чистый, сильный, но какой-то странный. Они все обернулись.
Там стояла Нэнси Хедфорд, но совершенно изменившаяся — сияющая, мягкая, смотрящая на Кочрейна. На щеках ее играл розовый румянец. Мак-Кой поднял свой трикодер и уставился на него, как громом пораженный, но Кирку не надо было объяснять, что он увидел. Та Нэнси Хедфорд, которая умирала, была теперь совершенно здорова.
— Зефрам Кочрейн, — сказала она. — Я все поняла.
— Это… это она, — вымолвил Кочрейн. — Неужели вы не понимаете? Это Компаньон.
— Да, — сказала Нэнси. — Мы теперь здесь, те, кого вы знали как комиссара и Компаньона. Мы обе здесь.
Спок сказал:
— Компаньон, ты же не обладаешь властью давать жизнь.
— Нет, это может только творец всего сущего.
— Но комиссар Хедфорд умирала.
— Эта наша часть была слишком слаба, чтобы продолжаться. Через мгновение не было бы никакого продолжения. Теперь мы вместе. То, что вы называли любовью, доступно нам, когда мы вместе. Это заполняет огромную потребность. Мы теперь имеем то, чего раньше не имели.
— Вы имеете в виду, что вы теперь обе в одном теле? — спросил Кирк.
— Мы — одно. Такой голод, такое желание, — она двинулась в сторону Кочрейна, который отступил на шаг. — Бедный Зефрам Кочрейн. Мы пугаем тебя. Я никогда раньше не пугала тебя. — На ее глазах появились слезы. — Одиночество. Это одиночество. Мы знаем, какая это горькая вещь. Зефрам Кочрейн! Как ты его выносишь?
— Откуда ты знаешь, что такое одиночество? — спросил Кочрейн.
— Быть существом вашего вида — значит познать боль. — Она протянула руку.
— Дай дотронуться до тебя, Зефрам Кочрейн.
Его рука медленно потянулась, и они соприкоснулись.
Кирк повернул голову и сказал тихо.
— Спок, проверь челнок: двигатели, систему связи и так далее.
— Мы слышим вас, капитан, — сказала Нэнси, — этого не нужно. Ваш корабль действует, как и раньше. Так же, как и ваши системы связи.
— Ты позволишь нам улететь? — спросил Кочрейн.
— Мы не сделаем ничего, чтобы остановить вас. Капитан, вы сказали, что я не узнаю любовь, потому что я не человек. Теперь я человек, полностью человек, и ничего больше. Я познаю смену дней. Я познаю смерть. Но дотронуться до руки мужчины — нет ничего более важного. Это счастье, Зефрам Кочрейн. Когда солнце теплее? Воздух слаще? А звуки здешних мест, как легкие струи — потоки в воздухе?
— Ты очень красивая, — тихо сказал Кочрейн.
— Одна часть меня понимает это. Другая — нет. Но мне приятно.
— Я мог бы объяснить тебе многие вещи. Это откроет тебе глаза. — Он был возбужден. — Тысячи миров, тысячи рас. Я покажу тебе все, как только я сам все это узнаю. Возможно, я сумею отблагодарить тебя за все, что ты сделала для меня.
В глазах Нэнси появилась печаль.
— Я не могу пойти с тобой, Зефрам Кочрейн.
Кочрейн замер:
— Нет, ты можешь. Ты должна.
— Моя жизнь может происходить только здесь. Если я покину это место более чем на несколько дней, я перестану существовать. Я должна возвращаться сюда, как и вы должны поглощать материю, чтобы поддерживать свою жизнь.
— Но у тебя есть сила, ты можешь…
— Я стала почти как вы. Смена дней будет воздействовать на меня. Но уехать отсюда насовсем — значит прекратите существование.
— Ты хочешь сказать, что отдала бы все, чтобы стать человеком?
— Нет ничего важнее с твоего прикосновения.
— Но ты состаришься, как все люди. В конце концов ты умрешь.
— Радости этого часа мне достаточно. Я рада.
— Я не могу улететь и оставить тебя здесь, — сказал Кочрейн. Ты спасла мне жизнь. Ты заботилась обо мне и любила меня. Я никогда раньше этого не понимал, но сейчас понимаю.
