Галина Тер-Микаэлян - На руинах
Забегавшись с предсвадебными хлопотами, Галя опоздала и пришла на полчаса позже назначенного ей времени, но Тихомиров не стал бранить юную невесту, у которой уже заметно выпирал животик, а лишь вздохнул.
– Опоздала? Смотри, у меня в семь клиент на стрижку должен подойти – я тебя тогда брошу, и будешь ждать, пока я с ним закончу.
– Я подожду, – пролепетала она, – ничего. Спасибо, Алексей Прокопьевич, извините меня.
Самсонов подошел ровно в семь, и Алексей, впустив его, строго сказал Гале:
– Теперь, невеста, пересядь на другой стул, пока я человека обслужу. Сама виновата, что опоздала, ничего не поделаешь.
Галя послушно приподнялась, но Самсонов замахал руками.
– Что вы, что вы, мне совершенно некуда спешить! Разве можно заставлять ждать такую очаровательную невесту?
Зардевшись, Галя осталась сидеть, и Алексей вновь занялся ее локонами, а Самсонов подошел к стене, на которой висела фотография юной Доси, и уставился на нее во все глаза. Колдовавший над локонами девушки Алексей пояснил ему:
– Это моя бабушка. В молодости хотела быть актрисой, даже на сцене выступала, а так получилось по жизни, что стала парикмахером. Но мастером была замечательным, меня самого с детства к своему ремеслу приобщила. Сколько мне потом все твердили: Алексей, иди в институт учиться – высшее образование получишь, инженером станешь, у тебя к математике способности. А я не захотел – стригу людей, и мне это в радость. Одна бабушка меня понимала.
– Ой, Алексей Прокопьевич, да лучше вас мастера во всем свете не найти! – подхалимски пискнула Галя. Не отрывая глаз от портрета, Самсонов задумчиво сказал:
– Институт, высшее образование – все это стереотипы. Людей с детства учат тому, что искусство это Пушкин, Шекспир, Моцарт, Леонардо да Винчи. Они не ведают, что истинный творец может жить прямо рядом с ними, непосредственно их касаясь. Я уже во второй раз вижу, как вы работаете, ваша работа – искусство.
Польщенный Алексей, тем не менее, возразил:
– Да что вы, кому сказать, так засмеется! Искусство стричь чужие головы? Я – работник сферы бытовых услуг, какое тут может быть искусство?
– Вы создаете красоту, это и есть искусство, не важно, кто поймет, а кто засмеется. Сфера тут значения не имеет, и бабушка ваша это прекрасно понимала. Знаете, у нее удивительное лицо, она так напоминает мне… одну женщину – такую же прекрасную. Только волосы светлые.
– Это была ваша жена, да? А где она сейчас, вы разошлись? – с наивным откровением молодости полюбопытствовала Галя, но, услышав сердитое покашливание Алексея, сразу же спохватилась: – Ой, простите, я всегда так бесцеремонно лезу со своими вопросами, меня и мама, и жених ругают.
– Ничего страшного.
Самсонов криво усмехнулся, но на вопрос Гали не ответил – отошел от портрета и присел на стул около журнального столика, где лежала стопка фотоальбомов. Чтобы сгладить неловкость, Тихомиров, укладывая локоны Гали, начал пространно рассказывать:
– Бабушка моя удивительным человеком была, в молодости полстраны, можно сказать, объехала, стольких людей повидала, столько мне рассказывала! Актрису Комиссаржевскую лично на сцене видела, художника Верещагина знала, Керенского – не того, который во Временном правительстве был, а его отца. Отец этот, Федор Михайлович, между прочим, был директором той гимназии, где сам Ленин учился, он ему и золотую медаль дал. Другой бы, может, и не дал – ведь у Владимира Ильича старший брат на царя покушался.
Самсонов слушал его с живейшим интересом.
– Жаль, что бабушки вашей уже нет в живых, – сказал он, – столько живой памяти утеряно, неужели она никогда ничего не записывала?
– Жизнь у нее нелегкая была, не до писания было, а вот кое-какие фотографии от нее сохранились. В двадцатых годах ей пришлось срочно из Ташкента уехать, так она только эти фотографии с собой и прихватила. Да посмотрите сами – альбомы прямо рядом с вами лежат.
Пока Тихомиров возился с волосами Гали, брызгал их лаком и давал ей последние инструкции по поводу того, как лучше прикрепить фату, Самсонов просматривал фотоальбом, где хранились ташкентские фотографии Феодосии Федоровны. Алексей вышел в прихожую проводить Галю и через минуту вернулся.
– Все, извините, что заставил вас ждать, садитесь, – сказал он клиенту, который со странным выражением лица рассматривал в эту минуту какой-то снимок, – что это вы смотрите? А, это не из бабушкиных, это в шестьдесят пятом снято – мои папа с мамой на юг тогда ездили, в дом отдыха. Да вы садитесь – сюда, перед зеркалом. Это вообще, можно сказать, трагический снимок.
