Майк Резник - Лотос и копьё
Он повернулся и направился было назад в деревню, но остановился.
— Почему это происходит, Кориба? — спросил он, терзаемый мучительной загадкой. — Этот таху действует только на молодежь или остальные тоже носят на себе проклятие?
Я не знал, что ответить, и он снова зашагал вниз по тропинке, что вела в деревню.
Я сел рядом с потухшим костром и обвел взглядом бескрайнюю саванну. Вскоре ко мне присоединился Ндеми.
— Что же за таху заставил Нгалу, Кейно и Ньюпо покончить с собой, Кориба? — спросил он, и в голосе его прозвучал страх.
— Я сам еще точно не знаю, — ответил я. — Кейно безумно любил Мвалу, а поэтому очень огорчился, когда старый Сибоки предложил больше, чем он. Но если б речь шла только о Кейно, я бы сказал, что он решил уйти из жизни, поскольку лишился Мвалы. Но кроме него, также поступили еще двое, и я должен найти этому объяснение.
— Все они жили вместе с неженатыми, на окраине леса, — заметил Ндеми. — Может, то место проклято?
— Ну, не все же там кончают жизнь самоубийством, — покачал головой я.
— Знаешь, — сказал Ндеми, — когда два сезона дождей назад в реке утонул Нбока, мы тоже все подумали, что это несчастный случай. Но ведь и он жил вместе с остальными юношами. Может, он тоже убил себя?
Я уже давно не вспоминал о Нбоке. Но сейчас, когда Ндеми напомнил мне о нем, я вдруг понял, что это также могло быть самоубийством. Ну да, вполне возможно, ведь Нбока славился умением плавать.
— Может быть, ты и прав, — с сомнением протянул я.
Грудь Ндеми раздулась от гордости, ибо я не баловал его похвалами.
— А что за магию ты сотворишь, Кориба? — спросил он. — Если тебе понадобятся перья журавля с хохолком или аиста марабу, я принесу их. Я уже неплохо владею копьем.
— Я еще не знаю, что за магия здесь потребуется, Ндеми, — признался я. — Но, как бы то ни было, я чувствую, здесь нужнее мысли, нежели копья.
— Это плохо, — сказал он, прикрывая глаза от пыли, которую принес внезапно подувший теплый ветерок. — А я уж думал, вот, наконец-то нашлось ему применение.
— Применение чему?
— Моему копью, — пожал плечами он. — Скот на отцовской шамбе я уже не пасу, тебе помогаю, вот оно мне больше и не нужно. — Он вздохнул. — Да чего зря таскать, буду теперь оставлять его дома.
— Нет, копье всегда должно находиться при тебе, — возразил я. — Все мужчины кикую носят с собой копья.
Ему явно польстило, что его назвали мужчиной, ведь на самом деле он еще кихи, неопытный юнец. Но затем он снова нахмурился.
— А зачем нам копья, Кориба? — спросил он.
— Чтобы защищаться от врагов.
— Но масаи, вакамба, другие племена, даже европейцы, они же остались там, в Кении, — сказал он. — Какие у нас здесь враги?
— Гиены, шакалы, крокодилы, — перечислял я, а про себя добавил: «И вот появился новый враг, которого мы должны вычислить, прежде чем потеряем еще одного юношу, ведь без молодежи нет будущего, а следовательно, нет и Кириньяги».
— Да ну, для гиены теперь уже и копья не надо, — махнул рукой Ндеми. — Они научились бояться и сторониться нас. — Он ткнул пальцем в сторону домашних животных, бродящих по полям неподалеку. — Они даже коз уже не трогают.
— Что, и Нгалу они не тронули? — спросил я.
— Он ХОТЕЛ, чтобы его сожрали гиены, — резонно напомнил Ндеми. — Это совсем другое.
— Тем не менее, ты должен постоянно носить с собой копье, — поставил я точку в споре. — Эта традиция делает тебя настоящим кикую.
— У меня есть мысль! — внезапно воскликнул он, вытащил копье и принялся изучать его. — Если так уж необходимо таскать с собой повсюду копье, я, наверное, приделаю к нему металлический наконечник, который не крошится и не ломается.
Я лишь покачал головой:
— Тогда ты станешь одним из зулусов, которые живут далеко к югу от Кении, ибо именно зулусы носят копья с металлическими наконечниками, и зовутся такие копья ассегаями.
Услышав это, Ндеми пал духом.
— А мне-то показалось, вот здорово придумал, — протянул он.
— Не расстраивайся, — утешил я. — Мысль может показаться новой тебе, но старой — кому-нибудь другому.
