СССР-2061 - Будущее, до которого хочется дожить. СССР 2061
Почему в жизни выбор всегда оказывается так сложен?..
Они молча сидели друг напротив друга, на скамейках-топчанах. Тихо гудел вентилятор, прогоняя сквозь решетку радиатора теплый воздух. В полутьме слабо светилась лампочка аварийного освещения. Скоро отопитель замолк, остался только светлячок лампы.
— Знаешь, я когда буржуйская Реставрация накрылась, работал сторожем на автостоянке, — вдруг заговорил механик, глядя на тлеющий огонек в клетке защитной сетки. — Удобств никаких, только будка из досок и лампа под потолком. И, помню, пошел страшный ливень. А работа такая — не отсидишься. Вымок до нитки. Так я о чем… — он помолчал, безмолвно шевеля губами. — Носки промокли, я их на лампочке и сушил. Вот на такой же. И самое интересное — неплохо так сохли, только из черных почему то рыжими стали…
Выл буран, по стенкам что-то скрежетало, словно скребли ледяные когти скрытых во мгле чудовищ. Из-под потолка послышался тихий треск — углы подернулись белесой пленкой, словно паук начал плести снежные тенета.
— Рыжие носки, — проговорил метеоролог. — Наверное, красиво было.
Оба рассмеялись, тихо, чтобы не тревожить иссушенное горло и не тратить тепло.
— Полежу, а ты сам разберешься, — пробормотал Вандышев, укладываясь на скамье, подтягивая колени к подбородку. — Полежу… — повторил он еще тише и отвернулся к стене.
Борисов долго смотрел на его спину в темной куртке на меху. По мере того как уходили минута за минутой, он клонился вперед все сильнее и сильнее, сложив руки на груди, словно пряча огонек свечи. Наконец, он уперся лбом в прохладную гладкую стенку капсулы. Провел рукой по верхнему краю, словно подрагивающие пальцы могли ощутить тепло, надежно спрятанное изоляторами внутри кубического ящика.
Все-таки самая страшная битва — это та, которую приходится вести с самим собой, подумал молодой метеоролог. Так легко ощутить в поражении сладкий привкус победы, так легко уступить железным доводам рассудка…
И самое страшное то, что слабость действительно вполне может обернуться холодным рассудочным поступком, самым лучшим, самым верным.
— Да, надо полежать, — повторил он вслед за механиком, и добавил. — Подождем баллистический…
Потолок полностью выбелило инеем, каждый выдох осаждался снежными кристалликами на жестких бородах. Вой за тонкими стенками немного стих, если очень внимательно прислушаться, в надрывном стоне бури можно было расслышать человеческие голоса, но, скорее всего, это был лишь обман слуха.
Шаг, вдох… Шаг, выдох… Ноги работают как гидравлические приводы — ровно, в едином ритме, не знающем сбоев. Вдох-выдох, правая нога, левая нога. Если бы не маска и привычная тяжесть баллонов за плечами — можно закрыть глаза и представить, что ты на Земле.
Сергей спал и видел сны о Марсе…
Курьер
Иван Роу
Солнце, ослепительно страшное,
Ты насмерть поразило б меня,
Если бы во мне самом не было такого же солнца.
— Свежее мясо! Отличное свежее мясо! — так и начинается моё утро. Каждый день, кроме пятницы.
— Люхум аттазиджа! — прямо под окном, двумя этажами ниже. Ещё одна издержка Двадцатого округа — как и аборигены, смотрящие на тебя с таким удивлением, словно по их улицам идёт белый медведь.
•••ESA, в которую я так и не поступил, сделала мне ручкой минимум на год, так что оставаться в Париже будет просто не на что. Можно вернуться в Беринген, туда репатриировались мои родители, когда в России начиналось, только о возвращении не хотелось даже думать. С тоской и чёрной завистью обновляя список принятых на планшете, я слушал, как мой сосед по комнате празднует поступление с ещё несколькими хмырями. Один из них, горбоносый и худощавый, подошёл и ко мне.
— Мигель, ронин-профи — кто такой ронин, я не знал, но отрекомендовался в ответ.
— Курт. Всё завалил.
— Ага. Видишь меня в этом списке? — наклонившись над планшетом копной сальных чёрных волос, Мигель бесцеремонно ткнул пальцем в экран.
— ???
— Я тоже не вижу. Четвёртый раз не нахожу, и в пятый не найду. Так что и ты прими это проще.
