Габриэль Зевин - Это у меня в крови (ЛП)
Я игнорировала холод.
Я игнорировала свои легкие и свое сердце.
Я игнорировала свои больные конечности.
И плыла.
Дыши, Аня. Плыви прямо, продолжала я говорить себе, гребя руками вперед и двигая ногами.
Я проплыла почти три четверти пути к острову Эллис и почти исчерпала свои силы, когда в моей голове возник голос папы. Я не знаю, говорил ли он это на самом деле, или же я начала сходить с ума. Его голос сказал:
– Если кто-то бросает тебя в бассейн, Анни, единственное, что нужно сделать – не утонуть.
Плыть.
Дышать.
Не утонуть.
Плыть.
Дышать.
Не утонуть.
И через час я почувствовала что приплыла. Забравшись на скалы, закашлялась. Но мне нужно было идти. Возможно, я отстаю от своего плана и мне не хотелось пропустить вторую лодку. Руками попыталась определить масштабы скалистого утеса. Мои конечности и голый живот порезались об острые камни, но так или иначе я смогла это сделать.
Когда я попыталась встать, мои ноги стали скользкими и бесполезными. Было больно, в горло и легкие попала влага. И все же я была жива. Я бежала по берегу, пока не нашла лодку, которая меня спасет – моторную лодку с написанным на боку с названием «Морская Игла». Матрос отвел глаза, увидев мою частичную наготу.
– Простите, мисс. В сумке для вас есть одежда. Я не знал, что вы натолкнетесь на меня практически голой.
Матрос завел лодку и мы отправились в Нью-Джерси.
– Мы чуть не разминулись, – сказал матрос. – Я уже собирался уезжать.
В брезентовом мешке, который мне доставили, я нашла одежду для мальчика: рубашка, новая мальчишеская кепка, пара серых штанов с подтяжками, пальто и большой кусок марли, пара круглых очков, поддельное удостоверение личности на имя Адама Барнума, немного денег, усы и театральный клей, и, наконец, ножницы. Сначала я надела одежду. Я закрутила волосы в пучок и спрятала под кепкой. Мне стало не по себе. Я спросила у моряка, есть ли у него зеркало. Он кивнул в сторону каюты внизу. Я спустилась, взяв с собой ножницы, марлю и усы.
Кабина освещалась единственной лампочкой, а зеркало было шесть дюймов в диаметре и изъедено морским воздухом. Тем не менее, мне нужно было это сделать. Я намазала клеем верхнюю губу и прижала усы. Я стала меньше похожа на себя, но моя маскировка еще неубедительна. Волосы придется постричь.
Я разложила сумку, чтобы отрезанные волосы попадали в нее. Я редко подстригалась, и уж конечно никогда не подстригалась сама. Я задумалась о ладони Вина на голове, но только на секунду. Здесь нет времени для сентиментальности. Я взяла ножницы и менее чем через три минуты подстриглась, оставив дюйм вьющихся волос. Шеей и черепом я ощутила пустоту и холод. Я посмотрела на себя в зеркало. Моя голова выглядит слишком круглой, а глаза стали моложе. Я надела шляпу. Шляпа, мне кажется, это подсказка.
В шляпе я не похожа на Аню Баланчину. Если смотреть в профиль, то я похожа на своего брата.
Я примерила очки. Вот, уже получше.
Я отошла назад, чтобы увидеть себя больше в крошечном зеркале.
Одежда была достаточно мальчишеской, но что-то было не то.
Ах да, грудь.
Я расстегнула рубашку и плотно обмотала марлей грудь – повязка жалила пораненную об скалу кожу – и застегнула рубашку обратно.
Я изучила себя.
Эффект не был ужасным, но обеспокоил меня. Может показаться глупостью, но большую часть жизни другие называли меня симпатичной. Теперь я не симпатичная. И уж даже не красивая. Где-то между уютной и обычной. Я подумала, сойду ли я за – каким было мое новое имя? – Адама Барнума.
Придется ли мне продолжать эту игру в Мексике или только на время побега? Маскировка сработает лучше, если меня не будут рассматривать вблизи.
Я поднялась по лестнице обратно на главную палубу и выбросила свои отрезанные волосы за борт.
Увидевший меня матрос двинулся. Он достал пистолет.
– Капитан, не стреляй. Это только я.
– К слову, я не узнал тебя! Ты была такой привлекательной штучкой десять минут назад, а сейчас выглядишь как отброс.
– Спасибо.
Я сложила руки на груди.
В заливе Ньюарка стояли сотни морских транспортов для перевозки грузов и катеров. На секунду накатила усталость и я отчаялась найти нужный корабль. Но вспомнила инструкции Саймона Грина: третий ряд, грузовой корабль номер одиннадцать, и быстро нашла грузовое судно, которое должно было отвезти меня в Пуэрто-Экскондидо, Оахаку, на западное побережье Мексики.
