Мервин Пик - Мальчик во мгле и другие рассказы (сборник)
– А, да нет, ничего, – ответил я. (И тогда, и до сих пор я лгу по привычке.)
– Ну а по мне, так ты на вид словно спятил, – сказала моя жена. – Иди кофе пить.
Теперь уже замысел обзавестись собственной пальмой вспыхнул яростным пламенем, яростнее некуда.
– А на Гернси нет какого-нибудь знаменитого питомника, дорогая?
– Какого еще питомника? – ответила жена. – Незачем ехать на Гернси.
– Питомника для деревьев и всякого, – сказал я.
– Есть «Чудо-Садовод», если ты про это, – сказала моя жена. – Он знаменитый. Но иди уже кофе пить. Остывает же!
Надеясь, что за мной не наблюдают, я перелистнул страницы телефонной книги Гернси. Обнаружил имя ботанического джентльмена, в чьих пышных питомниках некогда мне показывали, чего могут добиться чудо-садоводы, если постараются.
Поднявши взгляд от страниц, я заметил, что жена моя не обращает на меня ни малейшего внимания. Не уверен, что мне было это по нраву, но такого я и хотел. Либо одно, либо другое.
Украдкой я снял телефонную трубку. Голос телефонного узла Сарка спросил, чего мне угодно.
– Мне угодно гернсийский номер, – сказал я.
– А, – отозвался голос. – Полагаю, вам известно, что «Веселая вдова» в четверг делает обратный рейс.
– Кому ты звонишь? – спросила жена.
– Мало того, – добавил телефонный узел, – корову забивают. Стоило, мне кажется, вам сообщить.
– Мне нужен Гернси-1010.
– Ты кому звонишь? – спросила жена.
– Ш-ш… ш-ш… – сказал я.
Планы мои уже шли насмарку. Мне хотелось, чтобы все выглядело вполне броско, но вести о «Веселой вдове» и убое коровы лишили то, что я делаю, крахмальности.
Не знаю, почему, но в тот день я вспоминал, как на меня – давным-давно – действовал «Коралловый остров», в той комнатке, где я его читал, сидя у окна в правой стене, я помню. По-моему, дело происходило в каком-то приморском городке – может, в Уэймэте, но это я уже забыл. И все утро от меня не отступало идеально припоминаемое ощущение тропического возбужденья в той прибрежной комнатке. И тогда я подумал… но я расскажу вам, что сделал, это будет проще.
И тут до меня донесся голос – голос того Чудо-Садовода.
– Алло.
– Алло, – сказал я и затем очень громким командирскими голосом, весьма предпочитаемым теми, кто смертельно боится того, что делает: – Я хочу пальму. Да, пальму. Незамедлительно, будьте добры.
Я поднял взгляд. Для меня то был великий миг. Моя жена выглядела определенно удивленной.
– Разумеется, я могу снабдить вас пальмой, – произнес голос. – Какую разновидность предпочитаете?
Это нанесло мне жестокий удар. Такая вот въедливость. Меня ею тряхнуло за самое слабое место, а именно – за недостаток общего знания. Откуда мне было знать, какой разновидности. Я думал, что пальмы – они пальмы per se.[9]
Я знал: если завязать дискуссию о всех «за» и «против» различных пальм применительно к почве, местным погодным условиям и тому подобному, я очень скоро выкажу себя вопиющим любителем, каков я и есть, не только в его глазах, но и, что хуже, перед моей женой, а ведь именно на нее я так тщился произвести впечатление.
Но, кажется, я поступил довольно ловко.
– Я вам перезвоню через полчаса, – сказал я и повесил трубку.
Быть может, прозвучало это грубо, но мой статус садовода не пострадал.
– Что все это такое? – спросила моя жена.
– Предоставь все мне, дорогая, – ответил я. – Дело техники. – И нырнул к себе в энциклопедию. Том «П-План» вскоре напомнил мне: семейство Пальмовых таково, что посрамит любое викторианское ménage[10] близостью своих племянников, тетушек и братьев, племянниц и внуков. Мне напомнили – хотя, наверное, следовало бы сказать сообщили – о существовании веерной пальмы талипот, финиковой пальмы, пальмировой пальмы, ротанговой пальмы и египетской пальмы дум. Имелись перистые пальмы Арека, Кентия, Каламус и Мартинезия, а также веерные Латания, Борассус, Хамеропс и Сабаль, из множества прочих.
Существует, узнал я, тысяча пятьсот видов пальм, преимущественно – тропических. Это меня обескуражило. Я начал потеть. Ко мне подступала некоторая паника. Чилийская кокосовая, сиречь Jubaea spectabile, распространяется вплоть до южного своего предела по 37° широты, а крупные центры ее ареала – тропическая Америка и тропическая Азия, однако в тропической Африке встречается их всего лишь дюжина родов, зато некоторые виды, вроде пальмы дум (к черту этот дум, подумал я, а лицо у меня все пылало от ощущения собственного невежества) и пальмы делеб или пальмировой (Borassus flabellifer), имеют широкое распространение.
