Дэниел Киз - Цветы для Элджернона
— Я задумался о нас с тобой.
— Не придавай моим словам слишком большого значения. Мне совсем не хотелось огорчать тебя, — она попробовала улыбнуться.
— Ты уже огорчила меня. Только я не знаю, что делать.
Когда мы подходили к дому Алисы, она вдруг сказала:
— Я не поеду с тобой на симпозиум. Сегодня утром я сказала об этом Немуру. Ты будешь занят — разговоры с важными людьми, всеобщее внимание… Я не хочу путаться под ногами…
— Алиса…
— …и что бы ты сейчас ни сказал, я буду чувствовать, что мешаю тебе. Если не возражаешь, я побуду немного в обществе своего разбитого тщеславия, спасибо тебе.
— Ты преувеличиваешь. Я уверен, если ты только…
— Ты знаешь? Ты уверен? — Она повернулась и пристально посмотрела на меня со ступенек подъезда. — Подумать только, каким ты стал непогрешимым! Не слишком ли вольно ты обращаешься с желаниями других? Тебе не дано понять, как я чувствую, что я чувствую, и почему!
Она открыла дверь в свою квартиру и дрожащим голосом произнесла:
— Когда ты вернешься, я буду здесь. А пока мы далеко друг от друга, давай обдумаем все получше.
В первый раз за много недель она не пригласила меня зайти. Я стоял у закрытой квартиры и медленно закипал. Мне хотелось кричать, колотить в дверь, выломать ее, поджечь дом. Но потом, по дороге домой, я начал понемногу успокаиваться. И почувствовал свободу.
Теперь я понимаю, что одновременно с движением разума вперед мельчали мои чувства к Алисе — от преклонения — к любви, к признательности и, наконец, к простой благодарности. Я цеплялся за нее из боязни потерять последнюю нить, связывающую меня с прошлым.
С ощущением свободы пришла печаль. Я мечтал любить Алису, превозмочь эмоциональные и сексуальные страхи, завести детей, дом. Сейчас это уже невозможно. Я так же далек от Алисы со своим КИ 185, как и прежде с КИ 70. Разница в том, что теперь мы оба понимаем это.
8 июняЧто гонит меня из дома и заставляет в одиночестве бродить по городу? Это не легкая прогулка в летний вечер, а вечная спешка, чтобы попасть… куда? Я шагаю по бульварам, заглядываю в подворотни, в освещенные окна, ищу, с кем бы поговорить, и боюсь этого. По одной улице, по другой, сквозь бесконечный их лабиринт, всюду натыкаясь на слепящие неоновые прутья клетки, в которую превратился город.
Я ищу… что?
В Центральном парке я встретил женщину. Она сидела на скамейке у озера, и несмотря на жару, пальто ее было застегнуто на все пуговицы. Она улыбнулась и жестом пригласила меня сесть рядом. Мы смотрели на ярко освещенные громады зданий, выделяющиеся на фоне черного неба, и мне хотелось вобрать в себя все огни сразу.
Да, я из Нью-Йорка. Нет, я никогда не бывал в Ньюпорт-Ньюс, Вирджиния. Она оказалась оттуда родом, там она вышла замуж за моряка. Он сейчас в море, она не видела его два с половиной года. Она теребила в руках носовой платок, время от времени вытирая им со лба капельки пота. Даже в слабом, отраженном от поверхности озера свете было видно, сколько на ней косметики, но выглядела она привлекательно, если не считать припухшего лица, словно она только что проснулась. Ей хотелось поговорить о себе, а я был не прочь послушать.
Отец дал ей все, что богатый судовладелец мог дать единственной дочери — хороший дом, образование… все, кроме прощения. Он проклял ее, когда она завела роман с простым матросом.
Она взяла меня за руку и положила голову мне на плечо.
— В ту ночь, когда мы с Гарри поженились, — прошептала она, — я была пугливой девственницей. А он сошел с ума. Сначала избил меня, а потом изнасиловал безо всякой любви. Это был первый и последний раз, когда мы были вместе, больше я не позволяла ему прикасаться к себе.
Вероятно, по дрожанию моей руки она поняла, как я потрясен. Да, такие разговоры были для меня в новинку… Она вцепилась в меня еще сильнее, словно боясь, что я убегу прежде, чем она закончит рассказ. Казалось, это очень важно для нее, и я сидел тихо-тихо, как человек, кормящий с ладони птицу.
— Не то что я ненавижу мужчин, — успокоила она меня с подкупающим простодушием. — У меня были другие. Много, но он — ни разу. Обычно мужчины нежные, они сначала ласкают и целуют. — Она многозначительно посмотрела на меня.
Это было то, о чем я слышал, читал, мечтал. Я не знал, как ее зовут, а она не спросила моего имени. Она просто хотела побыть со мной наедине. Что подумала бы Алиса?
Я так неуклюже погладил ее плечо и так неумело поцеловал, что она с тревогой спросила:
— В чем дело? О чем ты думаешь?
