Филип Дик - Особое мнение (Сборник)
Он нервно усмехнулся.
— Идеальная демократия. Прямо по учебнику. Словесный идеализм: свобода слова, свобода собраний, свобода совести. Ничего криминального.
Они немного помолчали.
— У них должны быть тюрьмы, — сказал Тавернер. — В любом обществе есть нарушители закона.
— Был я в одной, — Экмунд рыгнул. — Мелкое воровство, убийства, незаконный захват земельных участков — всё как обычно.
— Политические заключённые?
— Ни одного, — Экмунд повысил голос. — Можем кричать об этом на всю улицу — всем плевать. Власти это не заботит.
— После нашего отлёта они могут засадить несколько тысяч в кутузку, пробормотал Дорсер. — Всех, кто с нами общался.
— Да глупости всё это, — взорвался Экмунд. — С Каллисто можно улететь в любой момент. Полицейское государство должно держать свои границы закрытыми. А тут всё открыто: летай — не хочу, хоть сюда, хоть отсюда.
— Может, психоактивные средства в питьевой воде? — предположил Дорсер.
— Как тоталитарное государство может существовать без террора? — вопрос Экмунда был риторическим. — Могу поклясться — здесь нет тайной полиции, нет контроля за мыслями. Население не обнаруживает никакого страха перед властями.
Тавернер был настойчив:
— Но каким-то же образом они давят на людей!
— Уж точно не полицейскими методами. Не силой, и не зверствами, и не заключением в концлагеря.
— Если это полицейское государство, — Экмунд размышлял вслух, — то должно быть хоть какое-нибудь движение сопротивления, подполье, оппозиция, готовящая переворот. Но в этом обществе оппозиция может с лёгкостью публично возразить властям, купить время на радио и ТВ, купить место в любых СМИ. Как в таких условиях может существовать подпольное движение? Это просто глупо.
— Однако же, — сказал Тавернер, — эти люди живут в фактически однопартийном государстве, с чётко выраженной линией партии, с официальной идеологией. Статистика недвусмысленно обнаруживает признаки контролируемого тоталитарного общества. Они подопытные кролики, независимо от того, понимают они это или нет.
— Неужели никто из них этого не замечает?
Тавернер недоверчиво покачал головой.
— Должны бы. Здесь явно работает ещё какой-то механизм, которого мы не понимаем.
— Всё у нас перед глазами, и всё-таки мы чего-то не видим.
— Возможно, мы просто не знаем, что искать.
Тавернер взглянул на телеэкран над баром. Полуобнажённые формы певички сменило доброжелательное лицо шестидесятилетнего мужчины; его голубые глаза бесхитростно глядели на зрителей, каштановые волосы прикрывали чуть выступающие уши, на губах играла улыбка… улыбка прямо из детства.
— Друзья мои, — произнёс он, — мне приятно снова оказаться среди вас. Сегодня я хотел бы немного с вами поболтать.
— Реклама, — сказал Дорсер, повторяя автобармену свой заказ.
— Кто это? — заинтересовался Тавернер.
Экмунд пролистал свои заметки.
— Популярный здесь комментатор. Зовут его, кажется, Янси.
— Имеет какое-нибудь отношение к властям?
— Вроде бы нет. Эдакий доморощенный философ. Вот его биография, купил сегодня в газетном киоске.
Экмунд передал начальнику красочную брошюру.
— Совершенно обычный человек, насколько я понимаю. Воевал, начинал солдатом, в войне Марса с Юпитером отличился в боевых действиях и получил первый чин, потом дослужился до майора.
Он пожал плечами.
— Ходячий сборник афоризмов. Говорит на любую тему. Мудрые советы: как лечить запущенную простуду. Что не так в политике Земли по отношению к другим планетам.
Тавернер разглядывал буклет.
— Да, я кажется видел здесь его фотографии…
— Очень, очень популярная личность. Народ его любит. Человек от корней — говорит от лица их всех. Когда я покупал сигареты, то обратил внимание, что он предпочитает одну конкретную марку — теперь они очень популярны, практически вытеснили всех остальных производителей с рынка. С пивом то же самое. Могу спорить, что виски в этом стакане — любимый сорт Янси. И с теннисными мячами. Хотя он не играет в теннис, он играет в крокет. Каждые выходные он играет в крокет.
Экмунд покрутил в руках свежую порцию виски и закончил:
— Так что теперь все здесь играют в крокет.
— Как, чёрт побери, крокет может стать всепланетным видом спорта? осведомился Тавернер.
— Каллисто — не планета, — заметил Дорсер. — Спутник, лунишка мелкая.
— Янси считает, что мы должны думать о Каллисто, как о планете, сказал Экмунд.
— Как это?
