Геннадий Прашкевич - Юрьев день
Бывшие жены самого Анара не походили на бронзовых. Они занимали первый этаж западного коттеджа. С одной Анар говорил только по-китайски (обсуждал проблемы двух других), а с русскими наоборот – обсуждал проблемы китаянки. Тут же, по набережной и по диким берегам Чемала, как туманом укрытым желтой куриной слепотой, носились выпестыши Анара – Венька, Якунька, Кланька и Чан. Вода в реке пронизана яростью зелени, кристальной беспощадной зелени – только у отмелей она желтела, становилась прозрачной, билась о складки камня, облизанные, поджатые, как губы, выплескивалась на россыпи кварцитов, таких снежных, что взгляд обжигало холодом. Выпестыши гоняли мяч, ругались на всех языках, кроме алтайского. На языке принцессы Укока Анар ругаться запрещал. Причины? Местный шаман накамлал Анару встречу с принцессой Укока. Принцесса давно умерла? Да какая разница для духа, главное – не гневить принцессу. Выпестыши, кстати, занимались исключительно восточными языками.
– А французский? Немецкий? Английский?
– Без надобности, – заверил Анар, приглашая нас в бар. – Европа расползается. Ее скоро дождями смоет. Над нею Луны не видно. – И одобрил: – Вы правильно сделали, завернув на Чемал. Лучше болтать с моими бывшими женами, чем торговаться с лягушатниками из-за паштета. Там у них все пропахло бензином и лекарствами, а у меня – трава, цветы. Весь край – как эдельвейс. – Он не стал пояснять приведенный образ. – У меня, – он обвел рукой круг такой широкий, что в него точно попали не только Алтай, но и часть Монголии с Казахстаном, – у меня тут людям совсем не тесно. До ледника на Алтае жилось просторно, и после ледника живется просторно, – Анар прищурился, внимательным взглядом пронзая мглу времен. – Древние римляне в домах только ночевали, греки тоже не знали, что такое настоящий дом, в Европе каждый клочок земли кровью пропитан, а у меня – вечность, тишина, история. Приехали археологи, раз копнули, и вот вам – здравствуйте! – принцесса в ледяном саркофаге. Если ее вернут из Новосибирска на родину предков, я сам устрою торжественное, как тысячи лет назад, погребение. Приглашу Колю Чепокова, пусть напишет новый портрет принцессы. Образования у Коли никакого, а пишет посильнее французов. Таракай, так себя зовет. Дескать, нищий, бродяга. Ребенком подбросили его в лукошке к детскому дому. «Коля чепоков кумандинец помогите родился в январе». Что еще сказать о хорошем человеке?
Номера нам достались необычные. Чуть не треть каждого занимали скальные выступы, на которые, собственно, и было посажено здание. Это же Алтай, не Европа, где экономят каждую пядь. В холле, кстати, висела еще одна копия уже знакомого нам портрета ископаемой принцессы. «Такой край, – покачал головой Анар. – Шаман мне накамлал, умру на руках этой принцессы». То, что она сама умерла много столетий назад, ничего вроде не меняло.
Обо всем этом я думал ночью.
Вот два хороших человека собираются написать веселую книгу. Вот они берут ноутбуки и выезжают в аэропорт, чтобы лететь в далекий Париж, а оказываются на Чемале. А третий хороший человек Анар мечтает о принцессе (покойной), на руках которой умрет…
Река шумела за окном. От скалы несло мягким холодком, лепешки белых лишайников светились в сумерках, как пролитая сметана. Сон пришел ровный, тихий, только под самое утро – тук, тук – очнулся мобильник. Женский голос, незнакомый, невообразимо далекий, спросил: «Она уже здесь?» Не помню, что мне снилось. Но ответил я вопросом: «Винтовка?» Связь сразу прервалась. Номер не определился, это меня окончательно разбудило.
Накинув халат, вышел на деревянный балкон.
Небо на востоке розовело. Таким я его не видел с весны. Каменноугольная ночь на глазах рассеивалась, обгладывала внизу камни вода, изумрудно-черная в тени, хищно поблескивала под фонарями. Над горами громоздились облака. Они не затягивали небо, как над Новосибирском, белоснежные, медленно плыли на запад. Из открытого окна рядом (номер Алекса) сквозняком выдуло занавеску.
– Хотите добрый совет?
Я обернулся и увидел на мансарде молодого человека лет двадцати пяти. Костюмчик в плохо различимую елочку, глаза синие, такие ничем не пригасишь.
– Включите телевизор, там Буковский!
