Светлана Ягупова - Твой образ (сборник)
Как многие жители Асинтона, Бааты были тщеславны, но в меру. Астроном Артур Баат мечтал открыть звезду или хотя бы малую планету, а самым большим желанием Марты было назвать открытую мужем планету или звезду своим именем.
Новорожденной дали имя Астрик, то есть Звездочка. Впрочем, так родители назвали то замечательное дитя, которое, увы, сменялось уродливым детенышем, но язык не поворачивался звать его столь же красивым именем. Поэтому к нему добавляли всего одну букву, и было оно уже не так звучно, отражая происходящую с ребенком метаморфозу — Гастрик. В этом новом созвучии слышалось нечто желудочное, гастрономическое, что, впрочем, соответствовало действительности: «лягушонок» был заметно прожорлив.
Приглядываясь к дочери, Марта очень скоро заметила, что Астрик и Гастрик не только внешне отличны друг от друга, но не похожи и по характеру, который уже проявлялся даже в столь младенческом возрасте. Если Астрик была улыбчива и уравновешенна, то Г астрик удивляла агрессивностью, поэтому Марта не любила держать ее у груди, которую она то и дело норовила больно цапнуть зубами или ущипнуть.
Месяца через три Марта записалась на прием к доктору Вальку. Тератолог принимал в небольшой больнице на окраине города, подальше от любопытных глаз, поскольку пациентами его были исключительно дети с врожденной патологией. Об этом странном и печальном заведении по городу ходили самые разные слухи. Одни болтливые газетенки писали, что в его палатах обитают монстры, из которых скальпель Валька делает очаровательных детишек, другие уверяли, будто здесь готовят какие-то нехорошие сюрпризы обществу.
Марте нужен был специалист, и, отбросив предрассудки и сплетни, она приехала с девочкой в это грустное заведение. В душе ее теплилась надежда, что наука поможет выкарабкаться Астрик из жутких тенет чудовищной Гастрик, которая, однако, была по-своему дорога Марте.
Похожая на теремок больница из красного и зеленого кирпича не располагала ни к чему ужасному. Марта оставила коляску во дворе, взяла дочь на руки и поднялась на крыльцо, смахивающее на сказочное тем, что было выложено из блестящих разноцветных плиток, напоминающих конфетные леденцы. Открыла дверь под голубой аркой и схватилась за косяк, крепко прижав другой рукой дочь к груди, ибо чуть не была сбита с ног выбежавшим на четвереньках небольшим существом, которого она толком даже не разглядела. Но дрожь согнула ее колени, так как то, что уловила краем глаза, было похоже на помесь лисицы с пятилетним ребенком. Существо молча шмыгнуло во двор и скрылось за угол дома. Следом за ним с возгласом «Рик!» спешила пожилая женщина с суровым лицом. Столкнувшись с Мартой, она бросила взгляд на завернутую в розовое одеяльце девочку и пораженно остановилась.
— Красавица-то какая! — сдавленно проговорила она. — Вы не туда попали, милая. Тут принимают совсем других детей!
Марта ничего не ответила и быстро зашагала по коридору: нужно было показать профессору именно тот миг, когда начнется ужасная метаморфоза, проходившая с точной периодичностью в полтора часа. Превращение должно было случиться через несколько минут, а у кабинета профессора Валька очередь — человек десять родителей с детьми. Но боже мой, что за дети собрались здесь! Сердце ее сжалось, когда увидела скрюченные фигурки с вывернутыми искореженными суставами, лица, похожие на зверушечьи, когда услышала мяуканье, мычанье, хрюканье. Ноги едва не подкосились, и она поспешила усесться с дочерью в кресло.
Внезапно дверь кабинета распахнулась, и оттуда, причмокивая, выкатился пухлый футбольный мяч с вытаращенными глазами в пол-лица, за которым вышла молодая мать, совсем девочка, с заплаканным лицом. На пороге кабинета вырос худощавый мужчина с черной окладистой бородой. Поверх белого халата на нем, как у мясника, был зачем-то надет клеенчатый передник.
— Кто здесь Баат? — Он обвел взглядом присутствующих.
Марта встала и, сопровождаемая недовольным ропотом собравшихся, понесла девочку в кабинет.
— Только что звонил ваш муж, — объяснил ситуацию Вальк, располагаясь за столом. — Садитесь, — кивнул он на кушетку, застеленную цветастым покрывалом. — Я видел девочку еще в роддоме. Скажу откровенно, это самый небывалый случай в моей практике, и если бы представилась возможность, я вел бы за вашей дочерью ежедневные наблюдения,
— Нет-нет! — Марта испуганно прижала к груди розовый сверток. — Никому не отдам! Никогда! — И удивилась собственной реакции: оказывается, когда страдание прочно входит в жизнь, с ним расстаться не так-то просто.
