Владимир Рыбин - С нами крестная сила
Кто это? Зачем говорят о боли, о которой хочется забыть?..
Опоминаясь, Андрей видел перед собой дощатый потолок избы, напряженные лица Епифана, бабки Татьяны, старушки, с которой шел от станции, еще кого-то, хотел спросить, почему они держат его тут, а не отправляют в больницу, но только шевелил губами и снова впадал в беспамятство. И снова видел близко чьи-то безумные глаза. Растрепанные волосы спадали на лоб, бледные губы шевелились, произнося какие-то слова, которых он не слышал. Гиданна?! Кто-то водил над ним руками, точно так же, как Гиданна тогда в институте над чьей-то голой спиной, и Андрей чувствовал тепло, расслабляющее покалывание, стекающее с этих рук, глаза закрывались сами собой, и он засыпал. Во сне у него ничего не болело, во сне он ходил по чистому лугу у речки, а то и летал над ним, всему радуясь, все понимая. Во сне был другой мир, в котором он чувствовал себя хорошо и, зная, что предстоит возвращаться, не желал возвращения. Во сне встречал он легкую, прозрачную, как туман, женщину, ту самую, которую видел в окне своей комнаты, и вел с ней премудрые беседы.
— …Христос не считал обязательными ни законы, Противоречащие божественным установлениям, ни порядки, лишенные целесообразности. Христос признавал одну только власть истины и любви и служил им всей силой своей свободы. Он был свободен от мира и в том смысле, что не подчинялся заботам и страхам, сковывающим людей…
Не удивляли Андрея разговоры о Христе, как не удивляет ничто, случающееся во сне. К тому же в последнее время Христос слишком часто снился ему, Он предполагал, что это неспроста, но в чем тут дело, не понимал.
— …Миллионы людей стремятся отрешиться от мирского. Слепое ли это подражательство или вызов унижающим человека, ограничивающим его свободу общественным нормам? Говорится: Бог стал человеком, чтобы человек стал Богом. Не мечта ли о свободе породила идею божественности каждого? Или тоска, смутное воспоминание об изначальной свободе? Ничто ведь не рождается из ничего. Если есть тоска, значит, есть воспоминание, подсознательное, генетическое…
— …Путь к Богу-это путь к собственной божественности через добромыслие и доброделание, заповеданные Богом. Атеисты верят лишь в законы Природы, но и Природой заповедано доброделание. Добро жизненно и вечно, зло смертно, ибо самоуничтожимо. Бог, Природа, Гармония Вселенной — как ни называй, у всего в основе предопределенность добра, и религия-лишь божественный дар интуитивного предчувствия высшей закономерности…
— А наука? — возразил Андрей.
Туманный образ колыхнулся, и Андрей понял, что в этом мире сомнения не в чести. Он вообще все и сразу понимал в этом мире, можно было не спйрить, не переспрашивать. Но вопрос прозвучал, спугнул сон. И он увидел Гиданну.
— Ты? Кто тебе сообщил?
— Я сама… увидела.
— Следила за мной?
— Я все увидела твоими глазами.
Андрей качнул головой. Предчувствия он еще понимал, но ясновидение? За столько километров? О ней думал: "А шут ее знает, может, она и это умеет", Гиданна улыбнулась, угадав его мысли.
— Именно ясновидение. Только не чертовщина это, а наука. Да, да, милый, именно наука. Разве ты не слышал об опытах американских ученых Тарга и Путхоффа? Они отсылали одних людей в разные местности, а других просили нарисовать то, что видели первые. Результаты позволили сделать однозначный вывод: существует эффект видения чужими глазами…
Ясно было, Гиданна заговаривает, отвлекает от боли, и он был до слез благодарен ей за то, что она рядом, что говорит и говорит, и руками, взглядом, дыханием, близостью своей берет на себя то, что мучает его.
— Вчера я тебя совсем не видела, а сегодня вдруг… в огне.
— Это книга.
— Книга? Какая?
— Чужая. Я вернул ее и… освободился…
Уснул он внезапно и сразу увидел туманно и образ женщины, необычно переливающийся, вроде как рассерженный. Успел спросить себя: "Разве они в этом мире умеют сердиться?"
— Ты должен забыть о Книге, — сказала женщина.
— Но Гиданна…
— Твое потаенное будет ей недоступно.
