Михаил Михеев - Счетная машина и ромашка
В лесу было сумрачно и тихо, с шоссе доносилось отдаленное гудение тяжелых грузовиков. Не боясь заблудиться, Вика пересекла напрямик заросли колючих сосенок, выбралась на полянку и присела на заброшенный муравейник.
Она слышала, как Савченко где-то далеко звал ее: «Вика, Вика!» – и не откликнулась.
Почему вдруг она согласилась поехать с ним? Вероятно, от обиды на Заячкина…
Хотя, если бы сейчас там, в лесу, звал ее он, Заячкин, она не пряталась бы здесь.
Да и вообще тогда все было бы иначе…
Вика вспомнила, как ей всегда хорошо было с Заячкиным. Он такой скромный и застенчивый….. Такой милый…
И такой бестолковый! Почему он не проводил ее после концерта? Она же не хотела идти с Савченко. Как плохо, когда человек недогадливый…
Вика подперлась кулачком и пригорюнилась.
Может быть, он и не собирался ее провожать, а ей только показалось. Он ни разу не сказал «люблю!», даже когда они поцеловались на скамейке в парке. Может быть… она ему вовсе не нравится?
Стало совсем тоскливо, и Вика чуть не расплакалась. Она опустила руку и сорвала большую ромашку, которая так и тянулась к ней из травы, прямо возле ее ног.
Машинально стала обрывать лепестки.
Любит… не любит…
Белые лучики падали ей на колени. Все меньше их на цветке. И все тревожнее на сердце. Вика вдруг подумала: пусть будет правдой то, что ей ответит ромашка. Невинная забава сразу же приобрела таинственный смысл. Ведь это же очень важно знать, любят тебя или нет?..
Вика все медленнее, все пугливее отрывала лепестки. Их уже совсем немного, уже можно догадаться, но ей страшно заглянуть вперед.
Любит… не любит…
Наконец на желтенькой шляпке остался один-единственный лепесток, и единственное слово замерло у Вики на губах. Она вскочила и прямо через лес бросилась к шоссе…
Заячкин сидел возле гудящей машины и смотрел, как из продолговатого отверстия сумматора медленно движется бумажная лента, на которой «САМА-110» сейчас напишет свой ответ.
Он затаил дыхание.
Под веселое подмигивание неонок решалась его судьба.
Заячкину страшно захотелось заглянуть в начало ответа, но он собрался с силами и стал дожидаться конца.
Машина щелкнула последний раз.
Погасли красные огоньки неонок. Заячкин медленно потянул к себе бумажную ленту.
На всех сорока ее порядках стояли нули.
Сорок порядков – сорок нулей.
Сорок «не любит!»
Заячкин с тупой обреченностью смотрел на бумажную ленту. Опустевшую душу медленно заполнял арктический холод.
Он слышал, как скрипнула и отворилась дверь, почувствовал, как чьи-то руки обняли его за шею.
– Дима!..
Заячкин не шевелился.
– Дима, ну не сердись. Я совсем не хотела идти с Савченко… но ты сам… я так обиделась и поехала с ребятами… Я нашла там ромашку…
– Какую ромашку? – прошептал Заячкин.
– Обыкновенную, вот она… Я ворожила: любит, не любит… Глупая, правда?.. Видишь, остался один лепесток, – любит! Это правда, Дима?.. Ну, что же ты молчишь?..
