Виталий Вавикин - Третий источник
– Так мы их дети! – шепчет Зоя.
– Фактически нет, – говорит голограмма. – Они лишь часть ваших воспоминаний.
– Но я помню только Стефана! – говорит Солидо.
– Ты помнишь того, кем должен был стать.
– А та, что осталась в камере? – Зоя вспоминает чернокожую женщину. – Она тоже была блудницей?
– Когда-то давно, – голограмма показывает новые образы. Мужчины. Женщины. Секс. Стоны.
– Что теперь будет с двойниками? – спрашивает Солидо.
– Ты уже видел, что будет! – Зоя смотрит на образы, показываемые голограммой, – бесконечное разнообразие, которому, кажется, нет конца. Плоть, которая не знает границ. Воображение, которое не знает пределов.
– Так, значит, это все из-за нас?! – шепчет Солидо.
– Из-за тебя, – Зоя заставляет себя отвернуться от собственных воспоминаний. – Почему эта женщина не ушла с остальными? – спрашивает она голограмму.
Изображение снова меняется. Показывает, как Солидо лишается двух пальцев.
– И она все еще слышит их мысли? – спрашивает Зоя.
Еще одна смена картинок.
Стефан спускается по обледенелым скалам в затянутое бесконечной зеленью лоно планеты. И боль. Боль сотен уродцев, оставшихся в Хорнадо-дел-Муэрто.
– Мои дети! – шепчет Стефан. – Мои милые отчаявшиеся дети!
– Мы должны их вернуть! – говорит Солидо. – Ради всех двойников, что остались здесь. Просто обязаны исправить то, что сделали.
* * *Зверь. Он выходит на охоту ночью. Крадется в чаще, прислушиваясь к звукам. Стены не сдержат его. Границы не сдержат его. Он всесилен. Он бог этого мира. Кровожадный, хищный, злой, неудовлетворенный. Тьма скрывает его от глаз жертвы, прячет в своей утробе. Он – охотник. Он – хозяин. Крики. Зверь останавливается. Плеск воды. Инстинкты натягиваются, превращаясь в струны. Что-то не так. Что-то изменилось.
Чужаки выбираются из реки. Молодой и старик. Легкая добыча… Почти легкая. Зверь вглядывается в старика. Иногда внешность обманчива. Как змеи – маленькие, с крохотными зубами, наполненными смертельным ядом. Так же и со стариком. За старым, дряблым телом скрывается сила. Смертельная сила. Поэтому зверь не убивает их. Пока не убивает. Лишь преследует, выжидая, высматривая подробности, запоминая слабости.
Вена на шее молодого чужака пульсирует. Зверь слышит его пульс, чувствует сладкий запах свежей крови. Он заберет эту жизнь одним мощным ударом. Острые когти разорвут шею. Сердце будет все еще биться, когда он вырвет его из худой груди. И глаза. Он будет смотреть в эти черные непонятные глаза. Он узнает все, что они видели. Заглянет в жизнь своей жертвы. Уточнит подробности. Скольких убил этот чужак? Сколько желания и страсти накопилось в нем за прожитую жизнь? Нет, его сердце не знает отваги. Но глаза… Глаза смогут накормить зверя. Смогут утолить его голод. Глаза молодого чужака. А вот старик… Со стариком все иначе. В его голубых глазах ничего нет. Они холодны, как лед. Глаза хищника. Зверь знает это. Зверь чувствует это. Смерть. Она поселилась у старика в сердце. Пьянящая. Чарующая. Смерть, которую несет хищник, убийца.
И голос. Голос этого мира. Он зовет к себе чужаков. Звонкий, задорный, наполненный жизнью. Но жизни там нет. Зверь знает это. Всего лишь дерево на залитой лунным светом поляне. Дерево-хищник. Дерево-соперник. И оно готово встать на пути зверя не первый раз. И зверь прыгает. Летит, целясь в горло старика. Убить главного противника. Убить самого сильного. Самого опасного…
Темнота. Зверь думает, что ослеп. Инстинкты предали его. Лапы стали слабыми и беспомощными. Когти, клыки – все исчезло. Зверь сжался, пытаясь не упасть. Силы покинули его. Конечности деформировались. Передние лапы стали короткими, задние – длинными. Суставы выгнулись. Зверь упал. Зарычал, но вместо грозного рыка из горла вырвался громкий крик. Крик жертвы. Все стало чужим. Даже он сам. Даже его глаза. Они предали его. Где поляна, залитая светом? Где чужаки? Где дерево-хищник?
Зверь снова закричал. Попытался подняться. Задние конечности согнулись, позволяя встать на четвереньки. Зверь прыгнул. Ничего не вышло. Все тело стало чужим. Он умирал. Не чувствовал, что умирает, но знал, что это так. Он – хищник. Но у хищника забрали силу. Поэтому он умрет.
Зверь выгибает шею и начинает выть на луну.
* * *Гладиатор останавливается и, обернувшись, вглядывается в темноту за спиной.
– Что там? – спрашивает художник.