— О тебе.
— У тебя есть место, куда можно пойти?
Осторожнее, осторожнее, Чарли… В какой именно момент земля разверзнется под ногами и ввергнет тебя в пучину?
— Если нет, то в одном отеле на Пятьдесят третьей берут недорого. А если заплатить вперед, они не станут спрашивать, где багаж.
— У меня есть комната…
Она посмотрела на меня с новым уважением:
— Что ж, прекрасно.
Все еще ничего. Любопытно, как далеко могу я зайти, не впадая в панику? Когда начнутся неприятности? Когда мы окажемся одни в комнате? Когда я увижу ее тело?
Внезапно самым важным в жизни для меня стал вопрос, могу ли я быть похожим на других мужчин? Имею ли я право просить женщину разделить мою судьбу? Ума и знаний тут недостаточно… Вместе с чувством раскованности и свободы во мне росло убеждение, что на этот раз все получится как надо. Эта женщина — не Алиса. Она многое повидала.
Ее голос изменился, в нем появилась неуверенность:
— Пока мы не ушли… я хочу сказать… — Она встала, шагнула ко мне, расстегнула пальто, и я увидел, что очертания ее тела совсем не те, какими я представлял их, сидя рядом с ней на скамейке. — Только пятый месяц, — сказала она. — Но ведь это все равно, правда?
Стоя в раскрытом пальто, она почти точно наложилась на картину женщины, распахнувшей для лучшего обозрения халат перед Чарли. А я ждал, как святотатец ждет удара молнии. Я отвернулся. Этого я ожидал меньше всего, хотя застегнутое в теплый летний вечер пальто должно было предупредить меня, что тут что-то неладно.
— Это не от мужа. Я не обманула тебя, мы не виделись с ним уже много лет. Восемь месяцев назад я встретила одного торгового агента и жила с ним. Его я больше не увижу, но ребенка хочу сохранить. Просто нам нужно быть поосторожнее, не толкаться и вообще… Тебе ни о чем не надо беспокоиться…
Она посмотрела мне в глаза, и то, что она в них увидела, заставило ее замолчать.
— Это непристойно! — крикнул я. — Как тебе не стыдно!
Она отступила и быстро запахнула пальто, защищая то, что находилось внутри.
Этот жест… Опять двойной образ: мама, беременная сестрой, в те дни, когда она меньше прижимала меня к себе, меньше согревала, меньше защищала от тех, кто говорил, что я не совсем нормален.
Кажется, я схватил ее за плечо, я не уверен, но она закричала. Ее вопли быстро вернули меня к действительности. Мне захотелось сказать ей, что не надо бояться, я никогда никому не сделал ничего плохого.
Но она не умолкала, и я услышал, как по темной тропинке кто-то бежит к нам. Никто не сможет понять меня правильно. Я бросился в темноту, к выходу из парка, сначала по одной дорожке, потом по другой. Я не знал, куда бежать, внезапно врезался во что-то и отлетел назад. Проволочная сетка — тупик! Тут я разглядел какие-то качели и понял, что это детская площадка, закрытая на ночь. Спотыкаясь о корни, я побежал вдоль забора. У полукруглого озерца, окружавшего площадку, я повернул назад, нашел еще одну тропинку, миновал маленький мостик, потом другой. Выхода не было.
— Что случилось, леди?
— Маньяк?
— Что он с вами сделал?
— Куда он убежал?
Итак, я вернулся на старое место. Спрятавшись за огромный валун в кустах, я растянулся на земле.
— Зовите полицейского! Никогда их не бывает там, где надо!
— Что случилось?
— Какой-то дегенерат хотел изнасиловать ее.
— Там кто-то бежит! Вот он!
— Надо поймать его, пока он в парке!
— Осторожно! У него нож и пистолет!
Очевидно, шум заставил всех ночных пташек выползти из своих темных углов, потому что раздался еще один вопль «Вот он!» и, выглянув из своего укрытия, я увидел, как кто-то мчится по освещенной тропинке, а за ним гонятся. Секундой позже передо мной промелькнула еще одна тень, нырнувшая в темноту. Я представил, как толпа ловит меня, бьет, рвет на куски… Я заслужил это. Мне почти хотелось этого!
Я встал, стряхнул с себя прилипший мусор и не торопясь пошел по дорожке, ожидая, что в следующее мгновение меня схватят и швырнут на землю, в грязь. Но скоро впереди показались огни Пятьдесят девятой улицы и Пятой авеню, и я вышел из парка.
Обдумав случившееся в безопасности моей комнаты, я был потрясен его откровенной жестокостью. Воспоминания о том, как выглядела мама перед тем, как родила Норму, пугают меня. Но еще страшнее то, что мне хотелось быть пойманным и избитым. Тени прошлого цепляются за ноги и тянут меня вниз. Я открываю рот, чтобы закричать, но нет голоса. Руки дрожат, мне холодно. Шум в ушах.
