Владимир Ильин - Глупые газели
Это было одно из тех интервью, которые несколько лет назад он брал во время своей университетской стажировки у видного физика и которые впоследствии вылились в сенсационную статью на три разворота…
Ерунда. Бред. Не может быть, чтобы мир сошел с ума! Тем более – сейчас, когда ничто не предвещало войны.
А вдруг ЭТО случилось по недоразумению? Ошибка компьютера, галлюцинация у оператора систем стратегического слежения или просто маньяк, дорвавшийся до Кнопки?..
Нет-нет, не может, не должно быть ТАК!
Но чем больше он убеждал себя, что причина всего происходящего вокруг не может быть такой страшной, тем все больше в нем крепло сомнение в своей правоте…
За завтраком говорила в основном женщина, а он молчал, изучая свою тарелку.
– А знаешь, это даже хорошо, что выпал такой снег, – говорила тем временем жена. – Мы теперь можем покататься на лыжах, правда, милый? Интересно, здесь есть лыжи?
– Ты же знаешь, что это не дом, а рог изобилия, – стараясь говорить шутливым тоном, сказал мужчина. – Лыжи что? Лыжи – это пустяки! Пылятся себе где-нибудь на чердаке! Только лыжной прогулки у нас с тобой сегодня не получится.
– Почему?
Когда она удивлялась, у нее всегда по-детски приоткрывался рот, и он сразу же пользовался этим, чтобы страстно поцеловать ее.
– Потому что мы с тобой не взяли теплые вещи, а там, снаружи, чертовски холодно!
– Жалко, – вздохнула она.
– И вообще, – сказал он, осторожно подбирая слова, – старайся сегодня реже выходить из дома. Лучше всего будет, если ты вообще не будешь переступать порог нашей уютной "норки"…
– А что такое? – насторожилась женщина.
– Ничего. Просто очень холодно. Не дай бог, – он тут же постучал костяшками пальцев по столу, – простудишься, кто меня тогда кормить будет? Умру тут голодной смертью…
– А ты? Ты будешь выходить из дому? – осведомилась женщина.
– Ну, я – это другое дело. Может, я хочу простудиться?- все тем же дурацким тоном шута ответствовал он. – Чтобы ты за мной ухаживала и поила с ложечки куриным бульоном… К тому же, у меня есть модная одежда под названием "ватник".
– Вот все вы, мужчины, – эгоисты, – вздохнула она. – Чуть что, сразу: "Мы -другое дело"… С вами разве добьешься полного равноправия?
– А зачем? Эх ты, суфражистка моя!…
– Наелся? – спросила она после поцелуя.
– До отвала, спасибо, котик.
– Ну, и что будем делать?
Мужчина задумался. Идти или не идти?.. С одной стороны, идти – рискованно, но с другой, не идти – было бы глупо, потому что следовало как можно быстрее избавиться от нелепых женских подозрений.
– Вот что, – наконец сказал он. – Сейчас я заделаю все щели в окнах и в двери, чтобы не дуло, а потом схожу в поселок и посмотрю, как там обстоят дела.
– Как же ты пойдешь, если там снегу по уши? – ужаснулась женщина.
– Очень просто. Лыжи возьму.
– А я? Я хочу с тобой!
– Тебе придется побыть здесь, моя маленькая… Можешь еще раз проявить свои кулинарные способности и приготовить к моему возвращению вкусный обед. Я не буду выключать движок.
– Может, все-таки пойдем вместе? – спросила она дрожащим голосом. – Мне будет страшно одной…
– Нельзя, – мягко, но настойчиво сказал мужчина. – Да я быстро обернусь!
– Тиран, – обиженно сказала она. – Изверг!..
Чтобы не проговориться ненароком о своих подозрениях, он сразу занялся заделыванием щелей. Вместо оконной замазки использовал хлебный мякиш, а вместо ваты – скрученные жгутом тряпки. Пока он работал, в голове у него вертелась мысль: сколько же рентген может сейчас быть снаружи? Эх, счетчик Гейгера бы сюда!..
Лыжи действительно нашлись на чердаке, в комплекте с палками и ботинками. Когда мужчина уже собрался выходить из домика, до того обиженно молчавшая женщина спросила:
– Как ты думаешь, милый, что все это вообще значит?
– Что именно? – попытался изобразить непонимание он.
– Ну, это, – она кивнула за окно, где по-прежнему мела сильная поземка.
– А, – сказал он небрежно. И даже рукой махнул. – Обычный циклон. Или антициклон. Скоро он пройдет, и опять будем жариться на солнце. Здесь такое бывает – помнится, мне об этом рассказывал хозяин домика…
И вышел.
