Клод Вейо - Сборник "Еще немного икры"
Тут в классе поднялся страшный гомон, все говорили, не слушая друг друга. Мадемуазель Моро стояла перед капитаном с совершенно белым лицом и даже не повернула головы, чтобы нас успокоить.
Полковник Пенн возвращается с Бис-биса. Вот это действительно новость!
У полковника Пенна и перед отлетом в прошлом году была длинная борода, но теперь… Ну и ну, она почти до пояса. И вся седая. Волосы у него тоже очень длинные и вьются локонами из-под старой фуражки. Многие в колонии отрастили себе бороду и длинные волосы…
Я бежал через весь город в надежде, что буду первым на посадочной площадке, но там уже собралось много народа. Из всех домов выскакивали люди. Прыгая через ступеньки деревянных крылец, офицеры на ходу натягивали залатанные кители.
– Дети, дети!.. — кричала нам вслед мадемуазель Моро.
Но ее, конечно, никто не слушал. Интересно, если бы тигрокенгуру выскочил из леса прямо на улицу, он нас остановил бы?
Никогда раньше я не видел столько народа сразу. Собралось по крайней мере полтысячи человек. Папа, конечно, рассмеялся бы, если бы я ему это сказал. Он говорит, что там, на Земле, живут тысячи миллионов людей. Если это правда, то где же они все помещаются? Он также рассказывает, что эти миллионы людей живут в огромных городах, где дома бывают вышиной в двести метров, почти как деревья у нас в лесу. Он называет эти города метрополиями.
– А здесь, — сказал он однажды, — уж точно не метрополия. Всего-навсего трущобы улучшенного типа или, скорее, поселок времен покорения Дальнего Запада.
Я не знаю, что это означает. Взрослые всегда упоминают какие-то совсем незнакомые вещи. А вот что я знаю, так это то, что даже в папиных метрополиях никогда не было такого возбуждения, как в тот момент, когда грузовой корабль полковника Пенна приземлился на площадке.
Площадка была расчищена недалеко от города. Отсюда грузовики отправляются на Корабль с очередной вахтой. Я приходил сюда много раз с мамой встречать папу, когда кончалась его вахта на орбите.
Трава уже начала отрастать, и лиан тоже полно. А ведь бригада по уходу за площадкой выжгла все на прошлой неделе. Но лес не остановишь. Вот и в городе надо все время следить, чтобы растения не заполнили все на свете. Однажды дом родителей Тины треснул и немножко приподнялся. Оказывается, прямо под ним вырос здоровенный корень.
Когда я прибежал, двигатели ракеты уже выключились. Я протиснулся между десятками ног, пока не уперся в Тома Коссака, который обернулся и схватил меня за шиворот.
– Дальше нельзя, Эрви! Запрещено!
У него на рукаве была голубая повязка, а значит, он исполнял обязанности полицейского. Вместе с ним другие люди с голубыми повязками, взявшись за руки, не давали остальным подойти слишком близко.
Вокруг старой ракеты с влажной земли поднимался пар.
– Подумать только, — сказал кто-то, — эта старая жестянка смогла долететь до Бис-биса и вернуться обратно.
– Ну, ее все-таки переоборудовали. Пять лет они над ней работали.
– У меня когда-то был старенький «рено». Даже если бы я его переоборудовал, все равно не решился бы выйти на старт в двадцатичетырехчасовых гонках в Ле Мансе.
В этот момент открылся шлюзовой люк, и я увидел бороду полковника Пенна. Я вспомнил истории, которые иногда рассказывает мама, земные истории. Дед Мороз, должно быть, похож на полковника Пенна.
А вокруг ни криков, ни аплодисментов, вообще ничего.
Видно было, что все слишком взволнованы. Подполковник Иван Соколов, возглавлявший Комитет управления в отсутствие полковника, ровным шагом направился к грузовой ракете. Все разворачивалось очень медленно, но никто, похоже, не обращал внимания на это. Воздух словно застыл в ожидании чего-то.
– Дигби из Комитета управления сказал мне, что они потеряли там несколько человек, — прошептал кто-то за моей спиной. — Но вроде бы нашли ребят со шлюпки № 7.
– Десять лет спустя? Этого не может быть!
Подполковник Соколов поднялся по металлической лесенке. Он обнялся с полковником Пенном, а затем с другими, теми, кто стоял в полутьме шлюза.
Вдруг раздался голос полковника, да так громко, будто он был здесь, рядом с нами. Он говорил в микрофон. Папа сказал потом, что его речь была не из тех, что остаются в веках.
– Ну что ж, друзья, вот мы и вернулись. Не обошлось у нас без потерь. Вы, возможно, уже знаете, что Лэнгтри и Борднэв остались на Бис-бисе. Они погибли. Но экспедиция не была напрасной. Мы нашли шлюпку № 7.
На площадке стояла мертвая тишина. Можно было даже расслышать еле заметный шорох побегов, корешков, ростков, пробивающихся сквозь лесную почву.
– Из сорока человек экипажа тридцать девять не пережили этих лет. Но один из них выжил. Он прилетел с нами. Он жив и здоров. Это Петр Овчар, биохимик.
