Алексей Притуляк - Роза Бекхайма
— Да ты не тушуйся, дочка, — успокоил Бекхайм и даже руку протянул, чтобы погладить её по голове, но рука упёрлась в невидимую преграду — будто воздух сгустился до степени резинового мячика, так что пальцы при всём усилии не могли погрузиться в него больше чем на сантиметр.
— Прошу прощения, сэр, — сказала Лиджин Доусон. — В целях безопасности персонала у нас работают нанофактураторы.
— Нано… фрато… — попытался выговорить он вслед за ней, но только вздохнул и безнадёжно махнул рукой. — Ладно, пусть работают: оно, может, и правильно.
Она помолчала с минуту, исследуя взглядом сморщенное лицо старика, пытаясь проникнуть за мутную блеклость его слезящихся глаз, рассмотреть мысли, прочитать в сети морщин чувства.
— Нано… — ворчал Бекхайм. — Нано… Как вы жить‑то дальше думаете, молодёжь… Слов одних новых насочиняли сколько — никакой памяти не хватит… А от людей прячетесь. Нанофартеры?.. Не — ет, помирать надо…
Она терпеливо ждала. Чип NICS-18.2.W работал сейчас в цикле проверки прерываний. Лёгкая интерференция внимания и сосредоточенности, вызванная модулем статичного ожидания, неизменно доставляла приятные ощущения за счёт наполнения энергетической матрицы. Лиджин Доусон установила этот чип совсем недавно; потратила на него хорошие деньги, но оно того стоило. Не самая дорогая и продвинутая модель, конечно, но на NICS-22, или, лучше, на тридцатую серию, она ещё заработает. Апгрейд сделать никогда не поздно.
— Так вот, дочка, — оживился старик, — я зачем пришёл‑то… Увидел я по телику вашу рекламу…
— По телику? — воспользовалась она сделанной паузой.
— Ну, по этому… Как вы его называете, дай бог памяти…
— Поняла, сэр, — кивнула Лиджин.
— Ага. Ну вот… Там ещё дельфина показывали, этого, как его… Элвис, да. Такой хороший дельфинчик получился из кого‑то! Я прям слезу пустил по — стариковски‑то, хе — хе… Ох, старость… Лет сто тому я таким жалостливым не был. Да что там говорить, сто лет тому назад я и представить не мог, что… Сто лет… Сто! Ты вслушайся, дочка — сто! Страсть господня.
Лиджин Доусон терпеливо ожидала. Впрочем, определение «терпеливо» здесь не очень подходит. Она ожидала — с наслаждением. В состоянии покоя ячейки энергетической матрицы стремительно заполнялись; параэндорфины поступали в обработку непрерывным потоком, принося ощущение бодрости, готовности, уверенности в своих силах. Приятно покалывало кончики пальцев, росла острота ощущений, поступающих от органов чувств — она слышала, как тикают старинные часы на запястье у Бекхайма. Лиджин Доусон почти не отрицала этого жалкого старика, во всей его без малого полуторавековой дряхлости, лишнести, бесполезности.
А Бекхайм, покачал головой, поцокал языком, опять достал свою древнюю трубку и сунул мундштук в рот. Ничто так не давало ему ощущения полноценности жизни, как душноватый привкус табачного перегара на языке.
Когда ему расчистили и огородили небольшой участок земли, на окраине, за бывшей Хайлэнд — сквер, первое, что он сделал — посадил табак и розы. Бо? льшая часть семян табака оказалась невсхожей за давностью лет, но некоторые прижились. А вот розы, которые так любила Ханна, — не поднялись. Ни одна. Не захотели они жить в этой земле, на этом воздухе, в этом чокнутом нано — фрато — комби мире, где они давно никому не нужны. Зачем кто‑то станет мучиться с живыми розами, если их можно смоделировать, скомпилировать, распечатать. Уж не сложней, чем человека‑то.
На участке, за домом, он «посеял» и саму Ханну: закопал прах из урны, поставил оградку. Эти предлагали ему заказать бесплатный памятник, в любом дизайне, из полифлекса, но он почти полгода прождал, пока из России ему доставили небольшой пакет соснового бруса. Денег и времени ушла уйма, зато теперь на могиле Ханны стоял самый настоящий деревянный крест.
— Да — а, — вздохнул Бекхайм, отправляя трубку на место, в карман. — Так вот я и говорю, дочка, посмотрел я на вашего этого… Элвиса, да… и думаю себе: и от пустой забавы можно получить толк, если правильно подойти.
Лиджин Доусон кивнула, чуть улыбнулась «пустой забаве», добавила во взгляд внимательности и готовности. Матрица была почти полна, так что можно расходовать эмоции, не жалея.
— В общем, дочка, чтобы долго не ходить вокруг да около, пожил я слава богу, пора и честь знать.
— Другими словами, сэр, вы хотите заключить с концерном «Пелмакс Лайф Энерджи» контракт на рекомбинацию наноструктуры с последующей интравитацией в иную, заранее оговорённую, структуру.
— А? — Бекхайм открыл рот, приподнялся, щурясь на собеседницу. — Чего говоришь, дочка?