Саймон Грин и я решились на судно для перевозки грузов по трем причинам: (1) потому что власти, если будут усердно искать меня, то перво-наперво в аэропортах, вокзалах, или в доках пассажирского корабля, (2) потому что у моей семьи есть много связей с экспортерами, которым легко найти судно для перевозки грузов, предоставившее мне убежище, и (3) безопасность, как общеизвестно, на грузовых суднах была слабой – я не высовываюсь и никто не спрашивает у меня удостоверение личности на имя Адама Барнума.
Единственная проблема состояла в том, что пассажир на судне для перевозки грузов был грузом. Первая помощница указала мне на комнатушку, созданную в ржавом металлическом контейнере с раскладушкой, ведром и ящиком старых фруктов, но все же это были фрукты! – и никаких окон.
– Не такая уж и роскошь, – сказала она.
Я зашла в комнату. Выглядела она немного просторнее подвала в Свободе.
Первая помощница взглянула на меня с подозрением.
– У вас есть багаж?
Я понизила свой голос, подумав, что так он станет похожим на мальчишеский, и сообщила ей, что мои вещи отправили заранее. Чего они не сделали, кстати. Я человек без какого бы то ни было имущества.
– Что привело вас в Мексику, мистер Барнум?
– Я студент-биолог. В Оахаке видов растений больше, чем в других местах мира. – Ну или как-то так сказал мне Саймон Грин.
Она кивнула.
– На самом деле у этой лодки нет разрешений в порту Пуэрто-Эскондидо, – сказала она мне. – Но я устрою так, что капитан оставит лодку и кое-кто из моей команды будет грести весь оставшийся путь туда.
– Благодарю вас, – сказала я.
– Путь в Оахаку составляет около тридцати четырех сотен морских миль, и учитывая темп судна в четырнадцать узлов, мы прибудем туда через десять дней. Надеюсь, вы не страдаете морской болезнью.
Я никогда не была в таком далеком морском путешествии, поэтому даже не знаю, подвержена ли я приступам морской болезни.
– Мы отплываем примерно через сорок пять минут. Здесь довольно скучно, мистер Барнум. Если хотите, приходите к нам поиграть в карты, мы режемся в «Червы» каждый вечер в капитанской каюте.
Как вы могли ожидать, я не знала правил игры «Червы», но сказала ей, что попытаюсь.
Как только она ушла, я закрыла дверь своей каюты и легла на раскладушку.
Хотя я устала, заснуть я не смогла. Я постоянно ждала сирены, означавшей, что я обнаружена и возвращаюсь в «Свободу». Наконец, я услышала корабельный гудок. Мы отплыли!
Я положила постриженную голову на плоский мешок с пухом, который когда-то был подушкой, и быстро заснула.
ГЛАВА 6
Я В МОРЕ; СЛИШКОМ БЛИЗКО ПОЗНАКОМИЛАСЬ С ВЕДРОМ; Я ЖЕЛАЮ СЕБЕ СМЕРТИ
В течение десяти дней у меня не было возможности поиграть в «Червы» или любую другую игру, кроме той, что я ласково назвала «Гонка через контейнер к ведру». (Да, читатели, я страдала морской болезнью. Не вижу необходимости перегружать вас подробностями, кроме того, что однажды я бежала так быстро, что отправила свои усы в полёт через всю комнату.)
Эта длительная чума не позволяла мне спать крепко, но у меня были галлюцинации, или, как я полагаю, сны наяву. Одно видение развернулось вокруг Рождественского театрального представления, которое организовывали в Святой Троице. Конечно, главная роль была у Скарлет. Она была одета как Дева Мария и держала на руках ребёнка с лицом Гейбла Арсли. Вин стоял рядом с ней, и как можно предположить, был Иосифом; этого я не могла точно сказать. Он снова надел шляпу и вместо трости держал жезл.
Сбоку стояла Нетти, несущая в руках коробку Особого тёмного Баланчина, а рядом с ней был Лео с банкой кофе и со львом на поводке. Так или иначе, этим львом была я. Я знала об этом, потому что у меня была подстриженная грива. Нетти почесала меня между ушами и предложила мне кусочек шоколада.
– Съешь один кусочек, – сказала она. Я съела, секундой позже проснулась и побежала через всю комнату повторно знакомиться с ведром. Я не понимала, чем меня рвет ... я не ела большую часть дня. Мышцы живота болели, а горло ужасно воспалилось. Мне повезло, что я отрезала свои волосы, потому что здесь никто не подержал бы их. Я беглец и без друзей, и я полагала, что в мире не было никого более подавленного и несчастного, чем Аня Баланчина.