— …
Наверное, в тот момент я напоминал телёнка, который остался один в чистом поле. Глядя на мою кислую физиономию, Мигель буквально запихнул меня за стол к своим приятелям и всучил бутылку «Кроненбурга»…
•••Очнулся я от того, что меня бесцеремонно окатили водой. Тело ныло так, как будто меня завязали в узел на пару суток. Откуда-то с улицы доносился запах тухлятины. Я перевернулся на спину: перед глазами расплывалось кровавое пятно — впрочем, это оказался всего лишь японский флаг, прибитый к потолку.
— Остался от прежних жильцов — пояснил Мигель.
— … — Промычав что-то невнятное, я сел, привалившись к засаленной стене.
— Правильно понял, у тебя ещё всё впереди. Слушай, compadre, я так понимаю, к мамочке под крылышко тебе неохота?
Я сумел кивнуть в знак согласия.
— Вот что, живи у меня. За квартиру пополам будем платить, как сможешь. Пока в долг.
Утвердительно киваю ещё раз.
— Что здесь с работой? — пересохшее горло скрипело как несмазанная телега.
— Совсем pendejo? Тебе вчера говорили — устраиваешься курьером в любой магазин, и на еду тебе хватит. А там будет видно.
После скромного завтрака (чай из несвежего пакетика и чёрствый батон с маслом) Мигель лёг досыпать. А я — сел искать вакансии на высокую должность мальчика на побегушках…
•••Через пару недель в Двадцатке я сносно торговался, а через пару месяцев — мог прочитать объявление и с горем пополам объясниться на дикой мешанине арабского и французского. Серая куртка, низко надвинутая кепка и рыжая щетина, превращавшаяся в бороду — так на меня перестали обращать внимание. То ли я стал походить на какого-нибудь иранца, то просто не представлял интереса, как никчёмная деталь пейзажа. Меня устраивало и то, и другое.
•••Вот я и на месте. Осталось отдать последний заказ и идти домой, благо здесь совсем недалеко. Четвёртый этаж, вторая дверь от лестницы, ноутбук и гарнитура Zelix. Получатель не указан.
Ассаляму `алейкум! — открывает мне дверь усатый араб.
Ва-алейкум — <Вот ваш заказ>
— <Заноси>
— <Распишитесь здесь и здесь. Дополнительное вознаграждение — на ваше усмотрение> Над произношением работать не пробовал? — араб сказал это по-русски, протянув ладонь размером с лопату — Сан Саныч.
— К-курт.
— Да ты заходи, присаживайся. Чаю будешь?
За чаем я рассказал ему о своих нехитрых приключениях. Тот слушал, иногда спрашивая и кивая головой, как будто с чем-то сверяясь.
Когда я закончил, мой собеседник, решившись, взял быка за рога:
— Домой возвращаться собираешься?
— К родителям в Германию?
— Домой, в Союз.
— Что я буду там делать?
— А здесь ты что делаешь?
— Как видите, курьерствую. На еду хватает.
— Вот и будешь курьером. Красной чумой торговать. Вразнос.
В европейских новостях, официальных и не очень, советских журналистов так и называли, чумными крысами. Циничными, трусливыми и беспринципными догматиками, ненавидящими тех, кому незадорого наняты прислуживать. Мечтающими хоть тушкой, хоть чучелком, хоть индусом-уборщиком, но устроиться в русскую службу BBC, к настоящим мастерам.
Весь вид моего собеседника настолько не вязался с этим образом, что я, не сдержавшись, прыснул со смеху. Глядя на метаморфозы моего лица, расхохотался и Сан Саныч.
Отсмеявшись, он протянул мне визитку с надписью «Центр экстремальной журналистики», дав понять, что разговор окончен.
Свежее мясо 22.08.32Аварийная сирена не просто воет — она продирает до самых костей. От неё хочется бежать хоть на край света, не разбирая дороги. Её вой перекрывает только рёв старшины-инструктора, что желает нам доброго утра и анальных кар посредством ствола от КПС, если мы, упаси Боже, снова затормозим. Я выбегаю из казармы последним: остальное наше воинство уже построилось неровной шеренгой прямо во дворе: три отделения, по 11 человек в каждом. Учебная группа 3271, будущее русской военной журналистики, а пока — команда бабуинов, упоротые упыри и просто мясо. Свежее пушечное мясо.
Мы получаем на складе наши броники и автоматы: до огневой подготовки ещё недели три, так что нам выдают допотопные АК со снятыми бойками. Бежим в лес, к лыжной трассе: сегодня в утреннем меню пять километров по холмам и оврагам. Солнце начинает припекать, разгоняя туман: через полчаса в ЭСКАРПе будет жарко, словно в бане.
— Запевай!
Наверх вы, товарищи, все по местам,
Последний парад наступаает!
Сорока, сидевшая на ветке, срывается и улетает, испугавшись наших нестройных воплей.