Черта с два они там что-то имеют. Меня от них уже тошнило. Но во мне проснулось ослиное упрямство. В конце концов, не мог же я снять трубку у жены на глазах и потребовать доставку пальмы, а затем нагло отпереться.
Весь смысл сводился к тому, чтобы выглядеть сообразительным, прозаичным и, если вы меня понимаете, довольно оригинальным и грандиозным. Все же выродилось в нечто столь смятенное и позорное, что я понимал: если не стану действовать быстро – потеряю хватку.
Сидя с «Британской энциклопедией» на коленях, я поглубже вздохнул и снова снял трубку.
– Алло, – произнес голос.
– Гернси-1010.
– А вам сообщали о…
– Гернси-1010, – возопил я.
Повисло смертоносное молчанье, пока на линии мне вдруг не курлыкнул Голос Чудо-Садовода (сколько же кошмарного самообладанья было в нем).
– О пальме, – сказал я.
– Ах да.
– Я размышлял о веерной пальме, – пробормотал я.
– Очень разумно, сэр.
Я выпрямился, чувствуя себя значительно лучше, и попробовал отыскать соответствующее место в «Британике».
– Вероятно – Chamaerops humilis, трахикарпус, э-э, полминуты – или ту чилийскую штуку, но что бы вы порекомендовали? – поспешно добавил я.
– Вы готовы оставить это на мое усмотрение, сэр?
Черт бы побрал этого человека. Откуда ему было знать, что одним глазом я смотрю в книгу.
– Превосходно, – сказал я довольно бурчливо, однако втайне – с немалым облегченьем.
– А размер ноги, сэр?
– Какой еще ноги? Воцарилась значительная тишина.
– Штамба, – ответил голос, – он же ствол.
– Вы хотите сказать – какого размера дерево мне нужно?
– Именно, – сказал он.
– Самое большое, какое у вас только есть, – сказал я. – Сколько это будет рук?
– Самая длинная нога для пересадки у нас составляет около одиннадцати футов, сэр. У меня для вас как раз имеется крайне декоративная пальма.
– Составляет, значит? – произнес я. – А вы можете отправить ее сразу?
– Разумеется, сэр.
Ценители
Первая публикация: «Lilliput», январь 1950 г., т. 26, № 1, вып. 151
В комнате находилось два человека, один чуть пухлее, нежели сам бы предпочитал, другой – немного не слишком осанистый. Но оба дотошно ухожены. Руки у обоих были весьма подобны – мягкие и довольно-такие женственные.
– А что с прекрасным предметным созданьем в том алькове? – произнес менее осанистый из двоих.
– Моя бедная ваза? – осведомился его собеседник.
– Да, да, ваза. Но она явно далеко не так бедна. Бывают ли бедняки настолько элегантны? Мне сообщали, у них есть своя особенная красота – кто-то мне как-то раз такое сказал – не помню, кто, – не спрашивайте меня, – но все равно, даже не касаясь бедности (как оно обычно и происходит, господи помоги нам), – если вы меня понимаете – они едва ль вазы – да и не редкие они – дорогой мой дружище – можно сказать, никогда не бывают они редки.
– И мою вы таковой считаете?
– О, ну да, а как же.
– Странно…
– Почему это?..
– Я тоже так думал. Мне она обошлась в кругленькую сумму. В этом я был уверен. Мне казалось, что она вполне пристойна. На стук костяшкой отзывалась красивым звоном. Хорошее ощущение. Можно даже сказать, пахла она правильно – хотя что может пахнуть меньше керамики, я и придумать не могу, – но в последнее время, через много лет после этой первой прекрасной и небрежной поимки, я начал в этом сомневаться. Я в нее уже не верю, как раньше. Она отчего-то кажется неправильной.
– Вы имеете в виду, что считаете ее подделкой? Но это вряд ли!
– Наверное.
– Как! Это прекрасное предметное созданье?
– Наверное.
– Но посмотрите же, какой цвет – взгляните на патину – осмотрите поверхность, приглядитесь к линии, к ее изобильному охвату и плавному теченью – ох батюшки, да она никак не может быть подделкой – просто не может быть, и все – ведь так?
– Наверное.
– Наблюдается ли что-то немного, самую малость, слишком наивного в линии ее шеи? Нечто немного чересчур нарочито крестьянноватое в очерке плеч – в тех роскошных лазурных плечах? Как будто бы они капельку более пышны, нежели позволительно руке мастера?