Снаружи стало еще холоднее. А может быть, человеку это так показалось после домашнего тепла. Ветер со снегом, издеваясь, хлестал прямо в лицо. Вообще, ветер имел такое подлое обыкновение, это мужчина давно заметил: куда ни повернись зимой, ветер обязательно норовит облизать своим ледяным языком твое лицо…
Отойдя от домика на сотню шагов, мужчина оглянулся, и ему вдруг захотелось отказаться от своей затеи, вернуться и никуда не высовывать носа, пока климатическое недоразумение не самоликвидируется где-то в небесных высотах… Он знал, что, оставшись одна, женщина даст волю слезам. Тем не менее, закусив губу, он пошел дальше, стараясь передвигаться так быстро, насколько это было возможно в ботинках на два размера больше – прежде всего, чтобы согреться.
До перевала, откуда открывался вид на долину, было не больше пяти километров. Человек преодолел их за два часа.
Главная трудность заключалась в том, что запросто можно было заблудиться. Сыпавшийся с неба снег скрадывал очертания местности, и определить теперь, где проходит шоссе, можно было только по памяти и с помощью логических умозаключений. Если же идти по целине, то можно было провалиться в снег по пояс, несмотря на лыжи…
Руки у мужчины замерзли через пять минут после того, как он вышел из дому, поэтому он разорвал на две части тряпку, используемую им в качестве шарфа, и обмотал этими кусками руки. Но они все равно мерзли, и человек время от времени растирал их снегом и отогревал за пазухой – продвижение вперед при этом еще более замедлялось.
Поглощенный борьбой с ветром, лыжами и собственными, непослушными от холода конечностями, он не заметил, как вышел на гребень перевала. Дорога, которой на самом деле уже не существовало, шла здесь под уклон.
Здесь мужчина увидел первую жертву Катастрофы. Это был труп водителя- дальнорейсовика. Грузовик был выброшен с дороги мощным ударом неизвестной силы и, весь искореженный, валялся в снегу вверх колесами. Из кабины, наполовину уже занесенной снегом, свешивался наружу мерзлый труп мужчины в джинсовой куртке. Полчерепа у него было снесено, и кровавая масса, смешанная с серым снегом, застыла на лице и плечах…
Но не это поразило больше всего человека на лыжах, а то, что он увидел в долине. Та слепая, вырвавшаяся из долгого заточения сила, которая исковеркала грузовик, вихрем пронеслась по всему ущелью, неся смерть и разрушения. Не было ни одного уцелевшего дерева – стволы, выдранные с корнем из земли, торчали тут и там из-под снега в страшном беспорядке. Местами это были самые настоящие завалы. Ландшафт был как-то странно сглажен, будто по нему провели огромным, тяжелым утюгом. Холмы, овраги, луга и реки исчезли, и повсюду, насколько хватало глаз, тянулась однообразная равнина, и не было на ней никаких признаков жизни. В том месте, где раньше стояли аккуратные домики, окруженные пышными садами и виноградниками, человек с трудом различил сквозь метель выступающие из-под снега груды обломков и мусора.
Идти вниз теперь не имело смысла. Но именно поэтому мужчина пошел туда. В конце концов, теперь все не имело никакого смысла…
Он не помнил, как ему удалось добраться до остатков поселка. В голове у него сразу как-то все перепуталось: обрывки мыслей, воспоминаний, образов и слов причудливо переплетались и пропадали в небытие. Не в памяти, а в подсознании отложились лишь разрозненные фрагменты этого пути. Был там и дикий свист ветра в ушах, и что-то постоянно цеплялось за ноги – то ли ветки, то ли чьи-то мертвые, упрямые руки… Он часто снимал лыжи, чтобы перебраться по скользким стволам деревьев через завалы, и тогда проваливался в снег… Руки давно уже ничего не ощущали, мокрые брюки колом топорщились на ногах, обдирая кожу, к горлу то и дело подкатывалась тошнота – радиация давала о себе знать… В голове звенело и плыло, во рту было сухо, будто шел человек по пустыне…
Когда он стал подходить к развалинам поселка, то на каждом шагу стали попадаться трупы людей. Их было много, они были занесены снегом, и неприятно было обнаруживать, что наступил на руку или на ногу мертвеца.
Видно, это были те, кто еще успел выбежать из дома, но напрасно, потому что и тех, кто остался в домах, и тех, кто бежал от поселка в горы, накрыло Волной, а еще раньше от Вспышки начался тотальный пожар, и горело все, что могло гореть, и даже то, что гореть не должно… Когда мужчина проваливался в снег, ноги у него оказывались испачканными в золе, и не раз ему попадались обгорелые кости – и большие, взрослых, и маленькие, детские…
Мозг человека отказывался воспринимать реальность этой страшной картины, но каким-то уголком его мужчина осознавал, что то же самое происходит сейчас, наверное, везде. Везде валяются уцелевшие и не уцелевшие трупы людей, везде в хаосе обломков, груд развалин, оставшихся от цивилизации, бродят под свист ветра, под серым от пепла снегом лишь те, кому, как им с женой, повезло (а может быть, наоборот, не повезло) выжить…
