Нил Гейман - Как знакомиться с девушками на вечеринках
— А не рановато ли думать об этом?
Она разжала руки и подняла над столиком, растопырив пальцы.
— Видишь?
Кончик искривлённого мизинца на левой руке расщеплялся на два ноготка. Небольшое уродство.
— Когда работа надо мной завершилась, стало ясно, что придётся выбирать: сохранить меня или уничтожить. Мне повезло, и я отправилась путешествовать, а мои более совершенные сёстры остались дома, в стазисе. Они — первичные. Я — вторичная.
— Я обязана вернуться к Вэйн и рассказать обо всём, что видела и испытала здесь.
— Я и сам не местный, не из Кройдона, — сказал я, решив про себя, что она смахивает на американку. Я ничего не понял из её рассказа.
— Конечно, — согласилась девушка. — Тут все не местные.
Она положила левую изуродованную руку на стол и, словно пряча, накрыла правой.
— Я надеялась, что здесь окажется просторнее, свежее и красочнее. И всё равно, этот мир — сокровище. — Она зевнула и, оторвав на долю секунды правую руку от стола, прикрыла ладошкой рот.
— Иногда мне становится скучно, и я жалею, что отправилась в путешествие. Их я увидела на карнавале в Рио, высоких, переливающихся золотом, с крыльями и фасеточными глазами. Бросилась к ним, потеряв голову от радости, но они оказались людьми, наряженными в костюмы. Тогда я спросила у Хола Колт: «Почему они так хотят походить на нас?». И Хола Колт ответила: «Они ненавидят свой цвет, розовый с коричневым, и свои крохотные размеры». Даже мне они кажутся маленьким, а ведь я ещё не выросла. Словно попала в мир детей или гномов.
Девушка усмехнулась и добавила:
— Им повезло, что они не видели Хола Колт.
— Не хочешь потанцевать? — спросил я.
Она покачала головой.
— Нельзя. Мне запрещено всё, что может привести к разрушениям. Я принадлежу Вэйн.
— Может, выпьешь чего-нибудь?
— Воды.
Я вернулся на кухню, подлил себе колы и набрал из-под крана стакан воды. Затем обратно в прихожую, оттуда на веранду, но там оказалось пусто.
Наверное, девочка вышла в туалет. Мне хотелось, чтобы она передумала и согласилась потанцевать со мной. Я направился в танцевальную комнату. Народу прибыло. Появились новые девочки и несколько незнакомых ребят, явно старше нас с Виком. Никто не танцевал в паре, кроме Вика, который держал Стеллу за руку. Едва музыка стихла, Вик как бы ненароком, почти по-хозяйски, приобнял Стеллу, отсекая возможных конкурентов.
Девушки, с которой я познакомился на веранде, среди танцующих не было, и я решил, что она поднялась на второй этаж.
Я вошёл в комнату напротив танцевальной и опустился на диван. Там уже сидела девушка с короткими тёмными волосами, торчащими как колючки. Она явно нервничала.
Говори, сказал я себе.
— У меня тут лишний стакан воды. Не хочешь?
Она кивнула и осторожно приняла стакан, будто не доверяя своему зрению и рукам. Казалось, само движение ей в новинку.
— Мне нравится путешествовать, — девушка неуверенно улыбнулась, обнажив щель между передними зубами. Она потянула воду из стакана на манер взрослой, словно пробуя дорогое вино.
— Прошлый раз мы летали на солнце, и вместе с китами плескались в огненных бассейнах. Мы трепетали, слушая их рассказы о внешних мирах. Затем ныряли глубже, где нас подхватывали и баюкали потоки тепла.
— А теперь мне захотелось вернуться. Впервые. Я ещё столького не видела, так нет, мы оказались здесь, в твёрдом мире. Тебе нравится?
— Что?
Она неуверенно повела рукой, указывая на диван, кресла, занавески, газовый камин.
— Здесь неплохо.
— Я говорила им, что не хочу в твёрдый мир. Родитель-наставник был разочарован. «Ты многое узнаешь» — сказал он. Я ответила: «На солнце столько неизвестного, я хочу туда. Или в глубины. Джесса сплела паутину между галактиками, а мне нельзя?». Всё впустую, пришлось отправиться в твёрдый мир. Родитель-наставник поглотил меня, и я оказалась здесь, в гниющем куске мяса на каркасе из кальция. Едва я воплотилась, внутри у меня затряслось, зачавкало и захлюпало. Я сказал родителю-наставнику, что предпочла бы умереть — в тот раз мне впервые пришлось проталкивать воздух через рот и вибрировать голосовыми связками — и он признался, что смерть неизбежна на выходе из твёрдого мира.
У девушки на запястье висели чёрные бусы, которые она нервно теребила.
— Но в мясе заключено знание, — сказала она, — и я намерена завладеть им.
