Михаил Успенский - Соль Саракша
Господин Рашку махнул рукой.
— Мне доказывать не надо, давно на свете живу. Ожогов ни на ком нет?
— Повезло, — сказал я. — И вообще — может, они нас только попугать хотели?
— Попугать? — хмыкнул он. — Гвардия никого не пугает. Просто у него прицел перед глазами гулял, вот и всё везение… Но вы всё-таки напишите, как положено, заявления. Все трое. На моё имя. Только смотрите, не под копирку! Чтобы мелкие разночтения были! А то трибунал заподозрит сговор свидетелей… Обязательно — понял?
— Может, не надо никакого трибунала? — спросил я. — Зачем Гвардию позорить из-за единичного случая?
— Ну ты, сынок, верного «отчича» тут не изображай, — сказал дозер. — Мне эти заявления нужны для работы. А трибунал — как получится… Или не получится… Ты ещё вот что скажи. Куда вы свои грибы грузили и как?
— В баке. Здоровый бак, стандартный, как в солдатской столовой. Еле втиснули его за креслами…
— Понятно, — сказал дозер. — А почему еле втиснули?
— Там ещё какие-то коробки стояли, — сказал я. — Две картонные коробки. Пришлось одну поставить на другую, чтобы бак вошёл…
— Опиши коробки, — сказал господин Рашку.
— Не до того нам было, господин штаб-майор, чтобы мелкие детали рассматривать, — сказал я. — Только и думали, как бы ноги побыстрее унести. Какие коробки? А вроде тех, в которых сигареты перевозят. Но табаком не пахнет. И дырок нет. А на боках значок — красная птичка. То есть не птичка, но похоже. Надписей нет. Довольно тяжёлые. И вот ещё… На полу это рассыпано… Крошка такая пластиковая, упаковочная… Чуть-чуть…
— Вот видишь — и мелкие детали рассмотрел, — сказал дозер. — Что значит молодые глаза… Как ты считаешь — контрабанда?
— Не знаю, — растерялся я. — Такую наглость как-то и не представишь… Контрабанда в Горном краю, господин штаб-майор, была, есть и будет, но чтобы среди бела дня да на вертолёте… Горная Стража крепко обидится!
— Вот и я так думаю, — сказал господин Рашку. — Напрягись-ка ещё, Чаки, и припомни, что вам капрал говорил. Не молчком же он действовал!
— Ваша правда, господин штаб-майор. Кое-как языком ещё ворочал. Спрашивал, не видели ли мы чего наверху. В смысле — над головой.
— А вы видели?
— Нет — что там можно увидеть? Не самолёт же! Уж самолёт-то мы бы как-нибудь запомнили! На всю жизнь память! А ещё капрал сказал, что у них на башне сработал радар, вот они и полетели…
Господин Рашку хихикнул.
— Так и сказал — радар? — спросил он.
Я кивнул.
— Ну да, — сказал дозер. — Радар. Конечно, что же ещё может быть на башне противобаллистической защиты, как не радар? И сели они в вертолёт и полетели к пандейской границе за…
И тут меня осенило. «Чаки Яррик — маленький помощник большой секретной службы»…
— За телеприёмниками! — сказал я. — Точно! Вспомнил я птичку-то! «Сунчок-22»! Ещё тот джакч, потому что сборка пандейская. Ведь в Пандее как? Руки дырявые, пальцы корявые. Нет уж, лучше подкопить да взять парабайский оригинал — тот ещё внукам послужит…
— Контрабандный? — улыбнулся дозер.
— Как можно, господин штаб-майор! — сказал я. — Нет, я запишусь в нашей лавке в очередь, как положено. К пенсии моей она как раз подойдёт…
— Что-то развеселился ты, сынок, — сказал господин Рашку. — А ты знаешь, как наш Верхний Бештоун нынче на пандейских картах называется?
— Как? — спросил я. — Авэрхный Абыштун, э?
— Если бы, — сказал дозер и посмотрел на часы. — Усолье-Пандейское. Вот так-то. А теперь иди, сынок, и не забудь про заявления. Не тяните с этим делом…
…В младших классах нас то и дело водили в Музей Горного края. Это в Старых шахтах, недалеко от Соляного собора. Там есть на что посмотреть — ведь человек в наших местах начал селиться с незапамятных времён. На солонцы приходил зверь, за зверем шёл охотник, за охотником — племя. Любая яма — учебник истории.
Но не каменные орудия меня там особенно впечатлили и не шаманские штаны из перьев. А напугало мальчонку чучело рыжего горного медведя. Сейчас таких уже нет, и не больно-то жалко — был он много крупней, чем чёрный или бурый собрат, да ещё и хвостатый. А хвостом своим он запросто сносил охотнику башку.
