Игорь Поляков - Доктор Ахтин. Возвращение
В шелесте осиновых листьев.
В прохладном ветерке.
В далеком стуке дятла.
В лежащей рядом со мной еловой шишке.
В языках пламени, что есть танец.
Я протягиваю руку, чтобы прикоснуться к ней. И отдергиваю руку, почувствовав боль, — страстный трепет огня не позволяет мне нарушить ритм танцующей Богини. Я это знал, но — так порой сильно желание вернуться в прошлое.
Нырнуть с головой в реку по имени Время и поплыть, преодолевая сильное течение. Выбиться из сил в этой бессмысленной борьбе, но попытаться вернуться к началу. Вопреки всему до последнего бороться с этой реальностью, чтобы снова стать самим собой.
И услышать имя, которое она еле слышно произносит.
Языки пламени слабеют. И я подбрасываю хворост. Любой любви нужна пища, так же, как для танца важны сокращения мышц.
Образ любимой слабеет в сознании, если не вспоминать её ежедневно. Картины в сознании блекнут и выцветают.
Память — эта непостоянная и коварная функция человеческого организма — может подвести именно тогда, когда считаешь, что всё прекрасно и замечательно. Это, как внезапно забытое слово, что мучительно пытаешься вспомнить и которое, кажется, вертится на языке, а сказать не можешь. Это, как нарисованная картина, которая уже давно висит на стене, и ты перестаешь замечать запечатленный красками образ. Это, как выцветшая фотография в запылившемся забытом альбоме, — осколок утраченного времени.
Теперь я редко рисую. Только один раз за ночь, да и то далеко не каждую ночь. Я не знаю, плохо это, или хорошо. Я просто нахожу её вокруг себя — и образ слегка прищуренных глаз в ореоле развевающихся волос заставляет меня замереть. Порой мне кажется, что я закричу здесь и сейчас, прямо в эту секунду, но — она исчезает, и я могу вздохнуть.
Еще я вспоминаю другую женщину, с простым именем Мария, но — я просто создаю в сознании образ, никак не реагируя на него. Мне просто приятно вспоминать. Мне просто легко и радостно смотреть на лицо, которое всплывает в памяти. Знать, что есть человек, который просто любит тебя, — возможно, это и есть первый шаг на пути домой.
Так оживают в сознании события, которые вопреки всему живут во мне.
Так возвращается умершее время.
Где-то треснула ветка. Я отвожу глаза от огня и поворачиваю голову на звук. Тишина и вечерний полумрак.
Снова пришел июль. Двадцать шестое число. Две тысячи восьмой год.
Теперь я знаю, что мне еще долго жить среди теней. Тростниковые Поля для Богини, а этот мир — для меня.
Пока я не знаю, что мне надо делать. Я снова потерялся в зимнем лесу, и бреду наобум. Вроде Богиня рядом, но я не чувствую теплую руку в своей ладони.
Я смотрю на языки пламени, и — это уже не танцующий цветок. Всего лишь маленький костер, освещающий вечерний лес.
Я медленно достаю из рюкзака кусок хлеба и начинаю жевать его. Забросив в рот последний кусок, я стряхиваю крошки с бороды и протягиваю правую руку за флягой, чтобы запить пищу.
Я знаю, что любому человеку нужно уединение. Хотя бы иногда. Даже ненадолго. Привести в порядок мысли, которые порой скачут, как сайгаки в степи, обгоняя ветер. Разложить по полочкам прошлое, чтобы понять сделанное. Вычленить пустое и ненужное, отбросив его в сторону. Обозначить в своем сознании значимые и важные события, чтобы понять самого себя. Чтобы осознать, куда идти дальше.
Это, как путь из темного леса к далеким фонарям — ты знаешь куда идти, но утоптанная тропинка уходит в сторону, и чтобы выбрать правильную дорогу, приходится идти напролом, через чащу по сугробам. И не всегда рядом с тобой тот, кто возьмет тебя за руку и укажет путь. Порой надо самому принимать решение.
3
Старший следователь Областного Следственного Управления Иван Викторович Вилентьев смотрел на фотографию доктора Ахтина. Короткая стрижка, открытый взгляд, худощавое лицо, легкая полуулыбка. На фотографии доктор в белом халате с небрежно наброшенным на шею фонендоскопом.
— Какой ты сейчас, — пробормотал он задумчиво, — и в какой норе прятался всё это время? Каким стал и что собираешься сделать?
В дверь постучали.
— Да, войдите.
Увидев входящую женщину, он встал и с широкой улыбкой пошел к ней.
— Мария Давидовна, как я рад вас видеть!
Иван Викторович нагнулся и попытался галантно поцеловать руку даме, но Мария Давидовна успела выдернуть свою ладонь из руки кавалера.
— Поздравляю, Иван Викторович, вы уже майор, — сказала она, глядя на большие звездочки на погонах.
