Урсула Ле Гуин - Легенды Западного побережья (сборник)
– А вот вам и еще подходящая история, – сказал один из постояльцев гостиницы, скупщик шерсти из Восточного Бендайла. – О неверном рабе и о верном. Я только что ее слышал. Один мальчишка, уроженец Болот, был некогда гордостью своих хозяев из города Этры. Он мог рассказать любую историю, спеть любую песню, какую пожелаете, – он знал их все. Этот раб стоил своим хозяевам никак не меньше ста золотых монет. И что вы думаете? Он соблазнил хозяйскую дочку и сбежал, украв целый мешок золота. Хозяева, разумеется, послали вдогонку охотников за рабами, но никто его так с тех пор и не видел; говорили, будто он утонул. В общем, поиски потихоньку заглохли. Но у хозяйского сына был верный раб, который поклялся, что отыщет беглого мальчишку и вернет его в Этру, чтобы хозяева могли подвергнуть его надлежащему наказанию за то, что он опозорил их дом. И этот верный раб сумел выйти на след беглеца, а потом еще и услышал, будто некий молодой раб, которому удалось скрыться в лесном городе Барны, славится тем, что умеет рассказывать любые истории. Сам Барна, будучи рабом образованным, весьма ценил этого юношу. Только тот и его обманул и еще до того, как в лес пришли солдаты, снова исчез. Но верный раб продолжал охотиться за ним. Я тут разговаривал с одним человеком, который этого раба хорошо знает и называет его Трехбровым. Так этот раб ему рассказывал, что уже побывал и на Болотах, и в Казикаре, и в Пираме, но не остановится до тех пор, пока не поймает этого беглеца, даже если на это уйдет вся его жизнь. Вот это, по-моему, действительно верный раб!
Остальные выразили свое согласие с оратором, хотя и довольно умеренное. Я тоже покивал в знак согласия, но сердце мое вмиг похолодело как лед. То, что я назвался студентом, надеясь, что эта выдумка спасет меня от подозрений, теперь, похоже, как раз могло меня погубить. Ах, если б только проклятый торговец не сказал, что тот беглец родом с Болот! Весь мой облик, особенно цвет кожи, свидетельствовал об этом! Это всегда привлекало ко мне повышенное внимание, и, разумеется, торговец тоже меня заметил и, оторвавшись от пивной кружки, спросил:
– А ведь и ты, похоже, родом с Болот. Ты ничего не слыхал о том знаменитом рабе?
Говорить я был не в силах и лишь покачал головой, старательно напустив на себя равнодушный вид. Затем последовали новые истории о беглых рабах и охотниках за рабами. Я сидел, слушал, пил свой сидр и твердил себе, что не должен поддаваться панике, что никто еще не подверг сомнению выдуманную мной историю, что присутствие ребенка, «мальчика», должно отвести от меня любые подозрения, что завтра нас с Меле здесь уже не будет. Да, конечно, я совершил ошибку – нельзя было оставаться так долго на одном месте. Но, с другой стороны, Меле просто не смогла бы продолжать путь, если бы мы не передохнули. Ничего, уверял я себя, все будет хорошо. Еще несколько дней – и мы доберемся до той, второй реки, переправимся через нее и станем свободными.
В тот вечер я поговорил с Амено и спросил, не знает ли она кого-либо из возниц, отправляющихся на север, которые согласились бы за плату подвезти нас. Она сказала, куда мне нужно пойти. Рано утром я поднял еще совсем сонную Меле с кровати и мы вышли из дома. Провожала нас только Амено. Она приготовила нам в дорогу сверток с едой и с благодарностью приняла серебряную монету, которую я предложил ей в уплату. «Да пребудет с вами бог удачи! Да хранит вас Энну!» – сказала она и крепко-крепко обняла Меле. Затем мы прошли, окутанные утренним туманом, через весь город и в каком-то дворе действительно обнаружили несколько повозок, готовящихся к отправке в дальний путь. Некоторые из возниц с удовольствием брали и пассажиров. Нам повезло: один из них согласился подвезти нас до селения Тертуди, находившегося, по словам этого возницы, примерно на полпути к большой реке. Я не очень хорошо помнил карту этой части Бендайла, так что приходилось полагаться на то, что говорили мне эти люди; я знал лишь, что река находится где-то на севере, а город Месун – на ее противоположном берегу и чуть восточнее.
Медлительным лошадкам нашего возницы потребовался целый день, чтобы добраться до Тертуди, жалкого городка, в котором даже гостиницы не было. Впрочем, мне и не хотелось там останавливаться. Меня наверняка бы заметили, а после тех нескольких дней, что мы провели в Рами, мне очень хотелось не оставлять после себя больше никаких следов. В Тертуди мы даже ни с кем не разговаривали. Расставшись с нашим возницей, мы тут же вышли на дорогу и отшагали по крайней мере пару миль среди заросших травой лугов, а потом устроились на ночлег на берегу небольшого ручья. Вокруг в теплом вечернем воздухе громко пели сверчки. Меле с удовольствием поела и сказала, что совсем не устала. Она очень просила меня рассказать ей одну хорошо знакомую нам обоим историю. Она так и сказала: «Расскажи мне, пожалуйста, ту историю, которую я давно знаю». И я рассказал ей начало «Чамбана». Она слушала внимательно, почти не шевелясь, и только под конец у нее стали слипаться глаза. Она зевнула и уснула, свернувшись калачиком под своим «плащом», прижимая к ямке под горлом крошечную фигурку кошки.