— Я и не настаиваю, это было бы жестоко, — успокоил ее Вальк. — Я намеренно не обращался к вам, выжидал, знал, что рано или поздно придете сами.
— Начинается… — пробормотала Марта, поспешно разворачивая одеяло. — Смотрите!
Профессор вскочил, склонился над девочкой, помогая матери распеленать ее. Маленькое тельце на глазах серело, будто кто выкачивал из него кровь, корчилось, а кукольное личико становилось отвратительной маской.
— Вот он, метаморфозус флорис, — взволнованно произнес Вальк, наблюдая за превращением. Затем попросил Марту подробно рассказать о ребенке. Внимательно выслушав ее, сказал: — Если моя догадка подтвердится, то я смогу заявить всему миру о необыкновенном, единственном в своем роде случае материализации двух духовных начал. И тогда…
— Но чем вы можете помочь нам? — перебила Марта, не понимая смысла профессорских слов.
— Чем? — Вальк вроде бы даже растерялся. — Видите ли, этот феномен не имеет аналогов, поэтому медицина бессильна. Но не огорчайтесь, лекарство может появиться в любой день. Хотя, честно говоря, метаморфозус флорис, на мой взгляд, болезнь метафизическая, ниспосланная природой за наши издевательства над ней. Поэтому фармакология тут ни при чем. Боюсь давать прогноз, но скорей всего со временем понадобится помощь… Впрочем, не будем фантазировать, — перебил он себя. — Лучше договоримся вот о чем: я готов платить определенную сумму, если вы согласитесь хотя бы раз в месяц показывать мне свою дочь. Не обязательно приходить сюда — я сам буду у вас гостем.
Такое условие даже оскорбило Марту:
— Пожалуйста, приходите, но ни о какой плате не может быть и речи!
— Все это за грехи наши, — повторил Вальк фразу, впервые услышанную Мартой от роддомовской сестры. — Вы никогда не задумывались, почему они рождаются такими? — кивнул он в сторону двери, за которой сидели родители с детьми. — Почему с каждым годом их все больше и больше? Да потому, что мы забыли, откуда пришли и куда вернемся, мы потеряли чувство ко всему живому и не понимаем уже ни языка цветов и деревьев, ни плача зверей и птиц, ни жалобу камней и вод, у которых нет, как у нас, противогазов и защитных костюмов. Мы готовы перегрызть друг другу глотки из-за житейского пирога, не желая понимать, что пирог этот давно отравлен и, прежде чем делить его, надо бы проверить, каков в нем уровень ядохимикатов. Полистайте газеты. На трети их площади муссируется один и тот же вопрос: «Что такое Асинтон?» Еще одна треть запальчиво сообщает: «Асинтон — не Асин тон». А последняя треть не менее горячечно дает ответ: «Асинтон — не ас Интон!» Вот и ждите в такой ситуации рождения здоровых детей.
— Значит, не я виновата? — Марта с надеждой подняла глаза на доктора.
— И вы тоже. И я. И все вместе. Потому что смирились и сложили лапки. А надо действовать.
— Чего уж теперь, — скривилась Марта. — Теперь ничего не изменишь. Но неужели так и не дадите никакого совета?
— Дам, — сказал Вальк, прикладывая к серому тельцу девочки метровую ленту. — Мы должны одинаково любить и Астрик, и Гастрик, ибо еще неизвестно, кто из них лучше.
В отличие от жены и доктора Валька Артур Баат не считал, что в дочери заключены две личности. Ее метаморфозу он воспринимал как своеобразную смену одежды, под которой одно и то же тело. Но, как и Марта, называл девочку по-разному, в зависимости от ее облика, и ровно относился к обеим ее ипостасям.
С рождением ребенка в семье Баат многое круто изменилось: не только появились пеленки-распашонки, игрушки-погремушки, супруги вдруг по-новому взглянули на свое житье. Дело в том, что условная черта, разделившая Асинтон на две враждебные зоны, проходила через их квартиру: гостиная и кухня оказались на половине асинтонов, то есть поклонников аса Интона, а спальня примыкала к территории аселюбов. Этому обстоятельству главная городская газета однажды посвятила целый разворот, рассказывая о том, как граница, разделившая квартиру, повлияла на поведение Марты и Артура. По вечерам, усаживаясь в гостиной, расположенной на территории асинтонов, супруги дико хохотали над мифической Асей, в чьи музейные туфли-мыльницы, точно в священную реку, спешила ступить каждая школьница-аселюбка. Но стоило Марте и Артуру перейти в спальню, как у них слезы наворачивались на глаза при мысли о страшной участи Аси, запечатленной в старинных хрониках: пока ас Интон — если его, конечно, не придумали асинтоны — выписывал в небе самолетом любовные кренделя, продавщица Ася гибла то ли в аэрозолях от насекомых, то ли под колесами собственного автомобиля, внезапно сошедшего с тормозов.
