Дмитрий Лазарев - Вспомни меня (сборник)
Как бы Дубницкая ни упивалась собственным торжеством, пистолет по-прежнему твердо смотрел в грудь Воронцову, и он решительно не представлял, каким образом преодолеть разделяющие их два метра, не нарвавшись на пулю. И тем не менее что-то надо было делать, ибо время шло, а работало оно на ту, что заступала ему путь. Каждая минута колебаний Данила лила воду на ее мельницу. И когда Воронцов уже совсем было решился броситься в атаку, очертя голову, судьба, которая, как уверяла Дубницкая, всеми силами способствовала свершению ее мести, неожиданно решила улыбнуться ему.
– Данил?!
Голос Эжени послышался за спиной Марины, и та дернулась, инстинктивно норовя развернуться вместе с пистолетом и на какие-то секунды отведя дуло чуть в сторону от Воронцова… Этого ему хватило: он оттолкнулся правой ногой и прыгнул, опрокинув свою противницу на землю. Левая рука Воронцова вцепилась в ее запястье, не позволяя отчаянно сопротивляющейся женщине повернуть дуло в его сторону. Борьба складывалась в его пользу: все же Данил превосходил Марину силой. И уже предоставлялся ему шанс вывернуть ей руку так, чтобы лишить пистолета, но Воронцов знал, что в этом случае убить безоружную просто не сможет. Она должна была умереть в борьбе, оставив его совести самый минимум зацепок для неизбежных душевных мук, сколь бы малое время для них не было отведено… Наконец, задуманное удалось Данилу: дуло пистолета уперлось в бок женщине, и палец Воронцова с каким-то даже отчаянным усилием надавил на курок…
Выстрел прозвучал глуше, чем он думал. Багряно брызнуло куда-то в сторону, лишь слегка зацепив его. Здесь, в стороне от жилья вряд ли кто слышал выстрел, кроме разве что Собинова, но тому, вероятно, было все равно: один из двух его проблемных клиентов порешил другого, поубавив Меняющему забот на будущее.
Порешил? Воронцов медленно поднялся на ноги, глядя на медленно расплывающуюся кровавую лужу. Дубницкая была еще жива и прерывисто дышала. И это было плохо. Очень плохо, ибо он не был уверен, что сможет выстрелить второй раз.
– Господи, что ты сделал?!
О присутствии Ермаковой Воронцов в пылу схватки как-то даже успел позабыть.
– Убил ее, – мертвым голосом произнес он, стараясь не смотреть в глаза подруге. – Так было нужно. Условие Меняющего…
– Безумец! Сколько жизней ты принесешь в жертву в обмен на спасение Киры?!
– Больше нисколько. Только свою. И ее, – он кивнул на умирающую. – Иначе она повторила бы заказ.
Эжени почувствовала, что у нее подкашиваются ноги, и непременно упала бы, не подхвати ее Данил.
– «Размен»? – слабым голосом произнесла она.
– Да.
– Боже мой! Но, во имя всего святого, зачем?!
– Иначе «стирание» вспять не повернуть.
– Это Меняющий тебе сказал?
– Да.
– А если он солгал? Если есть другой способ, а ему просто понадобились трупы тех, кто вышел на него и доставил столько хлопот? Об этом ты не подумал?
– Возможно, – пожал плечами Воронцов. – Но проверить это я не смогу, да и времени на эксперименты и уговоры уже не остается: если я ничего не сделаю сейчас, завтра Киры не станет.
– А ты, значит, твердо решил спасти ее любой ценой?
– Без нее мне жизнь ни к чему.
– Безумец! – повторила Эжени. – Какой же ты безумец! Благородный, но больной на всю голову!
– Не безумец, – возразил Данил. – Может быть, разве что сказочник. Знаешь, Эжени, вера в сказки наяву – последний оплот романтизма нашего времени. Жаль, что сказки – короткий жанр и имеют обыкновение быстро заканчиваться. В противном случае, Шахерезаде не пришлось бы придумывать свою сложную схему тысячи и одной ночи. Так позволь мне написать свою сказку! Пусть она будет самой короткой, но со счастливым концом!
– Счастливым?!
– Хотя бы для Киры. Не мешай сделать хоть что-то полезное в моей бестолковой жизни!
– Ты, похоже, уже все решил…
– Да, и не отговаривай.
– Да уж вижу, что безнадега, – смертельно уставшим голосом произнесла Ермакова. – Этой девчонке невероятно повезло, что она тебя встретила. Надеюсь, она заслуживает такой жертвы, хотя лично я не уверена…
– Зато я уверен.
– Ты-то конечно…
С земли послышался глухой стон.
– Она жива, – зачем-то констатировала очевидный факт Эжени. – И что ты будешь с этим делать?