— Да ну? Я кивнул:
— Вот возьмем, к примеру, этих юношей, что кончили жизнь самоубийством. Сама идея такой смерти показалась им новой, но вовсе не они придумали это. Хоть однажды ЛЮБОЙ из нас думал о подобном выходе. И сейчас меня интересует вовсе не то, почему они подумали о самоубийстве, а почему не отвергли такую мысль, чем она ПРИВЛЕКЛА их.
— А затем ты воспользуешься магией и сделаешь ее крайне непривлекательной? — уточнил Ндеми.
— Верно.
— И ты будешь варить ядовитых гадов в котле, наполненном кровью только что убитой зебры? — с живым интересом продолжал допрашивать меня он.
— Ты очень кровожадный мальчик, — сказал я.
— Таху, который убил четверых юношей, должно быть, очень силен, — возразил он.
— Иногда магия свершается одним словом, в крайнем случае предложением.
— Но если тебе вдруг понадобится…
— Если мне вдруг понадобится, — глубоко вздохнул я, — я непременно обращусь к тебе и скажу, каких животных надо добыть.
Он вскочил на ноги, поднял свое легкое деревянное копьецо и потряс им в воздухе.
— Я стану самым знаменитым охотником за всю историю, — радостно вскричал он. — Мои дети и внуки воспоют меня в своих песнях, а животные саванны будут дрожать уже при одном только слухе, что я иду!
— Да, но тот счастливый день еще не наступил, — напомнил я. — А сегодня тебе надо принести воды и собрать хворосту.
— Слушаюсь, Кориба, — поклонился он.
Подобрав мои калебасы, он зашагал вниз по тропке, но по его лицу было видно, что он все еще рисует заманчивые картины — вот он загоняет целое стадо буйволов, и копье его летит прямо в цель…
Я наконец закончил утреннее занятие с Ндеми — молитва за упокой показалась мне подходящей темой для урока — и спустился в деревню, чтобы успокоить родителей Нгалы. Его мать, Лиева, была безутешна. Он был ее первенцем, и я даже не попытался прервать ее долгую, заунывную погребальную песнь, чтобы выразить свои соболезнования.
Кибанья, отец Нгалы, держал себя в руках, лишь время от времени тряс головой, не в силах поверить в случившееся.
— Ну почему он это сделал, Кориба? — спросил он, завидев меня.
— Не знаю, — ответил я.
— Он был самым сильным, самым стойким, — продолжал он. — Даже тебя не боялся.
Сказав это, он внезапно замолк, испугавшись, что мог обидеть меня.
— Он был очень стойким, — согласился я. — И очень умным.
— Правда, правда, — закивал Кибанья.
— Другие мальчишки лежали под тенистым деревом, пережидая дневную жару, а мой Нгала все не успокаивался, все находил какие-то новые игры, делал что-то. — Он посмотрел на меня измученными глазами. — А теперь мой единственный сын погиб, и я даже не знаю, почему.
— Я обязательно выясню это, — пообещал я.
— Неверно это, Кориба, — продолжал он. — Против природы вещей. Я имею в виду умирать первым, тогда все, чем я владею, — моя шамба, мой скот, мои козы — все это должно было перейти к нему. — Он тщетно пытался удержать катящиеся слезы — хотя мужчины кикую не то, что самоуверенные масаи, они очень не любят показывать свои чувства на людях. Но слезы катились и катились, оставляя влажные дорожки на его пыльных щеках, чтобы затем упасть на землю и впитаться в сушь. — Он даже жену не успел себе взять и сыном ее наградить. Все, чем он был, умерло вместе с ним. Какой же грех он совершил, что навлек на себя такой ужасный таху? Почему эта напасть не поразила меня вместо него?!
Я посидел с ним еще несколько минут, уверил, что непременно попрошу Нгаи принять дух Нгалы, после чего побрел в деревню юношей, которая находилась в трех километрах от главной деревни. Она прилепилась у самого края стены деревьев, а с южной стороны ее огибала та же река, что протекала через всю деревню и разливалась у моего холма.
Это было маленькое поселение — всего двадцать юношей. После того как мальчик проходил посвящение и становился взрослым мужчиной, он съезжал с отцовской бомы и поселялся тут вместе с остальными холостяками. Постоянных обитателей здесь не было, ибо рано или поздно каждый член холостяцкой общины женился и вступал во владение частью семейной шамбы, а его место занимал кто-то другой.
Большинство юношей, заслышав о поминках, направилось в деревню, но кое-кто остался, чтобы сжечь хижину Нгалы и уничтожить поселившихся в ней злых духов. Они хмуро кивнули мне, как того требовали обстоятельства, и попросили наложить заклинание, которое очистит землю, иначе им вечно придется обходить это место стороной.
Закончив обряд, я возложил в самый центр пепелища амулет, после чего юноши потянулись прочь — все, кроме Мурумби, который слыл близким другом Нгалы.