– Не знаю.
Стареющее тело притупляет инстинкты. Густой мрак вздрагивает, переливается.
– Сюда! – зовет чужаков дерево-женщина. – Вы уже почти умерли.
– Ты слышал? – спрашивает Назиф.
– Слышал. – Квинт делает шаг назад, от окутанных тьмой зарослей. – Там кто-то есть.
– Там? – художник заставляет себя улыбнуться. – Не знаю, что есть в той темноте, но что в центре поляны находится самое невероятное создание, которое я встречал в жизни, – вот это я знаю наверняка.
– Сюда! – повторяет женщина-дерево. Ее задорный смех очаровывает, подчиняет. – Сюда!
Еще один шаг гладиатора назад. Он стоит так, чтобы видеть и дерево, и заросли, из которых они вышли.
– Я вижу тебя, – говорит он темноте.
Художник морщится.
– Ты спятил, старик? – осторожно спрашивает он.
– Ну, давай, – кулаки гладиатора сжимаются. – Еще один бой. Ну же!
– Да успокойся ты! – Назиф сжимает его плечо. Чувствует, как под одеждой напряглись дряхлеющие мышцы.
Где-то с краю, боковым зрением, он видит, как мрак распадается на пласты. Тьма отделяется от тьмы. Рука гладиатора ложится на его горло, описывая дугу. Ноги художника отрываются от земли. Три луны мелькает перед глазами. «Откуда в этом старике столько силы?» – успевает подумать он.
Выскочившая из зарослей тень обретает формы. Лунный свет блестит на залитых слюной клыках. Мощные лапы выставлены вперед, обнажая острые когти. Круглые глаза налиты кровью. Художник падает. От удара о землю мир вздрагивает. И зверь – да, теперь это уже не тень – и зверь вздрагивает вместе с ним. Грозный рык вырывается из его горла. Хищник, убийца, монстр. Он отражается в широко открытых глазах художника. Еще мгновение – и зверь ударит гладиатора в грудь, собьет с ног, разрывая плоть и забирая жизнь.
Скрип… Этот натужный скрип заржавевших дверей. Художник слышит его за мгновение до смерти. Так скрипят суставы старика. Его движения едва уловимы. Он обезумел! Он бросается на зверя. Подныривает под него, избегая удара смертоносных когтей. Старые немощные пальцы сжимают густую щетину на брюхе зверя. Смертоносные челюсти щелкают, хватая пустоту.
«Как эти двери все еще могут открываться?!» – думает художник о скрипящих суставах гладиатора.
Задние лапы зверя целятся старику в живот. Еще мгновение – и острые когти разорвут ему брюхо. Еще одно мгновение…
Мрак, из которого выпрыгнул зверь, устремляется следом за ним. Забирает формы. Теперь это снова тень. Даже не тень, а всего лишь жалкий клочок мрака. Бестелесный клочок. Он проходит сквозь старика, окутывая его зловонным дыханием. Ветер треплет седые волосы. Пальцы старика сжимают пустоту вместо шерсти, но тело инстинктивно заканчивает начатое движение. Мышцы напрягаются, бросая исчезнувшее животное. Художник невольно дорисовывает то, что еще секунду назад было реальным – задние лапы зверя разрывают старику бедро. Они падают вместе – старик и зверь. Падают, ломая стонущие цветы.
– Куда?! – орет гладиатор, теряя по инерции равновесие. Он падает рядом с художником, сдабривая стон раздавленных цветов хрустом отказывающихся подчиняться суставов. – Вернись! – рычит старик, и это напоминает художнику рык зверя. Даже глаза. Холодные, бесстрашные. Глаза убийцы. Глаза хищника.
– Эй! – он поднимается на ноги, склоняется к старику. – Зверя нет. Зверь ушел!
Голубые глаза старика леденят кровь.
– Спасибо, что спас меня, – бормочет сбитый с толку Назиф.
– Ты стоял у меня на пути, – старик все еще оглядывается. – Ты мешал мне.
– Все равно спасибо, – художник протягивает ему руку, предлагая помочь подняться.
– Я сам, – говорит старик, но его тело, похоже, выработало весь оставшийся ресурс.
Женщина-дерево снова задорно смеется. Ее ветви складываются в юное тело. Молодая грудь игриво вздернута вверх. Пара листьев дрожит на ветру, словно возбужденные соски.
– Сюда!
* * *Холод. Обмороженные пальцы обжигают тело нестерпимой болью. Стефан гладит обледеневшие волосы прижавшейся к его груди сестры. Еще немного. Еще чуть-чуть вниз. Он поднимает сестру на руки. Больше никто не умрет. Он не позволит никому умереть. Они – семья. Они – единое целое.
Стефан поскальзывается. Катится, разрывая тело об острые грани холодных камней, но не отпускает сестру. Они обязаны выжить. Хотя бы ради своих детей. И снег тает. Ручьи сбегают с гор. Извиваются между камней, устремляясь к подножию гор. Редкие птицы летают высоко в небе, щебеча свои едва уловимые трели.