Настоящая ледяная глыба гигантской сосульки, которая начала расти в груди Данила с той самой минуты, когда он услышал от Меняющего про второе условие сделки, сейчас увеличивалась просто астрономическими темпами. И он чувствовал, что, если так пойдет и дальше, она скоро рухнет, не выдержав собственной тяжести, и похоронит его под собой. Не лучше ли отрубить ее сейчас собственной рукой, не дожидаясь, когда эта глыба достигнет критической массы?
Против умышленного убийства восставала вся его натура, но свой выбор он, как и Дубницкая, уже сделал. И тоже не сейчас. Когда принял решение спасти Киру любой ценой. Действительно любой. Конечно, свою жизнь принести в жертву на этом алтаре Воронцову было куда легче, чем чужую. Но и это решение тоже было принято, когда Меняющий озвучил условия. Так к чему теперь колебания? Повернуть назад сейчас Данил уже просто не сможет. И не потому, что слишком далеко зашел. Теоретически путь для отступления еще имеется: отвезти Марину в больницу, а потом пойти к Меняющему и сказать, что передумал. Но чтобы фактически осуществить это, Воронцову придется ломать себя через колено, ибо как бы ни претило ему убийство, оставить Киру погибать было немыслимо. В рай и в ад Воронцов не верил, как и, вообще, в бога. Его единственным и судьей, и цензором была его совесть. Правда, судьей суровым и неумолимым. Но даже если она вынесет вердикт «виновен», что ж, так тому и быть. Только на то, чтобы казнить его и мучить, у нее будут сутки, не больше. Это можно потерпеть, ради такой-то цели…
Нет, он доведет до конца то, что начал. Понадобится для этого пристрелить сейчас умирающую Дубницкую, значит, пристрелит. Пусть не хладнокровно, пусть дрожащей рукой, но пристрелит. Потому что просто НАДО. Потому что она заключала в себе смертельную угрозу для той, в ком теперь только и был сосредоточен весь смысл существования Данила. Все, колебаниям конец! Его жизненный Рубикон нес свои воды уже далеко позади. И Данил до боли в пальцах сжал в руке пистолет. А Эжени с острой душевной болью вдруг поняла, какое решение он принял, и сделала последнюю отчаянную попытку.
– Ты еще можешь остановиться! Забыть все и продолжить жить. А эту историю я как-нибудь улажу.
– Не могу. Прости, – покачал головой Данил.
– Но ты же…
– Не надо, Эжени! Хватит! Жребий брошен. Так что, пожалуйста, не стой у меня на пути!
Его пылающий взгляд сказал Ермаковой все. Она поняла и отступила в сторону, хотя душу ее от этого буквально сковало льдом.
Данил шагнул вперед и поднял пистолет. Лицо Дубницкой исказил ужас, и она раскрыла рот для отчаянного вопля, но выстрел опередил ее. Он успел не дать ей закричать, а себе передумать, и оказался удивительно меток, при всем том урагане эмоций, что бушевали у него внутри: пуля угодила точно в лоб Марине. У него хватило хладнокровия не выронить пистолет, а тщательно протереть его платком, после чего сунуть в карман.
– Отдай. Попадешься еще… – попробовала было возразить Эжени.
– Не попадусь. В реку брошу. А и попадусь даже – какая мне теперь разница?
– Тоже верно, – печально произнесла Воронцова. – Иди, куда наметил. От трупа я избавлюсь.
– Как?
– Есть способы, – уклончиво отозвалась она. – Сознающая я или погулять вышла?
Долгий взгляд Воронцова был полон трудновыразимых эмоций.
– Спасибо, Эжени. За все!
Он порывисто взял ее за плечи и крепко прижал к своей груди. На глазах Ермаковой выступили слезы, и она обняла его в ответ.
– Не за что, Даня, ох не за что! Без меня ты бы в это не полез. Просто потому, что не знал бы, что делать. И остался бы жить. Пусть без нее, но ты бы притерпелся. Рана бы со временем зажила. А так… Никогда себе не прощу, что рассказала тебе о Меняющем!
Данил чуть отстранился и пристально взглянул ей в глаза.
– Даже не вздумай себя винить, слышишь?! Ты все сделала правильно!
– Иди уж быстрее. Выстрелы могли слышать.
– Да, конечно… Прощай, Эжени.
И Данил Воронцов спешно зашагал по дорожке в сторону дома Собинова, оставив Ермакову наедине с трупом.
* * *День Изменения 21:00
– Ты что, заперла меня?! – таким возмущенным вопросом встретила вернувшуюся Эжени Кира Туманова.
– На всякий случай, – устало отозвалась та. – Чтобы ты не наделала глупостей.
– Каких, например?
– Не пошла за Данилом.
– А и пошла бы, так что? Чем бы я ему помешала? Наоборот, могла бы помочь.
– Кира, мы же все это уже обсуждали! – поморщилась Ермакова, устало опускаясь в кресло. – И ты с нашими доводами согласилась.
– Дура была, вот и согласилась! – проворчала Туманова.