Мы сидели рядышком, и я решил, что пора как бы между прочим приобнять ее. Нужно лишь медленно вытянуть руку вдоль спинки дивана, незаметно опустить и слегка коснуться плеча.
— Вот, например, жидкость в глазах. Никто не говорил мне, что твёрдый мир расплывается, и я до сих пор не понимаю. Мне удалось прикоснуться к складкам пространства, проникнуть вовне и слиться с тахионными лебедями, но я все равно не понимаю.
Милая, пусть и не самая симпатичная из всех, она притягивала меня. Рука осторожно скользнула вниз и коснулась её спины. Возражений не последовало.
В дверях появился Вик и окликнул меня. Он стоял в обнимку со Стеллой и махал мне рукой. Я затряс головой, давая понять, что всё идёт как надо, но он не отвязывался. Пришлось вставать с дивана и топать к нему.
— Чего?
— Слушай, — начал оправдываться Вик. — Мы не туда попали. Я ошибся. Вот поговорил со Стеллой и всё понял. Она мне объяснила. Это другая вечеринка.
— Чёрт! И что делать? Проваливаем?
Стелла замотала головой. Вик наклонился и нежно поцеловал её в губы.
— Солнышко, ты ведь рада, что меня сюда занесло?
— Сам знаешь, — ответила Стелла.
Вик посмотрел на меня и улыбнулся своей белозубой улыбочкой: прямо пройдоха прекрасный принц из сказочки, затеявший очередное коварство.
— Не переживай. Тут собрались одни туристы. Какой-то школьный обмен. Помнишь, мы ездили в Германию?
— Ты уверен?
— Энн, с девчонками, конечно, надо говорить, но иногда и послушать не мешает. Уяснил?
— Я уже поговорил с парочкой.
— И как успехи?
— Ты влез в самую неподходящую минуту.
— Ну, извини. Хотелось дать тебе знать.
Вик потрепал меня по плечу, и они со Стеллой двинулись прямиком на второй этаж.
Все девушки, которые мне попадались на этой вечеринке, выглядели в полумраке очень красивыми. У всех безупречные черты лица, но главное — было в них что-то необычное, какая-то неуловимая неправильность, которая отличает живого человека от совершенного манекена.
Стелла была самой красивой, но она досталась Вику, и они вместе поднимались на второй этаж. Вот так всегда, и никуда от этого не деться.
На диване уже сидело несколько человек, болтая со щербатой девушкой. Кто-то пошутил, и все рассмеялись. Чтобы сесть рядом с ней, мне пришлось бы протискиваться, да и сама она явно меня не ждала, и, похоже, не заметила моего исчезновения. Я вышел в прихожую и заглянул в танцевальную комнату. Попытался определить, откуда идёт музыка, но не увидел ни проигрывателя, ни колонок.
Из прихожей я двинулся в сторону кухни.
Обычно на вечеринках я любил туда заглянуть. Никого не волнует, зачем вы ошиваетесь на кухне. К тому же, на этой вечеринке я не заметил ни одной мамаши. Перебрав бутылки, выставленные на столе, я плеснул в свой стакан на палец Перно и долил кока-колой. Бросил несколько кубиков льда и с удовольствием отхлебнул, посмаковав сладкий, слегка терпкий вкус.
— Что ты пьёшь? — раздался девичий голос.
— Перно, — ответил я. — Напоминает анисовое драже, только с алкоголем.
Объяснять, что пробую его впервые, и то потому, что услышал на пластинке с записью концерта «Velvet Underground», как кто-то из толпы требовал Перно, я не стал.
— Можно мне?
Я плеснул Перно во второй стакан, добавил колы и протянул девушке. Её медно-каштановые волосы локоны струились по плечам. Сейчас редко увидишь такую причёску, но в те времена она была популярна.
— Как тебя зовут? — спросил я.
— Триолет.
— Красивое имя, — заметил я без особой уверенности. Девушка, однако, была ничего.
— Это стихотворная форма, — сказала она с гордостью. — Как и я.
— Так ты — стихотворение?
Она улыбнулась и застенчиво отвела глаза. Я залюбовался греческим профилем — идеально прямой нос продолжал линию лба. Год назад мы ставили «Антигону» в школьном театре. Я играл вестника, который приносит Креонту весть о смерти Антигоны. Во время представления мы надевали полумаски с похожим профилем. Её лицо напомнило мне о той постановке и героинях Барри Смита из комиксов про Конана. Будь это позже лет на пять, я бы вспомнил прерафаэлитов, портреты Джейн Моррис и Элизабет Сиддал. Но тогда мне было всего лишь пятнадцать.
— Так ты — стихотворение? — повторил я вопрос.
Она прикусила нижнюю губу.
— Можно и так. Я всё вместе: стих, рифма и раса, которая покинула свой мир, поглощённый водой.