Ему хотелось спросить, что это за книга такая, из-за которой столько хлопот, но вдруг сам все понял. И чуть не засмеялся, до того простой и будничной показалась версия, в которую он внезапно поверил. Люди есть люди… То есть не люди, а существа из того, высшего, пространства, они тоже не без недостатков. Любопытство ли кем овладело, или высокомерный замысел поиздеваться над низшими, но этот Некто замыслил подкинуть людям опасные для них знания и понаблюдать, что из этого получится. Вот и все. Да не учел истины, известной также и людям: кто умножает познания, умножает скорбь. Любая вещь, пока она не используется, мертва. Так и книга. Оживая в руках человека, она вызывает колебания во вселенском пси-поле. По этим-то колебаниям ее и находят, только по ним. Находят и… сжигают. Вместе со всем, что рядом…
— Никто не пострадал, — сказала таинственная женщина. — Мальчишки разбежались, а ты… Ты выздоровеешь. И будешь видеть больше, чем другие. Не ищи научной разгадки своему всевидению. Верь, и все. Как верили многие.
— Непривычно это, — сказал Андрей. — Наука все же… наука.
— Как соленая вода, наука только разжигает жажду знания, никогда не успокаивая воспаленного ума. Но "благостное иго" Господне и "легкое бремя" Его дают уму то, чего не дает и не может дать жестокое иго и тяжкое неудобоносимое бремя науки". Так говорил один из великих вашего мира, Павел Флоренский.
— Мне будет трудно, я неверующий.
— Тебе не будет трудно. Ты поймешь подлинное место отстраненных от человека научных знаний. У вас уже многие говорят об этом. Консервативные академики, привыкшие считать, что знания — удел избранных, что никто не смеет сказать новое слово, если не путался в бесчисленных предшествующих учениях, эти академики возмущаются. Но и они догадываются, что наука давно тонет в трясине бессмысленных цифр, малообъясняющих фактов, путаных и часто опасных умозаключений. Наука все больше становится жречеством, непонятным людям, оторванным от интересов человека. Часто группы ученых объединяются в касты, служащие неизвестно кому. Отдельные отрасли науки замыкаются, становясь понятными только узкому кругу избранных. Считается, что нельзя стать ученым, не пройдя чистилища противоречивых научных догм. Не придается значения тому очевидному факту, что, пройдя такую школу, человек становится безвольным цитатчиком. Объявляются шарлатанами люди, встающие над такой наукой, отрицающие необходимость в любом случае ссылаться на авторитеты, выражающие свое и только свое. Утверждается: преемственность — главное в науке. Но справедливая в решении частных проблем преемственность не годится для обобщений, для проникновения за грань привычного, для знаний интуитивных. Всему живому в вашем мире, а человеку в особенности, великой эволюцией дана способность предчувствовать, предвидеть, предугадывать, знать, не зная. Интуитивное знание-стихийный опыт многомиллионнолетней истории всего живого и многомиллиарднолеткей истории неживого-в равной мере живет в каждом человеке и время от времени прорывается совершенно непонятными консервативной науке прозрениями одиночек…
Лежа с закрытыми глазами, Андрей долго соображал, откуда в нем сия премудрость? Никогда прежде не задумывался над такими вопросами и вдруг выдал монолог бескомпромиссного обозревателя, каких много развелось в наше безумное время. Сам выдал? Или кто-то подсказал? О туманном образе из своего сна он не вспоминал, образ этот быстро исчез, растворился, как исчезает, не задерживаясь в памяти, все приснившееся.
— …Что происходит? Я не знаю, что происходит, — услышал он голос Гиданны. Она говорила тихо, боясь разбудить Андрея. — Это скорее не "взять боль", а дать нечто здоровое. Кое-кто называет это «нечто» ОДОМ, тонким веществом, жизненной энергией. Больной организм на время как бы забывает, что значит быть здоровым. Ему надо об этом напомнить, вроде как упавшему помочь подняться. Все очень просто, никакой мистики.
— Все-то у тебя просто. — Голос бабы Тани.
— Конечно, просто. Сложность от нашего незнания, от непонимания или нежелания понять. Мир развивается от простого к сложному, а вот понимание человеком этого мира — от сложного к простому. Сколько недавно казавшегося невероятным стало обыденным? Так что никаких чудес не бывает…
— А Христос? — неожиданно для самого себя спросил Андрей. В избе стало тихо, так тихо, что жужжание мухи, бьющейся в паутине где-то в сенях, показалось громким. Не открывая глаз, Андрей увидел, как Гиданна и баба Таня испуганно переглянулись, а потом на цыпочках подошли к кровати.
— Что Христос? — тихо спросила Гиданна, думая, что он бредит.
