Вильям Александров - Блуждающие токи
— Балда ты. Эта бритая голова стоит десяти энциклопедий. Учебник Гурьева по слабым токам помнишь?
— Еще бы. До сих пор в печенках сидит. А что?
— Ничего. Просто этот бритоголовый бугай и есть Вадим Николаевич Гурьев.
Глядя на остолбеневшего от удивления Федора, Ким расхохотался. Он хохотал так весело и заразительно, что проходивший мимо них парень в комбинезоне с мотком провода на плече тоже заулыбался.
— Ну, брат, — присвистнул Федор, — после этого ты меня уж ничем не удивишь, даже если скажешь, что этот конопатый в комбинезоне — сам академик Ландау.
— Нет, Федор, нет, — продолжал смеяться Ким, — это всего лишь наш монтажник Ильяс, но, поверь, тоже отличный парень.
— Не сомневаюсь. Ладно, хватит, пойдем работать.
Они вернулись в отдел, и Федор принялся сосредоточенно изучать машинописный том, который дал ему для начала профессор Лаврецкий. Время от времени он отрывался и поглядывал поверх книги то на Гурьева, то на Женю, сидевшую в углу напротив. Однажды он неосторожно задержал на ней взгляд и вдруг встретился с ее насмешливыми глазами.
Больше он в ее сторону не смотрел.
3
День, как правило, начинялся звонком из диспетчерской аварийной службы. По просьбе лаборатории диспетчер сообщал о каждом повреждении электрического кабеля и газовых труб в районе города.
Жора Кудлай записывал а журнал все подробности. Потом он галантно произносил: "Мерси, мадам", или "Сэнк ю вери мач", или "Спасибо", — в зависимости от важности сообщения. Игривое "мерси" означало, что повреждение к блуждающим токам скорей всего не имеет никакого отношения — речь идет о механическом обрыве или электрических перегрузках. "Спасибо", сказанное серьезно и коротко, чаще всего давало знать, что надо заводить лабораторную передвижку.
В этот раз Жора даже не сказал "спасибо". Он хмуро буркнул что-то невразумительное и тут же подошел к столу Гурьева.
— Вадим Николаевич, вот здесь.
Он развернул карту. Гурьев склонил над ней тяжелую бритую голову, определил квадрат, протянул руку вправо, где стояли в ящиках строго рассортированные карточки, и, не глядя, вытащил пачку, находившуюся под буквой "К".
— Надо ехать, — сказал он, едва взглянув на одну из карточек. — Шеф был прав — они растекаются здесь, как будто их тянет магнитом. Что-то есть. Кто поедет? Вы, Ким Сергеевич?
— Обязательно, — кивнул Ким, он уже собирал бумаги со стола.
— Евгения Павловна?
— Я, пожалуй, останусь, — отозвалась Женя, — хочу закончить расчеты.
— Хорошо. Будьте добры, прислушивайтесь к телефону. Так. Георгий Максимович, предупредите, пожалуйста, шефа, что мы выезжаем через пятнадцать минут.
Гурьев направился к выходу, и тут впервые подал свой голос Федор.
— Простите, Вадим Николаевич, нельзя мне поехать с вами?
— Что, надоело уже? — кивнул Гурьев на толстенный том, раскрытый по-прежнему где-то на первых страницах. — Ну, ничего, не тушуйтесь, все мы прошли через это евангелие — таков порядок.
— Я не жалуюсь — что вы! Просто хочется посмотреть… так сказать, воочию.
— Ну что ж, пожалуйста. Место есть. Поедемте.
Они вышли во двор, где Ильяс уже снимал чехол с автофургона, оборудованного специальными приборами. Он открыл двустворчатые дверцы сзади и, приветливо улыбаясь, пригласил всех:
— Прошу, садысь. Карета подано.
Они забрались внутрь — Кудлай, Ким и Федор. Вадим Николаевич сел на переднее сиденье, рядом с водителем. Когда к рулю сел все тот же Ильяс, Федор удивился:
— Так он что — и шофер?
— И монтер, и шофер, и повар, когда надо. Вот в горы поедем — он такой плов сготовит — пальчики оближешь!
Ким еще долго распространялся о достоинствах Ильяса, а Федор посмеивался — его забавляло это свойство Кима: расхваливать всех людей на свете.
Места в фургоне было мало, они сидели на узкой скамеечке, тесно прижавшись друг к другу — все вокруг было занято приборами, смонтированными повсюду — на стенках, на полу и даже на потолке. Федор с интересом разглядывал диковинные счетчики, самописцы, индикаторы.
— Это что — из Москвы такую прислали?
— Что вы! Единственная, можно сказать, в Союзе, а может, и в мире. — Жора с гордостью похлопал по пластмассовому пульту. — Сами делали, по проекту шефа.