— Да, — как бы непринужденно кивнул Вилентьев, — уже достаточно давно, почти восемь месяцев. Кстати, вы прекрасно выглядите, Мария Давидовна! Как давно я не говорил вам эти слова!
— Спасибо, — кивнула она, — но давайте перейдем к делу.
— Да, конечно. Садитесь.
Иван Викторович вернулся на свое место и, открыв сейф, достал фотографии.
— Вот, Мария Давидовна, снимки с места преступления.
Он поднял глаза на женщину и увидел, что она отсутствующим взглядом смотрит на фотографию доктора Ахтина, лежащую на столе. Накрыв её ладонью, он повторил, привлекая внимание женщины:
— Это фотографии с места преступления.
Мария Давидовна, стряхнув оцепенение, вздохнула и стала смотреть фотоснимки.
Молодая девушка. Лет двадцать, если не меньше. Мраморно-белая кожа. Пустые глазницы. Разорванное платье скомкано в области шеи. Разрезанный от лобка до грудины живот. Внутренние органы бесформенной кучей лежат рядом.
— Её нашли недалеко от ипподрома.
— В Черновском лесопарке?
— Да. Не знаю, зачем её туда занесло, особенно на ночь глядя. Эксперт сказал, что смерть наступила примерно в четыре часа ночи. Мы уже установили личность убитой. Анна Коломийцева, восемнадцать лет, приехала поступать в медицинский институт, экзамены сдала и ожидала результатов зачисления, жила на съемной квартире с подругой, прописана в одном из городов области. Подруга сказала, что вчера она познакомилась с каким-то парнем и собиралась сходить с ним на дискотеку. Но она этого парня не видела и, соответственно, не может описать. Теперь вот ищем этого парня. Возможно, он последний, кто видел жертву. С него и надо начинать.
Вилентьев замолчал. Он задумчиво смотрел на женщину, сидящую напротив, и ждал. Прежнее чувство легкости от присутствия рядом приятной женщины не появлялось. Он видел перед собой уставшую женщину в возрасте далеко за тридцать пять, с легкими морщинками вокруг глаз и бледными губами. Прошлогоднее обаяние испарилось. Странно, хотя он прекрасно знал, как быстро меняются люди. Еще вчера человек казался молодым и энергичным, а уже сегодня он выглядит, как старая развалина. И еще — он знал, сколько лет женщине.
Мария Давидовна, закончив смотреть на снимки, сложила их кучкой и положила на стол. Посмотрев на следователя, она спросила:
— Мне кажется, что вы что-то еще хотите сказать?
— Да, Мария Давидовна, — Вилентьев, пристально глядя в глаза собеседнице, продолжил, — а еще Парашистай изнасиловал её. Уже мертвую.
На лице Марии Давидовны ничего не изменилось — она даже не мигнула, спокойно глядя в глаза майору. Не дрогнул ни один мускул на лице. А, через мгновение, улыбнувшись, она сказала:
— Это не он. Это не Парашистай.
— Я предполагал, что вы так скажете. Вы и в прошлом году защищали этого сумасшедшего потрошителя. Я так и не понял, зачем вы это делали, но, впрочем, сейчас это не важно. Давайте вспомним ваши слова. Как вы говорили, самое главное — это выдавленные у жертвы глаза, а все остальное не более чем антураж, спектакль для нас. Отвлекающие действия. Так и сейчас.
Иван Викторович ткнул пальцем в лицо жертве на фотографии.
— Вот. Выдавленные глаза. Фирменный почерк Парашистая. Да, в прошлые годы он никогда не насиловал свои жертвы, но — время идет, в его больном мозгу — помните, вы говорили, что он шизофреник — рождаются новые идеи и ритуалы. Каждый год он что-то меняет в своих убийствах, так почему бы ему сейчас еще и не развлечься с трупом?! А, Мария Давидовна?! Скажите мне, как врач-психиатр, что такое невозможно, и я очень сильно удивлюсь.
Мария Давидовна повернулась к окну и, глядя на освещенные фонарем листья тополя, колышущиеся под ветром, тихо сказала:
— Да, конечно, вы правы, это вполне возможно. В голове у больного человека могут происходить изменения. Ритуалы могут меняться. Но — я не могу поверить, что Парашистай на такое способен. В прошлом году мы встречались, он мне нравился — спокойный интеллигентный мужчина, уверенный в себе, за таким можно всю жизнь прожить, как за каменной стеной. Он добрый и великодушный. Он очень умный и его сердце открыто для людей. И он прекрасный доктор. Про таких говорят, что он — врач от Бога. Тогда в прошлом году для меня каждая встреча с ним была неким откровением. Я даже иногда представляла нашу будущую совместную жизнь. Конечно, это глупо и бессмысленно, но — я всего лишь женщина. И, кстати говоря, я на сто процентов поверила в то, что Михаил Ахтин и Парашистай — одно лицо только, когда говорила с ним в тюремной больнице. А до этого я никак не могла примириться с этой мыслью.
