Владимир Митыпов - Зеленое безумие Земли
Неожиданный приступ кашля потряс тело ученого. Лицо его побагровело, на шее резко проступили жилы. Бурри вскочил и бросился к двери. Аштау, прижимая одну руку к груди, махнул другой, приказывая Бурри вернуться.
— Я должен тебе сказать, зачем я тебя вызвал, — сказал он наконец, морщась и потирая грудь. — Ты слышал о Дамонте? Это один из руководителей Афро-Европейской группы нейрофизиологии.
Бурри кивнул.
Аштау задумчиво посмотрел на море, собираясь с мыслями.
Очевидно, погода портилась, потому что стал явственнее доноситься ритмичный шум разбивающихся о берег волн.
— В результате почти двадцатилетнего труда Дамонту удалось создать установку, которая действует подобно мозгу человека, но гораздо, неизмеримо мощнее. Мощность ее поистине колоссальна. Ну, это ты, надеюсь, знаешь. О работе Дамонта у нас говорится уже достаточно давно. Неожиданно другое — это предложение Дамонта о том, каким образом применять эту установку, названную им Великим Мозгом. По мысли Дамонта, она должна поддерживать с помощью биоэлектрической системы постоянную связь с мозгом каждого человека. Человек, таким образом, получает как бы дополнительный сверхмощный мозг. Сложнейшие мыслительные операции будут занимать секунды. Представляешь, что это такое? Отпадают проблемы, которые уже давно возникли в связи с ростом наших знаний вширь и вглубь, отпадает необходимость обучения, которое занимает сейчас значительную часть человеческой жизни. Нет, всего я не в силах выразить...
Не находя слов, Аштау покачал головой и посмотрел на Бурри со странным выражением восхищения и тревоги одновременно.
— Для рассмотрения этой идеи, которая названа проектом Единого Поля Разума, — продолжал он, — создана специальная комиссия, в состав которой включен и я. Но, как видишь, работать я сейчас не могу, и поэтому я рекомендовал тебя. Председателем комиссии утвержден академик Ранкама из Южно-Азиатской группы, он и введет тебя в курс дела.
— Но я ведь совершенно не готов к такой работе! — воскликнул Бурри. — Мои познания в этой области настолько скромны...
— Вздор! — перебил его Аштау. — В комиссии сто человек. Там найдется, кому заниматься специальными аспектами проблемы. А свою задачу ты определишь сам. Проект задевает все стороны жизни общества, и будь ты даже археологом, все равно тебе нашлось бы дело. А кроме того, на кого же мне перекладывать этот тяжкий груз со своих немощных плеч, как не на тебя!
Аштау улыбался. Улыбка его была бледной, какой-то вымученной. В эту минуту совершенно беззвучно открылась дверь, и вошел Шанкар.
— Сожалею, но я вынужден заявить о своих правах. Время истекло.
Аштау не стал протестовать. Он протянул Бурри руку и спросил:
— Ты куда сейчас, вещь в себе?
— У меня отдых, мы с товарищами договорились слетать в Альпы.
— Понимаю, отдых на лоне дикой природы... Это хорошо. Я вот тоже еду отдыхать. Кстати, куда мы едем, профессор?
— В Австралию, — сказал Шанкар, склоняясь над пультом видеофона.
— Ну, что ж, иди, Бурри, — грустно сказал Аштау, окидывая его испытующим взглядом. — Желаю успехов. Всегда!
— Выздоравливайте, учитель, — сказал Бурри, пятясь к двери, — и возвращайтесь скорее.
Аштау грустно улыбнулся и махнул рукой.
Бурри медленно спустился вниз, ощущая непонятную тоску, от которой хотелось, как в детстве, уткнуться лицом в теплые материнские ладони и заплакать.
Море, ставшее уже свинцово-серым, шумело глухо и угрожающе. А до самого горизонта были одни волны, они безостановочно шли и обрушивались на берег, и было непонятно, как не устает земля выдерживать их неиссякающую ярость.
2Сон исчез мгновенно, словно непроницаемая завеса, окутывающая сознание, взвилась единым порывом, и мир реальности надвинулся вплотную. Комнату наполнял слабый мелодичный гул. Бурри поднял голову и увидел жемчужно мерцающий экран видеофона. Рядом с ним горел зеленый глазок — это работал излучатель будильника.
На ходу набрасывая на себя халат, Бурри подбежал к видеофону и нажал клавишу. Экран наполнился голубоватым светом, в глубине его проступило изображение Шанкара. Его всегда замкнутое лицо выражало сейчас отрешенную усталость.
С минуту врач молчал, глядя на Бурри невидящими глазами. Видеофон излучал тревогу. Чувствуя, как беспорядочными толчками забилась в висках кровь, Бурри бессильно опустился в кресло.