Чучело это поставили так, что медведь словно бы летит на посетителя. Он пытается вырваться из капкана… И капкан этот показался мне страшнее самого рыжего чудовища. Был он выполнен в виде хищной рыбьей головы с острыми, как у пилы, зубами.
А экскурсовод ещё возьми и продемонстрируй нам всю эту зверскую механику в действии. И страшный звук, который произвели тяжёлые бронзовые челюсти, запомнил я, должно быть, на всю жизнь. Как и чувство облегчения — не я попался, кто-то другой…
Именно это чувство я припомнил, когда вышел из конторы господина Рашку. Громко лязгнуло где-то над самым ухом. Значит, я всё правильно сделал. Как учил разведчик в книге «Пленник Архипелага — побег из подводной тюрьмы», отвечайте только на заданные вопросы, ничего лишнего, любое неосторожное слово может стать смертельной ловушкой…
Ведь доктор-то, выходит, ничего не сказал дозеру про обгорелого. А про «мушкет» и вообще не знал. Но ведь он и меня не просил молчать! Неужели понадеялся на мою соображаловку? Стало быть, у доктора есть какой-то расчёт не светить пациента. А если Рашку и прикатит с проверкой на своём «барсуке», у господина Моорса найдётся отмазка — это, мол, фермер у меня тут лечится. Напялил на башку по пьянке вместо шапки чугунок с кипящей похлёбкой… А пацаны-то нафантазировали!
Нет! В одном месте я всё-таки прокололся! Когда упомянул про радар! То есть про слова капрала Паликара…
А судя по реплике весьма осведомлённого господина штаб-майора получается, что на башне ПБЗ никакого радара нет.
Как же она тогда нас защищает?
Медицинские новости
…Весь разговор с господином Рашку я самым подробным образом пересказал Князю на крыше санатория следующим днём.
Не рассказал только о том, что стоял на крыльце дозерской конторы и слушал, как в военном городке на плацу погранцы слаженно исполняют «Горную Стражу». С нашей стороны им вторили солекопы в пивных и барах — но в каждом заведении вели свою песню. А из самой конторы вырывался жуткий стон штаб-майора…
Словом, был обычный тихий вечер в городке Верхний Бештоун.
Но стало мне до того не по себе (да чего там — перепугался, как пацан), что рванул я, не оглядываясь, до самого отчего дома.
Мойстарик уже пришёл со смены и, должно быть, страшно удивился, что хамоватый отпрыск бросается ему на шею, плачет, несёт всякий джакч, просит прощения неизвестно за что…
На следующий день мы сидели с Князем на крыше санаторского флигеля.
Я рассказал всё, минута за минутой, умолчав только про мои подозрения относительно радара. Просто чтобы не уводить разговор в сторону.
И не сказал, ясен день, про Лайту — потому что пандейские князья известные психопаты.
Ихнее сиятельство слушали и, судя по роже, производили в уме какие-то расчёты.
Тогда я добавил:
— Прикинь — вот было бы мне уже столько, сколько Гондону — так что, я бы тогда штаб-майору всё-всё по честняку выложил? И про мужика в лесу, и про стрелялку его? Не смог бы утаить? Дозеры, наверное, джакнутых взрослых даже не допрашивают — те им сами с порога докладывают о том, что знают и чего не знают… Это как же получается? Взрослый человек сам себе не хозяин?
И тут глянул на меня Князь как папа на любимого сыночка.
— Поздравляю, старик. Наконец-то додумался. Давно пора. Хочешь быть хозяином себе — записывайся в выродки со всеми вытекающими…
— Как это — записывайся? — спрашиваю. — Тут ведь главным образом наследственность… Кому как повезёт…
— А сам-то ты, — говорит, — каким хочешь стать?
— Нормальным, — говорю. — Чтобы и человеком оставаться, и чтобы башка не болела…
Вспомнил тут же майорский стон — и аж передёрнуло всего. Это же каждый джакнутый день, утром и вечером…
— Так не бывает, — говорит Князь. — За всё нужно платить.
— Так наследственность же, — говорю.
— Не знаю, — говорит. — По-моему, тут от самого человека всё зависит.
— А доктор по-другому объясняет… — говорю.
— Слушай его больше! Он же сам джакнутый! Вот смотри — по утрам и вечерам гвардейцы орут «Славу Отцам», погранцы «Горную Стражу» и так далее. Восторг и ярость выражают. А доктор Моорс, к примеру, что делает?
— Лекцию нам читает! — говорю я. — Аж слюни по сторонам летят! Из гимназических никто так не может!
— А если бы мы вообще очканули в санаторий прийти? — загоняет Князь меня в угол.
— Тогда Пауку!
— А если бы и Паука не было? — не отстаёт корешок.
— Так его и не было, — говорю я. — Доктор его специально из разных мертвецов сшил, чтобы было кому мозги сношать…