Спинка кресла немедленно трансформировалась под новое положение тела. Возможно, это тоже была до недавнего времени иная наноструктура, которая после рекомбинации стала креслом — заботливым и услужливым. Ведь кем только не мечтает стать человек, когда ему невыносимо тяжело или невозможно оставаться самим собой. И это ладно, если дельфином. Но кому‑нибудь могла же прийти в голову и мысль стать офисным креслом…
— Вы хотите стать кем‑то или чем‑то другим, сэр, — постаралась она подобрать понятные старику слова. — Продолжить бытие в новом качестве.
— Да, — закивал он. — В точку. Не дельфином, конечно, как ваш этот… как его… Ага, ага, Элвис Рош, ну и ладно. Он теперь дельфин Элвис, хе — хе. Вряд ли кто называет животинку по фамилии, хотя, думаю…
— Это был его выбор, сэр, — мягко оборвала Лиджин Доусон. — Каким бы он ни был, к нему следует относиться с уважением и пониманием.
— Так это… — смущённо крякнул старик. — Я отношусь. Потому и пришёл к вам.
— Вы в самом деле решили рекомби… стать другим?
— Решил, — кивнул Бекхайм.
— Но вы должны понимать, сэр, что обратной дороги не будет. Повторная рекомбинация невозможна, — традиционно предупредила Лиджин, как предупреждала всех приходящих в этот офис. Вы хотите стать аквариумной рыбкой? Странноватое желание, конечно, но — пожалуйста. Только вы должны помнить, что обратная рекомбинация… Итак, вы определились с новой структурой?.. Вы хотите стать электромобилем? Компьютером? Унитазом? Пожалуйста. Пожалуйста. Пожалуйста. Всё это очень полезные и необходимые вещи, ваш выбор понятен. Но вы должны сознавать, что обратной дороги не будет.
— А она мне нужна? — дёрнул подбородком Бекхайм. — Не нужна она мне, обратная дорога.
— Даже не знаю, сэр. Вы — старейший житель Земли, и, наверное, я… я не могу самостоятельно принять решение в вашем случае. Я всего лишь сотрудник третьего уровня сложности.
— Сложности, — повторил старейший, снова вытягивая из кармана трубку. — Ага… Но дело‑то несложное, а?
— Полагаю, в вашем случае оно выше уровня моей компетенции.
— А — а… — Бекхайм покивал, пососал трубку, мучаясь желанием раскурить её немедленно. Поморщился, сунул обратно в карман. — И как же нам быть?
— Понимаете, сэр, жизненный ресурс у вас ещё довольно велик, вы формально здоровы, и главное — вы особый человек, старейший житель планеты. Конечно, ваша воля — это ваша воля, и никто не имеет права препятствовать её исполнению, если исполнение не задевает ничьих интересов. Но… А если не секрет, — зачем вам это?
Старый Бекхайм поелозил в кресле, заставив его перетекать, плавиться и реконструироваться в режиме реального времени, умноженного на два. Задумчиво потерев усталые глаза, покряхтел, сказал:
— Зачем… Знаешь, дочка, лет этак после ста я начал замечать, что… В общем, наступили такие времена, когда жизнь моя между днями рождения стала отличаться только цифрами. Скверные времена, надо сказать. А ещё жизнь нынче такая… такая… неживая, что ли. Не моя жизнь. Не привык я к такой, понимаешь. И по Ханне тоска берёт. Уж любил я её, что там… Да и привычка за пятьдесят‑то лет… Вот, чем дольше живу, тем больше тоска… Пора мне, дочка. Спасибо, конечно, вам, что век мне растянули, но — пора. Устал я быть самым старым жителем Земли. И земли‑то нет — везде этот ваш фолиблеск.
— Полифлекс, — поправила оператор.
— Ну, я и говорю, — кивнул старик.
— Ханна — это ваша жена, — заглянула Лиджин Доусон в монитор. — Перестала функционировать пятьдесят девять лет назад.
— Перестала, ага. В девяносто втором и померла. А ты откуда знаешь?.. А, ну да, вы же сейчас всё про всех знаете… Всего год не дожила до вашего этого, как его… научного рывка прогресса.
— И какой вариант рекомбинации вас устроил бы, мистер Бекхайм? Не дельфин — понятно. Ну а в каком качестве вы хотели бы продолжить?
Старик оживился. Глаза его заблестели. Неизменная трубка была снова вытянута из кармана и отправлена в рот.
— Понимаешь, дочка, я вот думал, думал. А потом меня как стукнуло. Как Элвиса этого вашего увидел, так и… Ханна моя очень розы любила. Больше, чем меня даже, наверно, хе — хе… Уж так их обожала! Она всё наказывала мне, чтобы на могиле у неё розы росли. А какие тут розы, когда и могилы‑то не было до недавнего времени. Четыре года назад я её похоронил по — человечески, как землю мне дали. А розы мои не взошли, вот такая беда, дочка. Померли семена, видать. Им же лет‑то было… больше, чем тебе, ага. Много больше.