Они выехали на шоссе и помчались в сторону пригородов, где были сосредоточены крупные заводы. Впереди открылись горы. Они вздымались снежными громадами по ходу машины, и впечатление было такое, что улица ведет прямо в горы.
— Как близко. Кажется, рукой подать!
— Километров семьдесят, — сказал Кудлай. — А до тех синих — все сто будет.
Они зачарованно глядели в узкое застекленное окошко, прорезанное в передней стенке фургона. Машина шла на большой скорости, но движение почти не ощущалось — дорога была хорошая, да и амортизация, по-видимому, действовала превосходно. Федор спросил об этом Кудлая, который, судя по всему, был главным специалистом по передвижной лаборатории, и тот, поблескивая черными, как сливы, глазами, принялся рассказывать об удивительной системе амортизации, придуманной специально для этого фургона и позволяющей сохранять в целости сложные приборы.
— К нам из Киева приезжали, из Ленинграда, из других городов — чертежи снимали. Хотят у себя такие же лаборатории оборудовать, — рассказывал Кудлай. — Но только ни к чему все это. Мы, конечно, все им дали, объяснили, но вряд ли такая получится — это ведь уникальная, единственная, можно сказать, в своем роде.
— Сами делали?
— Сами. И конструировали сами под руководством Игоря Владимировича….Совершенствуем все время, меняем, добавляем… В каждом городе иметь такую — слишком дорого. Это уж нам в виде исключения разрешили. Да и то, по правде говоря, если б шеф из своих не добавлял, — ничего б не вышло.
— Свои вкладывал? Из зарплаты? — переспросил Федор. — Ну, это все так говорят.
— Все? Ты старика не знаешь. Ученый он до мозга костей…
— Не спорю.
Машина свернула с шоссе, поехала по узкой, извилистой проселочной дороге, и тут только Федор смог оценить значение особой амортизации — колеса прыгали по ухабам, а кузов словно бы плыл по волнам.
Они выехали на открытое пространство, и впереди Федор увидел строения промышленного комплекса — похоже было, что там находится крупное предприятие.
А здесь, поближе, была какая-то канава, ее рыли несколько человек, они были по плечи в земле, — виднелись только их головы, присыпанные красноватой глиной: она сыпалась с откосов, вырастающих по краям канавы. Возле откосов стояли люди. К ним и подкатила машина.
— Приехали, — сказал Ким и нажал кнопку возле сидения. Что-то щелкнуло, и двустворчатые дверцы распахнулись сами.
Они спрыгнули, и тут же, вслед за ними, подъехал потрепанный "Москвич". Он остановился рядом с насыпью, открылась дверца, и профессор Лаврецкий — в сером плаще, в летней шляпе, надвинутой почти на самые глаза, — шагнул на свежую насыпь и, не обращая ни на кого внимания, стал опускаться в канаву. Он скрылся почти совсем — только верхушка его шляпы виднелась, а затем и она исчезла, — по-видимому, он пригнулся или присел там, в канаве. Затем он снова появился. Легким, совсем не старческим шагом выбрался наверх и, отряхивая руки, сказал, обращаясь к Гурьеву:
— Весьма характерный случай. Поглядите, Вадим Николаевич, съело кабель начисто. Будто зубами выгрызло.
Гурьев тоже стал опускаться в канаву, но делал он это более осторожно, чем шеф. Его тучная фигура еще долго колыхалась над насыпью. Грузно переставляя ноги в тяжелых старомодных ботинках, он спустился, наконец, на дно, увлекая за собой комья земли.
— Да-а… — послышалось снизу, и в этом протяжном, взволнованном возгласе можно было уловить не только удивление, но и некое профессиональное удовлетворение. — Значит, все-таки вытягивает их отсюда, тянет… Игорь Владимирович, помните прошлый случай, ведь почти на том же месте, а сколько прошло? Сколько прошло, Георгий Максимович? — крикнул он Кудлаю.
— Года еще нет, — отозвался Жора, — месяцев десять, а то и меньше. Разворачиваться?
— Конечно! Охватывайте район примерно пятьсот на пятьсот. Нет, вы поглядите только, как его размочалило!
Ким и Федор тоже спустились в канаву и с любопытством разглядывали разъеденную, словно вытравленную кислотой оболочку кабеля, обожженную и оплавленную в том месте, где произошло замыкание.
— Видал, — шепнул Ким Федору, — а ведь года еще не прошло…
Жора Кудлай принялся разматывать провода контрольных датчиков, и в это время к ним подъехала еще одна легковая машина, из нее вышли трое, и все стали здороваться с профессором Лаврецким.
— И опять мы встречаемся на том же месте, — с невеселой улыбкой проговорил крупноголовый человек, пожимая профессору руку. У него была одышка, он с присвистом втягивал в себя воздух. — Что же это такое, Игорь Владимирович?