– Трагический? – Самсонов поднялся и неожиданно покачнулся. Алексей решил, что он зацепился за что-то ногой.
– Осторожнее, не упадите, ради бога. Садитесь, давайте, я вас простыней оберну, чтобы волосы за воротник не летели, – он укутал клиента, легонько пощелкал ножницами и начал стричь, продолжая разговор. – Так вот, про снимок. Мои родители тогда со своими друзьями были в доме отдыха в Шеки – есть такой курорт в Азербайджане, – и их группой повезли на экскурсию. А отцу до этого подарили на день рождения фотоаппарат, и он все время фотографировал. Перед тем, как садились в автобус, всю группу щелкнул, и в дороге как что интересное, так снимал. Короче, одну кассету целиком отщелкал и матери в карман платья положил (у нее кармашек с молнией был), а другую не успел – их автобус на другой день попал в аварию. С моими родителями уцелело человек пять, остальные погибли, и друзья родительские тоже погибли. Мне тогда четырнадцать было, я помню, какие папа с мамой оттуда вернулись – немного не в себе оба. Фотоаппарат пропал, конечно, а кассету мама у себя в кармане нашла, но с нее только одну фотографию удалось напечатать – остальные засветились. Она тогда долго успокоиться не могла – постоянно фото это всем показывала, рассказывала про аварию. Глаза блестят, сама трясется и одно и то же повторяет: подумать только, были люди живы, а потом в один момент их не стало – это вот Андрей с Зиной, это Лиза Лузгина с сыном. Даже жутко становилось от ее разговоров. Бабушка мне тогда потихоньку сказала: ты, Алешенька, забери у мамы незаметно эту фотографию и спрячь, не то она себя вообще изведет, а то и с ума сойдет. Я так и сделал – унес и в бабушкин альбом положил. А мама и вправду после того успокоилась. Потом, когда мой младший брат у нее родился, она вообще прежняя стала. Видите, как бывает – время все лечит.
Самсонов дернул головой и откинулся назад. Недовольный Алексей хотел сделать ему замечание, но вдруг увидел в зеркале лицо клиента – оно было смертельно бледным, а на лбу выступили капельки пота. Взгляды их встретились, Самсонов хотел что-то сказать, но из груди его внезапно вырвался стон. Парикмахер испугался.
– Вам плохо? Вы очень бледный.
– Жарко… очень.
– Воды холодной, может быть, дать? Или, если хотите, у меня в холодильнике лимонад есть.
– Нет-нет… Нет, все нормально, я… – он сделал над собой усилие, – у меня… Понимаете, у меня в автокатастрофе… У меня погиб очень близкий человек, и я сейчас вспомнил… Простите.
– Это вы меня простите, зря я рассказал.
Расстроенный Алексей молча достриг клиента. Тот сидел, закрыв глаза, и лицо его казалось высеченным из мрамора.
– Сколько я вам должен? – поднявшись, спросил он уже почти обычным голосом, но в отличие от прошлого раза даже не взглянул в зеркало. – На дому, наверное, дороже?
– Нет, также – два пятьдесят, – отводя глаза, проговорил Тихомиров и начал сворачивать простынь.
Самсонов, достав из кармана бумажник, вытащил трешку, но внезапно уронил все это на журнальный столик и шагнул к мастеру.
– Я прошу вас, отдайте мне эту фотографию, она ведь вам не нужна! Или продайте, я заплачу. Сколько вы хотите?
С минуту Алексей смотрел на странного клиента, потом открыл альбом, достал фотографию и протянул ему.
– Что вы, какие деньги! Возьмите.
– Спасибо. Спасибо вам огромное!
Прижав снимок к груди, Самсонов почти выбежал из квартиры, хлопнув входной дверью. Тихомиров, растерянно смотревший ему вслед, не сразу увидел на журнальном столике забытый клиентом бумажник.
– Погодите! – он схватил бумажник, но тот выскользнул из его рук, и все содержимое вывалилось на пол – ключи, две красные десятки и паспорт в целлофановой обложке.
Собирая все это, Алексей не удержался и, открыв паспорт, полистал страницы. Паспорт, как паспорт, все есть – фотография, прописка, национальность. Непотрепанный – выдан всего пару месяцев назад в связи с утратой старого. В графе «семейное положение» стоял штамп о разводе, и этого Тихомиров почти что ожидал. Что-то заставило его вновь открыть первую страницу, и он сразу понял что – дата рождения. Согласно паспортным данным Самсонов Леонид Аркадьевич родился в одна тысяча девятьсот сорок втором году, но парикмахер мог бы поклясться, что его клиент лет на восемь-десять моложе – возраст по волосам он мог определить с точностью до года.