В толпе кто-то дико закричал. Этот крик был переполнен такой жуткой радостью, что у меня волосы дыбом встали. Никому, видимо, и в голову не пришло, что спасенный может быть женат и что его жена будет здесь на площадке.
– Что-то не сходятся концы с концами в рассказе Овчара, — сказал папа. — Логически рассуждая, он не должен был выжить.
– Почему же? — спросила мама. — Ведь Пенн сказал, что Бискупик-бис очень похож на нашу планету. По его словам, это практически близнецы. Две совершенно одинаковые планеты, вращающиеся друг вокруг друга на расстоянии три миллиона километров.
– Правильно. Но ты забываешь об одной вещи. Когда мы оставили Корабль на орбите вокруг Бискупика, у нас было сорок спасательных шлюпок и пять грузовых ракет. Семь шлюпок бесследно исчезли в космосе, пять разбились, но двадцати семи удалось приземлиться в целости и сохранности. С грузовыми ракетами тоже обошлось без потерь. А все это составляет более полутора тысяч человек. Вот почему мы выжили… Потому что нас было много, потому что мы располагали всем необходимым оборудованием и потому что у нас были грузовые ракеты для полетов к Кораблю.
Одну же шлюпку — № 7 — в результате неудачного маневра снесло к Бискупику-бис. Овчар говорит, что посадка была очень жесткой. Около половины из них погибли при приземлении. А затем смерть следовала за смертью: одни тонули в болотах, другие становились жертвами растений-хищников, третьи умирали от всевозможных болезней или же просто от отчаяния. Шесть лет Овчар провел в полном одиночестве на этой дьявольской планете. Шесть лет, представляешь!
– Ну и что? Ты никогда не читал «Робинзона Крузо»?
– Нашла с чем сравнивать. Бис-бис — это не идиллический земной остров, где человек как по заказу находит все, что ему нужно. Кстати, тот же Робинзон Крузо вовсю пользовался тем, что сохранилось на погибшем судне, тогда как Овчар никоим образом не мог добраться до Корабля. Нет, если кто и Робинзоны, так это мы. Одиночество на Бисбисе — хуже преисподней. Ты знаешь, что комары там — весом в двадцать кило? Комары-убийцы… Пенн сказал, что именно так погиб Борднэв. И что там есть лианы-пиявки? Одна из них и высосала из Лэнгтри всю кровь.
Я лежу на антресолях и стараюсь не пропустить ни одного слова. Туда легко забраться с моей кровати. Бревенчатая стенка не доходит до потолка, и получилось что-то вроде чердака, куда папа сложил пустые коробки, старые книжки и разные запасы. В не струганой доске выпал сучок, и я вижу через дырочку, как они допивают кофе.
Говорят, правда, что это не настоящий кофе. Для взрослых настоящий кофе — это тот, что растет там, на их Земле. А весь кофе, что они привезли с собой на Бискупик, давным-давно кончился. Хоть разбери Корабль до винтика, все равно даже зернышка не сыщешь. Однако ботаники нашли в лесу растение, чьи семена как у кофе. Мама говорит, что вкус похожий.
– Во всяком случае, Петр Овчар вернулся живым. И это факт.
– Спорить не буду, — улыбнулся папа. — Не такой уж я фанатик.
– А что он от этого выиграл? Не лучше ли ему было умереть, как всем, кто был на шлюпке № 7?
Глаза у папы сделались совсем грустными и добрыми. Наклонившись над столом, он взял маму за руку.
– Я смотрю, ты никак не придешь в себя, Минна. Ты должна бы радоваться, что один из наших вернулся живым после столь долгого отсутствия. Подумай о радости Хельги Овчар. А вместо этого ты, кажется, совсем захандрила.
– Да, Жорж. И ничего не могу с собой поделать. Я… я боюсь, что больше не выдержу. Понимаешь, когда я увидела Петра Овчара, — а он почти не изменился, — меня как будто отбросило на десять лет назад… И даже больше. Я вспомнила тренировочную базу… Ты знаешь, что Овчар ухаживал за мной тогда? А ведь он не говорил ни по-французски, ни по-английски. И именно я помогала ему учить интерлингву…
– Ты никогда не говорила мне об этом, — сказал папа, притворяясь страшно рассерженным.
– И сейчас, когда я его увидела, столько всего всплыло у меня в памяти. Я постаралась все это забыть десять лет тому назад и думала, что навсегда. Я говорю, естественно, не о самом Овчаре, а о том, что пробудило его возвращение. Я вспомнила себя такой, какой была десять лет тому назад: дурочкой-энтузиасткой, снедаемой любопытством и лопающейся от гордости… Во всех газетах писали о нас: «Волонтеры подпространства», «Галактические колонисты», «Пионеры пространства-времени», «Мейфлауэр» Космоса… И хоть нас было две тысячи человек, они почти у всех взяли интервью… А потом эта сутолока последних приготовлений, челночные рейсы на Корабль, последние радиопередачи: «Время побеждено… В подпространстве им потребуется всего три месяца, чтобы преодолеть расстояние, которое свет проходит за девять лет… Они расскажут вашим правнукам о диковинах Сириуса, Проциона и Альтаира…»