Я лежал и, слушая пение сверчков, высматривал на небе первые звезды. Потом мирно соскользнул в сон, однако среди ночи вдруг проснулся. Мне показалось, что на лугу, среди стогов сена, я заметил какого-то человека; он стоял и смотрел в нашу сторону. Я узнал его, узнал его лицо и тот шрам, что пересекал его бровь. Я попытался встать, но не мог пошевелиться, я был точно парализован, как когда принимал те снадобья, что давал мне Дород; сердце молотом стучало у меня в груди. Была глубокая ночь, в небе сияли звезды. Сверчки и цикады почти все уже смолкли, но один все еще продолжал трещать где-то рядом. Я сел. Но никого на лугу видно не было. Впрочем, заснуть мне все равно уже не удалось.
Мне было чрезвычайно грустно сознавать, что последним звеном, связывающим меня с Аркамантом, оказалась злобная ненависть. Сам я теперь уже с благодарностью мог вспоминать тех, с кем прожил в этом доме столько лет, я был от всей души признателен им за то, что они мне дали, – доброту, безопасность, знания, любовь. Мне и в голову никогда бы не пришло, что, например, Сотур или Явен могут меня обмануть, предать мое доверие. И теперь пусть отчасти, но я уже способен был понять, почему мое доверие предали Мать и Отец Аркаманта. Хозяин живет в той же ловушке, что и раб, и, возможно, ему, хозяину, даже труднее выбраться из этой ловушки, увидеть, что находится за ее пределами. Впрочем, Торму и его двойнику, рабу Хоуби, никогда и не хотелось узнать, что за пределами привычной ловушки есть и что-то еще, какая-то другая жизнь; для них не существовало ничего более ценного, чем власть, возможность управлять другими людьми и жестоко подавлять их. Так что, если бы Торм узнал, что я действительно сбежал и бегство мое оказалось столь успешным, это сильно уязвило бы его душу. Ну а Хоуби, с рождения, по-моему, преисполненного ненависти и зависти ко всему на свете, просто в бешенство привело бы известие о том, что я стал свободным человеком, и уж он-то непременно попытался бы меня найти и отомстить. Так что я почти не сомневался: он наверняка меня преследует и, возможно, уже идет за мной по пятам. Хоуби я действительно очень опасался, понимая, что мне не по силам с ним тягаться. Тем более теперь, когда его заложницей может стать маленькая беспомощная Меле, способная пробудить всю его жестокость. А я прекрасно знал, какова эта жестокость.
Я разбудил Меле задолго до рассвета, и мы сразу же пустились в путь. Я знал только одно: нам нужно как можно быстрее идти вперед.
Весь день мы шли по просторной равнине, покрытой, точно волнами, невысокими округлыми холмами. Встречные селения мы старались обходить как можно дальше и избегали приближаться даже к немногочисленным одиноким фермам, где во дворах лаяли собаки. Впрочем, человеческое жилье здесь попадалось редко; кругом были сплошные пастбища с сочной травой и множество скота. Один раз мы случайно повстречались с каким-то пастухом верхом на лошади, который тут же спешился и пошел рядом с нами, ведя коня в поводу. Ему, видно, осточертело одиночество и хотелось с кем-нибудь поговорить. Меле сперва его немного побаивалась, да и я был ему не слишком рад. Однако он не проявил ни малейшего любопытства, даже не спросил, кто мы, откуда идем и куда направляемся. Он тащился рядом с нами и без умолку рассказывал о своем коне, о своем стаде, о своих хозяевах – обо всем, что ему в голову приходило. Меле постепенно оттаяла и почувствовала себя свободнее, но, когда пастух предложил ей прокатиться на лошади, она снова от него шарахнулась. Впрочем, его дружелюбная небольшая лошадка ей очень нравилась, и в итоге она все же позволила мне подсадить ее в седло.
Наш новый приятель рассказал, что должен найти и отогнать назад часть хозяйского коровьего стада, отделившуюся от основного; он знал, что коровы где-то поблизости, но, похоже, не особенно спешил выполнить поручение. Он преспокойно прошел вместе с нами не одну милю, ведя коня под уздцы. Меле ехала в седле и выглядела совершенно счастливой. Когда я спросил пастуха, есть ли где-то здесь большая река, которая называется Сенсали, он сначала меня не понял, и мы довольно долго говорили загадками, причем он утверждал, что река должна быть на востоке, а не на севере. В конце концов он воскликнул:
