Анна Малышева - Задержи дыхание (рассказы)
— Ты помнишь супермаркет?
— Я помню только тебя, Маша, — мужчина продолжал гладить ее пальцы.
— Майя, — настойчиво повторила она. — Меня зовут… Меня во сне звали Майя.
Он покачал головой:
— Майя — это то, что с тобой было. Призрак, иллюзия.
И женщина вспомнила свое настоящее имя прежде, чем он наклонился и осторожно ее поцеловал.
Самое страшное
Мы собирались вместе каждый год, в начале июня — этой традиции было уже восемь лет. Именно столько прошло с тех пор, как мы, выпускники Литературного института, получили из рук ректора свои дипломы и устроили по этому поводу веселую попойку на Патриарших прудах, неподалеку от alma mater. Этот импровизированный праздник кончился тем, что некоторых сокурсников наутро пришлось вызволять из милиции, куда они попали по причине полной невменяемости и отказа предъявлять документы. Собираться через год никто, в общем, не договаривался, это случилось как-то само. Один приятель позвонил другому, другой третьему, третий предложил выехать всем бывшим курсом за город на дачу, и в конце концов обнаружилось, что встретиться хотели абсолютно все. С тех пор так и пошло — менялось лишь место действия и количество участников. Один год пировали у кого-то на квартире и являлось человек десять, другой — половина курса отправлялась на пикник в лес, а бывало так, что приезжали почти все, и в таком случае вечеринка обычно устраивалась на даче. Мы вспоминали студенческие приключения, делились успехами и неудачами, сплетничали, запоздало признавались в любви, ссорились и спорили, выпивали бесчисленное количество пива и поедали неизбежный шашлык. Было одно неписаное правило, которое никто из нас не нарушал. На эти сборища все являлись без жен и мужей, без женихов, невест и «просто друзей», отчего те, конечно, были в претензии. Но, пожалуй, только за счет этого нам и удавалось раз в год снова вдохнуть воздух студенческого братства — бесшабашного, ничем не обремененного, презирающего всяческие условности и цепи.
В этом году снова предполагалось собраться на даче.
— У Кости Терлецкого, — сообщили мне по телефону, и я не сразу понял, о ком идет речь. А вспомнив его, удивился, что именно он выступает приглашающей стороной.
Строго говоря, он вообще был не с нашего курса. Появился Костя за год до диплома, прежде учился курсом выше, но брал академический отпуск и отстал. Этот молчаливый, незаметный парень всегда держался чуть в стороне от шумных компаний. Он был симпатичным, но с девушками не флиртовал, и они его как-то не замечали. На экзаменах отвечал ровно, но не блестяще, и ему ставили твердые четверки. Мне он запомнился тем, что перед госэкзаменом по философии вынул из-за пазухи и предложил желающим забрать у него шикарные, развернутые шпаргалки, по всем билетам, до единого. Их живо расхватали, а я поинтересовался, почему он так поступил.
— Ты что, в себе уверен?
— Наоборот, — сразил он меня. — Просто я никогда не решусь их достать.
— Профессора боишься?
— Да не его… — досадливо поморщился он. — Я, знаешь, онемею от позора, если меня за руку схватят. Все слова разом забуду. Понимаешь, получится, что я жульничал… Почти воровал!
Тогда я понял, что передо мной — человек преувеличенной, болезненной честности. Мне сразу представились неулыбчивая, воспитанная в самых суровых традициях мать и грозный, но справедливый отец, часто берущийся за ремень. Теперь становилось ясно, отчего Костя сторонился нашего беззаботного и бессмысленного веселья и всегда выглядел так, «будто у него в кармане судебная повестка» — это выразилась наша первая заноза, Наташа Калмыкова.
Словом, я совершенно не представлял Костю в роли хлебосольного хозяина, и у меня впервые появились сомнения, стоит ли ехать на встречу выпускников. Меня переубедила все та же Калмыкова, позвонившая накануне пикника. Узнав, что я почти отменил поездку, она страшно расстроилась. В ее голосе звучало такое искреннее разочарование, что я спросил себя, а не собиралась ли она мне назавтра признаться в любви? Тем более Наташа недавно развелась, я все еще был свободен, а в годы учебы мы постоянно флиртовали, впрочем, скорее, в шутку.
— Как, ты не едешь?! — протянула она, выслушав мое заявление. — Что случилось?! Дела? В воскресенье?
— Машина сломалась, — соврал я, уже понимая, что так просто не отделаюсь.
Наташа мгновенно ухватилась за мой банальный ответ, радостно сообщив:
— А я свою как раз только что забрала из автосервиса! Я тебя захвачу и доставлю туда в лучшем виде!
— Да стоит ли? — малодушно отнекивался я. — Мне что-то вообще лень ехать.
— Стыдись! — оборвала она мои робкие возражения. — Рано Обломова-то изображать! Или не доверяешь женщине за рулем?
— Я доверяю тебе, безусловно, но слушай, этот Костик такой тоскливый… — Я решил быть откровенным. — С ним никто и не дружил. Какой смысл у него собираться? Просто неудобно. Все равно что у незнакомого!
— Я тебе поражаюсь! — изумленно выпалила Наташа. — Если он зовет нас всех в гости, значит, не считает чужими! Что с тобой, Макс?! Когда ты плесенью успел порости?! Тоскливый человек к себе двадцать пять гостей не пригласит! Короче, ничего не желаю слушать! Завтра с утра к тебе приезжаю, оттуда на оптовый рынок, покупаем ящик пива, вино, печенье, конфеты и прочую ерунду. А тазик салата я уже сделала, в холодильнике стоит. Не нарушай традиции!
И конечно, я дал себя уломать, как дал бы всякий нормальный человек, которого избавили от перспективы четыре часа стоять в пробках.
— Два часа тридцать пять минут! — Наташа победно указала на часы в приборной доске своего «Пежо», только что остановившегося у въезда в дачный поселок. — И заметь, я считаю не от МКАД, а от твоего дома. Попробуй, скажи, что это долго!
Если учесть, что все эти два с половиной часа Наташа расписывала прелести и недостатки своей обожаемой и многострадальной машины, дорога не показалась мне слишком короткой, но я благоразумно восхитился водительскими навыками своей спутницы. Та расцвела:
— А знаешь, мой муж считал, что я представляю опасность, когда сажусь за руль. У меня всего-то раз подвеска полетела, когда я наехала на пень в темноте, а он уже составил мнение… Из-за чего, собственно, мы и развелись.
— Из-за пня и подвески? — не поверил я, выбираясь из машины и осматриваясь.
— Из-за его мелочности! Он был… — Наташа захлопнула дверцу, огляделась и, мгновенно забыв своего бывшего мужа, ахнула: — Нет, ты посмотри, в каких местах люди живут! Красота! Вон там что — гора?! Здесь, в Подмосковье?!
Справа действительно виднелся довольно крутой гористый склон, поросший вековыми соснами и елями. Из-за него, с востока, только что выползло солнце, а ведь время шло уже к полудню. Пейзаж был совершенно необычным для Подмосковья и напоминал, скорее, Карпаты. Эту загадку уже через несколько минут объяснил встретивший нас у ворот своего участка хозяин.
— Это не гора! — обернувшись к лесистому склону, тянувшемуся вдоль всего поселка, махнул рукой Костя. — Это склон древнего Московского моря. Мы с вами стоим на дне, а наверху — снова равнина, сплошной лес, до самой Владимирской области.
— Да это просто рай! — решительно заявила Наташа, обозревая обширный участок, заросший малиной, крапивой и одичавшими розами. Построенный под самой горой бревенчатый дом был едва различим из-под плюща, пока еще зеленого, но к августу обещавшего стать кроваво-красным. — Здесь жить и жить… Но ты, я вижу, тут не хозяйничаешь?
— Честно говоря, я сюда несколько лет не ездил, — с запинкой признался Костя. — Вот, подумал, что появился хороший повод все тут возродить, позвал вас…
— Надеюсь, не крапиву полоть?! — кокетливо изобразила испуг Наташа.
Обо мне она забыла, настолько ее поглотил необычный пейзаж, в самом деле, напоминающий если не рай, то какую-то романтическую балладу. Примет времени тут совсем не было, если не считать электропроводов, тянущихся к дому от столба, установленного на ближнем к дороге участке, тоже весьма запущенном. Не было признаков жизни и у других соседей. Справа и слева от Костиного участка виднелись все те же крапива, малина и дикий плющ, увивший молчаливые, почерневшие от дождей и времени бревенчатые дома. Создавалось впечатление, что этот романтический уголок был давно забыт и заброшен. Открытие дачного сезона его явно не коснулось.
Мы приехали первыми, вскоре явились и другие гости. Задымился мангал, вытащенный Костей из сарая, заглянул на огонек сторож, удивленный скоплением машин на дороге и необычным оживлением на участке под горой. От моего внимания не укрылось то, что Костя, едва завидев этого старика со сморщенным, словно мятая газета, лицом, поспешил его выпроводить и объясниться за пределами участка. Я решил, что речь идет о каких-то неоплаченных счетах — за электричество или за ту же охрану, осуществляемую этим древним Цербером. Вернувшись, Костя поднял валявшуюся в густой траве тяжелую цепь и запер ворота изнутри.