— В возвышенном, духовном плане это планета. Янси предпочитает возвышенный взгляд на вещи. Господь наш, и честное правительство, и работа на благо общества. Прописные истины, облачённые в подобие глубокомыслия.
Тавернер нахмурил брови.
— Интересно, — сказал он тихо. — Я бы хотел встретиться и поговорить с ним.
— Зачем? Более нудную посредственность трудно себе представить!
— Возможно, — ответил Тавернер, — он меня интересует именно поэтому.
* * *Бэбсон встретил Тавернера у дверей Дома Янси.
— Разумеется, мы можем организовать вам встречу с мистером Янси. Правда, он — очень занятой человек, и вам придётся подождать. Видите ли, все хотят видеть мистера Янси.
— И сколько мне придётся ждать?
По пути от холла до лифтов Бэбсон прикинул что-то в уме.
— Ну, скажем, четыре месяца.
— Четыре месяца?!
— Джон Янси — самый популярный человек из ныне живущих.
— Возможно, у вас на Каллисто он и популярен, однако раньше я ничего о нём не слышал, — Тавернер начал выходить из себя. — Если он такой умный, отчего его передачи не транслируют на весь Девятиплан?
Бэбсон перешёл на шёпот.
— Видите ли, я и сам не очень понимаю, что они все в нём находят. По-моему, он просто пустышка. Но людям нравится! Каллисто — провинциальное захолустье, и многие здесь любят, когда им объясняют всё просто и доходчиво. Я боюсь, что земляне сочтут его простаком.
— Вы проводили пробные трансляции для земной аудитории?
— Пока нет.
Бэбсон задумался и ещё раз добавил:
— Пока нет.
Лифт остановился, прервав размышления Тавернера о том, что он только что услышал. Тавернер с Бэбсоном вышли в роскошный, устеленный коврами, холл, ярко освещённый невидимыми светильниками. Бэбсон открыл дверь, и они оказались в большом оживлённом офисе.
Группа янсеров просматривала последний гештальт, сосредоточенно глядя на экран. Янси сидел в своём кабинете, за старомодным дубовым столом. На столе были разложены книги и бумаги; несомненно, он работал над какими-то философскими проблемами. Лицо его выражало глубокую задумчивость, рука у лба подчёркивала концентрацию мысли.
— Для воскресной утренней передачи, — пояснил Бэбсон.
Гештальт пришёл в движение и Янси заговорил.
— Друзья мои, — произнёс он своим глубоким, хорошо поставленным голосом; казалось, что он говорит один на один с каждым из своих слушателей. — Я сидел за своим столом — как вы сейчас сидите в своих квартирах…
Камера переключилась и на экране появилась открытая дверь кабинета Янси. В гостиной жена Янси, милая домохозяйка средних лет, что-то шила, сидя на удобном диване. На полу их внук Ральф собирал домик из конструктора. В углу спала собака.
Один из янсеров что-то быстро записал себе в блокнот. Тавернер посмотрел на него с удивлением.
— Конечно же, я был с ними, в гостиной. Я читал Ральфу смешные истории, он сидел у меня на коленях.
Изображение на мгновение потускнело и сменилось сценой, изображавшей Янси с внуком на коленях, потом кабинет и уставленные книгами полки вернулись обратно.
— Я бесконечно благодарен своей семье, — голос Янси звучал, как откровение. — В наше сложное время, когда каждому из нас приходится нелегко, именно семья помогает мне вынести всё это, именно к ней я обращаюсь за поддержкой и опорой.
Янсер-наблюдатель снова черкнул в блокноте.
— Здесь, в своём кабинете, в это прекрасное воскресное утро, я осознал, как нам повезло, что мы живы, что у нас есть эта прекрасная планета, эти города и дома, и всё, окружающее нас, всё, что дал нам Господь для радости нашей. Но нам следует быть осмотрительными. Мы не должны потерять всё это.
Лицо Янси переменилось; Тавернеру показалось, что изображение немного меняется. На экране был другой человек, добродушие его куда-то делось, он словно постарел и навис над слушателями. Строгий отец, наставляющий детей.
— Но, друзья мои, — произнёс Янси, — есть и такие, кто хотел бы ослабить нашу планету. Всё, что мы построили здесь для себя, для наших любимых, для наших детей, можно отнять в один миг. Мы должны научиться бдительности. Мы должны защитить свою свободу, свою собственность, свой образ жизни. Разобщённых, пререкающихся между собой, нас легко будет победить. Чтобы этого не произошло, друзья мои, мы должны сплотиться, мы должны работать вместе. Именно об этом я думал сегодня утром. Взаимодействие. Сотрудничество. Мы должны защищаться, и лучшая защита — в нашем единстве.