— Ты должен быть свободным, Зефрам Кочрейн.
Кирк сказал мягко:
— “Галилей” ожидает вас, мистер Кочрейн.
— Но если я увезу ее отсюда, она умрет. Если я уеду отсюда — она, человек — умрет от одиночества. И это еще не все… Я люблю ее. Это удивительно?
— Для человеческого существа — нет, — сказал Спок. — В конце концов, вы невероятно иррациональны.
Кочрейн обнял новую Нэнси Хедфорд.
— Я не могу оставить ее здесь. И это неплохое место. Я привык к нему.
— Подумайте, мистер Кочрейн, — сказал Кирк. — Там целая галактика, готовая прославить вас.
— Мне достаточно, что она любит меня.
— Но вы состаритесь, вы оба, — сказал Спок. — Больше не будет бессмертия. Вы состаритесь здесь и в конце концов умрете.
— Это происходит с каждым мужчиной и с каждой женщиной, но после долгого пребывания вместе складывается впечатление, что это одна из самых стоящих вещей в человеческой жизни. До тех пор, пока вы вместе.
— Вы уверены? — спросил Кирк.
— Здесь много воды. Климат хорош для выращивания растений. Я могу даже попытаться вырастить фиговое дерево. Каждый человек имеет право на это, не так ли? — Он помолчал, затем твердо сказал. — Я делаю это не из признательности, капитан. Теперь, когда я вижу ее, могу прикоснуться к ней, я знаю, что люблю ее. У нас впереди много лет, и это будут счастливые годы.
— Мистер Кочрейн, возможно, вы правы, возможно, нет. Но я желаю вам всего самого лучшего. Мистер Спок, Боунс, идемте.
Когда они повернулись, Кочрейн сказал:
— Капитан…
— Да?
— Не говорите им ничего о Кочрейне. Пусть все будет, как было.
Кирк улыбнулся.
— Ни слова, мистер Кочрейн.
Когда они уже залезали в аппарат, Спок сказал:
— У меня есть интересный вопрос, капитан. Не освятили ли вы акт многоженства? В конце концов, Компаньон и комиссар Хедфорд теперь одно тело?
— Теперь вы проявили узость мышления, мистер Спок, — сказал Мак-Кой. — Многоженство не везде запрещено. Кроме того, Нэнси Хедфорд была практически мертва. Только Компаньон помогает ей жить. Если она оставит Нэнси, та не проживет и десяти минут. Фактически я намереваюсь подать рапорт о ее гибели, как только мы попадем на “Энтерпрайз”.
— Кроме того, — подхватил Кирк, — любовь — это та единственная вещь, к которой стремились и Нэнси, и Компаньон. Теперь они ее имеют.
— Да, но не вечность, — сказал Мак-Кой. — Только жизнь.
— Да, но этого достаточно, Боунс. Для людей.
— Это некорректное замечание, Джим. — Когда брови Спока поползли вверх, Мак-Кой добавил: — Однако это правда.
Кирк улыбнулся и поднял коммуникатор.
— Кирк вызывает “Энтерпрайз”.
Коммуникатор слабо ответил:
— Капитан! Это Скотти. С вами все в порядке?
— Абсолютно. Вы можете нас запеленговать?
— Производим вычисления. Готово.
— Очень хорошо. Я продолжу передачу. Займите стандартную орбиту по прибытии. Мы пересядем — переместимся на челнок.
— Но что случилось, капитан?
— В конце концов, ничего особенного, — сказал Кирк. — Просто произошла самая старая история в мире.
Смертельные годы
Когда отряд с “Энтерпрайза” материализовался на Гамма Гидры Четыре, Роберта Джонсона нигде не было видно. Фактически никого не было видно, и место их прибытия, которое напоминало поле в Канзасе в середине августа, было сверхъестественно жутко молчаливым.
Светило очень яркое солнце, всюду была видна разнообразная зелень, ощущалось даже трепетание горячих волн над соседним лугом. Но все звуки жизни отсутствовали: ни насекомых, ни животных, ни людей. Все говорило о том, что это был именно район штаба экспедиции Джонсона. Неподалеку они увидели готовые домики.
Спок, как заметил Кирк, также выглядел озабоченным. Мак-Кой сказал:
— Возможно, они нас не ждали.