Я вернулся в номер. Оказывается, зловредные ученые из NASA давно намереваются изменить орбиту Земли, теперь это всем известно. Так комментировал последние известия известный журналюга Буковский. Ученых ребят из NASA беспокоит глобальное потепление. Нас, россиян, например, глобальное потепление тоже беспокоит, но мы ребята ушлые, мы у тех же америкашек купим дешевые кондиционеры и установим в своих уютных землянках, а вот америкашкам все неймется – теперь намереваются изменить орбиту Земли. Сперва довели землян до финансового кризиса, теперь решили тряхнуть покрепче. Мало им Луны. Видно, деньжат не хватает на бонусы мошенникам-банкирам.
Три колонки некрологов
Лучшими у Буковского получились первые три некролога.
«…удачливый характер не помешал Игорю Леонидовичу оказаться на борту европейского парома «Сантор», затонувшего той ночью в Ла Манше. Снимки водолазов показали, что судно легло на дно левым бортом и погрузилось в почти десятиметровый слой ила. Когда в борту вырезали первую дыру, с огромным пузырем воздуха выбросило на поверхность тело Игоря Леонидовича…»
«…госпожа Бабурина баллотировалась в депутаты от Лиги тихих, и даже ее помощники не ожидали, что она возглавит стихийную демонстрацию в защиту сексуальных меньшинств Калининского района. Творческий диапазон госпожи Бабуриной слишком быстро заполнил реальную нишу ее нравственного влияния, можно сказать, госпожа Бабурина действительно не знала отдыха. Отсюда ее преждевременная смерть от дизентерии – на почве общего истощения организма, надорванного нервным стрессом и тяжелой, на износ, работой…»
«…холодная логика, острый ум, деловое чутье позволили Ивану Георгиевичу почти три года продержаться в условиях почти полного политического вакуума. И даже потеряв работу, он не упал духом – красил заводские заборы, чинил сапоги, собирал листья в ботсаду на окраине Новосибирска…»
Номер «Ежедневника» с колонками некрологов вышел в воскресенье.
Утром в понедельник Буковский сидел в кабинете главного редактора.
– А вы не преувеличили достоинств Игоря Леонидовича? – голос главного звучал хрипловато, наверное, от скрываемого волнения. – В конце концов, на европейском пароме Игорь Леонидович спасался от российских налоговиков. Не будем скрывать, в России Игоря Леонидовича вспоминают с неприязнью.
– Об усопших только хорошее.
– Ладно. Пусть так. Но с чего вы взяли, что творческий диапазон госпожи Бабуриной слишком быстро заполнил реальную нишу ее нравственного влияния? – голос главного понемногу накалялся. – Откуда вы почерпнули характер ее профзаболеваний? Откуда такое знание холодной логики, острого ума и делового чутья Ивана Георгиевича? Кто мог позволить столь известному человеку чинить сапоги и заниматься сбором листьев в ботсаду на окраине Новосибирска?
Левое веко главного нервно задергалось.
– Кто подписывал номер в печать?
– Я сам и подписывал.
– Как? – главный осекся.
– Как обычно. Ночное дежурство. Надеюсь, вы не собираетесь и дальше растрачивать мое время так…
– …бездарно?
Буковский согласно кивнул.
– «Ежедневник» – серьезный орган, – главный пока справлялся с волнением. – У нас тридцать тысяч читателей. Мы удостоены двух правительственных наград и пяти профессиональных премий. Да, Буковский, признаю, с вашим приходом мы существенно подняли тираж «Ежедневника», но за счет чего? Вы написали о финансовом кризисе, тираж мгновенно подскочил, но пришлось выплачивать штрафы за неверно истолкованную информацию. Вы взяли интервью у министра энергетики, тираж опять подскочил, и опять у нас неприятности, а телевидение отказывается с нами работать. А что это за скандальная история с докторской диссертацией господина Николаева? Да, да, мы с уважением относимся к известному бизнесмену, он зарекомендовал себя талантливым и деятельным человеком, город немалым ему обязан, его благотворительность не знает границ, возможно, он и впрямь заслуживает ученой степени, но почему археологии, Буковский? Почему археологии, а не экономики, не философии, в конце концов?
– В школе я посещал археологический кружок.
– И этого хватило, чтобы написать ученый труд?
– Каннибализм, особенно в годы кризиса, тема беспроигрышная, – удовлетворенно кивнул Буковский. – К тому же господин Николаев не жалеет денег, когда речь идет о будущем.
– О его собственном, о его личном будущем! – еще негромко, но уже яростно уточнил главный. – Пожалуйста, не путайте будущее господина Николаева с будущим «Ежедневника» и всей России. Да, знаю, знаю! Наш «Ежедневник» расхватывают, как модный детектив, колонки некрологов вырезают и наклеивают в памятные альбомы. Но чем вызван такой успех? Чем?