— Аштау скончался, — глухо сказал Шанкар, провел рукой по лицу и посмотрел на Бурри. — Все его друзья уже здесь и ждут только тебя, потому что Аштау пожелал, чтобы именно ты отправил его в последний путь.
— Когда это произошло? — хрипло спросил Бурри.
— Около суток назад. Тебе нужно быть здесь как можно скорее. Место тебе известно? Грампиана. Южная Австралия. Ждем тебя уже утром, потому что у многих срочные дела.
Шанкар вздохнул, посмотрел на Бурри, и экран погас.
— Смерть естественна, как и рождение, — сказал себе Бурри. — Естественна... Естественна... Все живое умирает рано или поздно... Незыблемый закон природы... Как это совместить с нашей убежденностью во всемогуществе человеческого разума, если он гаснет так же, как умирают безрассудные твари или распадается неодушевленная природа? Но человеку труднее, потому что он сознает неизбежность собственной кончины. Это знал Аштау, знаю я, знают все, и все-таки это самое страшное и неотвратимое событие никого не трогает до определенного момента, и печаль обреченности приходит к нам очень, очень редко...
Двигаясь осторожно, потому что сейчас в комнате присутствовало что-то огромное и невыразимое, что поглотило миллиарды людей и куда уже ушел Аштау, Бурри зажег верхний свет и медленно оделся. Он ощущал внутри себя огромную щемящую пустоту, и казалось, нет ничего в мире, что могло бы ее заполнить.
Подойдя к двери, Бурри по привычке обвел глазами комнату и, не обнаружив никакого беспорядка, машинально сказал в диктофон:
— Улетаю в Грампиану, Южная Австралия, на кремацию академика Аштау.
В этом не было необходимости, вряд ли кто-нибудь мог его разыскивать...
Лифт поднял его на плоскую крышу здания. В рассеянном свете города-гиганта выступали ряды маленьких одноместных геликоптеров. Бурри сел на округлое сиденье, пристегнулся ремнями и включил двигатель. Над головой с легким треском развернулись упругие соосные винты, послышалось нарастающее жужжание, и плотный поток воздуха обдал лицо. Мягкая уверенная сила приподняла Бурри в воздух, закачала и стремительно вознесла в ночное небо навстречу созвездиям.
Город был построен в последние десятилетия, поэтому высоких зданий в нем почти не было, так же как и улиц в обычном понимании этого слова. Даже сейчас, ночью, было видно, что здания утопают в садах, — на полуосвещенных сферических куполах и плоскостях стен лежали, как призрачный туман, зеленоватые отсветы листвы.
Слышный все время далекий гул стратопланов с каждой минутой становился громче. Где-то за горизонтом стремительно возник и оборвался низкий угрожающий вой гигантского межконтинентального ионолета.
Вдали показалась россыпь разноцветных огоньков воздушного вокзала.
Расстегнув непослушными пальцами ремни и откатив геликоптер на стоянку, Бурри ощутил смутное беспокойство. Никак не удавалось уловить какую-то очень нужную и все время ускользавшую мысль. И вдруг мучительно заныло сердце. Почему же Аштау не подвергся омоложению? Сам не захотел? Или не успели? Как же так?! Ведь он был бы жив... Жив...
Бурри остановился, почувствовав, что на него смотрят. Это был диспетчер, молодой человек в строгом темном костюме. В просторном зале со светлыми стенами и потолком, рядом со светлой панелью огромного пульта этот человек казался существом другого мира, где нет места изменчивым человеческим чувствам, а есть только строгие цифры расчетов.
— Мне нужно в Южную Австралию, в Грампиану, — сказал Бурри.
Диспетчер кивнул и пощелкал выключателями пульта. На молочной поверхности заметались огоньки, словно на пульте разыгрывалась разноцветная буря, что-то щелкнуло, и металлический, лишенный обертонов голос машины произнес:
— Порт Амадиес. Пять часов на стратоплане или полтора на ионолете. От порта Амадиес до Грампианы местная линия — один час двадцать минут.
— Достаточно, — легким движением руки диспетчер выключил машину. — Теперь можно вычислить... Так... — Он задумчиво прищурил серые глаза. — Часов через двенадцать вы будете в Грампиане.
— Мне обязательно нужно уже утром быть в Грампиане, — сказал Бурри упавшим голосом. — Я не могу... Умер академик Аштау, мой учитель, и я спешу на его похороны.
Диспетчер покачал головой.
— Я понимаю, чего вы хотите, — вам нужен спецрейсовый стратоплан. В исключительных случаях право на него имеет каждый. Но, как вы понимаете, для этого нужен ряд объективных условий, которых в вашем случае я не усматриваю. Судите сами: академик уже умер, и ваше своевременное прибытие или опоздание ровным счетом ничего не изменяет.
