Александр Полещук - Звездный человек
Зато приметив зловещий синий цвет, изобретатель чувствует мгновенное головокружение. У него подгибаются колени, словно его крепко стукнули поленом по темени. Затем он, приторно улыбаясь почтальону, расписывается в книге заказных писем и, забывая вернуть карандаш, на цыпочках идет к себе. Оставшуюся часть дня он «спит», то есть просто лежит вытянувшись, с напряженными мышцами.
Но, получив несколько синих полос, изобретатель перестает волноваться. Он сразу же впивается в текст, стремясь уяснить себе причину отказа. Отказ «по новизне» — страшный отказ. Он всегда серьезно обоснован, иногда присылаются снимки патентов, ссылки на журнальные статьи… В первый момент изобретателя охватывает чувство стыда: что он скажет матери, жене, любимой девушке, товарищам, наконец, машинистке, печатавшей заявку в неурочное время? Ведь они обязательно спросят… Сказать, что твое изобретение уже кем-то сделано, что ты, пусть не зная этого, претендовал на чужую мысль?… Но где-то внутри шевелится: «А-а! Ты все-таки думал верно! Пусть сегодня тебе испортили настроение инженеры фирмы „Кодак“, завтра испорченное настроение будет у них!»
Другое дело отказ «по полезности». Возмущению изобретателя нет предела. «Нам, производственникам, виднее, полезно это или нет!» — говорит он.
Дмитрию Дмитриевичу отказывали «по новизне», ему также отказывали «по полезности», ему отказывали даже просто так, не разобравшись в его предложении. Имея, по его собственному утверждению, природную антипатию к юридическим наукам, он тем не менее выучил буквально наизусть соответствующие параграфы из авторского права и был непременным советчиком у товарищей по работе в вопросах переписки с экспертами. Теперь синяя полоса не нарушала его спокойствия Но Человек был задет гораздо сильнее.
— Они не могут понять! — сказал он.
— Не переживайте, — ответил Дмитрий Дмитриевич — Ну-ка прочтем еще раз, теперь совсем спокойно.
«Рассмотрев заявку „Способ создания физического бессмертия человека“ и все относящиеся к ней материалы, Отдел изобретательства и рационализации установил»…
— Здесь излагается наша заявка, почти слово в слово. Так, дальше:
«Отдел изобретательства и рационализации считает, что авторы проявили физическую и философскую, биофизическую и биохимическую неграмотность. Процессы и реакции, содержащиеся в приложении под номерами 1, 3, 7, 8, 11, неосуществимы, под номерами 2, 4, 5, 9, 10 — основаны на неверных физических представлениях. На основании изложенного Отдел изобретательства и рационализации решил отказать Человеку, Д. Д. Михантьеву и Н. П. Ростикову в выдаче авторского свидетельства на „Способ создания физического бессмертия человека“.
Зам. начальника отдела С. Дранников».Человек взял из рук Дмитрия Дмитриевича листки отказа и внимательно всмотрелся в маленькие буковки, напечатанные на краю листка.
— А здесь, — сказал Дмитрий Дмитриевич (он очень хорошо знал эту утешительную для всех изобретателей приписку), — здесь написано что в месячный срок мы можем опротестовать. И давайте воспользуемся этим правом!
— Цель?
— Пошлют на вторичное заключение, вероятно, другим специалистам И написать нужно в стиле этого отказа.
Дмитрий Дмитриевич сел за машинку и быстро застучал согнутым указательным пальцем:
«Ознакомившись с решением Отдела по изобретательству и рационализации, выражаем свое несогласие с ним по следующим причинам».
Письмо было написано и немедленно отослано.
Время тянулось медленно. Дмитрий Дмитриевич нервничал. Человек так ничего и не рассказал о себе и от наводящих вопросов увиливал с необычайным искусством. Коля тоже волновался, но совсем по другой причине — он сдавал вступительные экзамены в институт. Все же он забегал «посидеть на минутку», перекинуться словечком с Дмитрием Дмитриевичем, полюбоваться Человеком. Человек сутки напролет лежал на железной койке, поставленной для него в комнате Дмитрия Дмитриевича, и читал он все без разбору — БСЭ, правила уличного движения, стихи и романы. Дважды — оба раза вечером — у него наступали своеобразные приступы. Тогда он бессмысленно расхаживал по комнате, натыкаясь на стены и мебель, не отвечая на вопросы, бормоча непонятные слова. Проходило около часа, и он снова становился бодрым и энергичным. Дмитрий Дмитриевич не спускал с него глаз, думал до боли в висках, пожимал плечами. А однажды Человек исчез. Именно исчез — не ушел, не сбежал, а исчез, словно провалился сквозь землю. Дмитрий Дмитриевич был совершенно уверен, что Человек не выходил из кухни, и просто не знал, что подумать. Он уже хотел обратиться в милицию — у него волосы становились дыбом при мысли, что может случиться с этим чудаком из неведомого мира на улицах большого города, — но Человек появился так же внезапно, как и исчез. Он вошел в кабинет из кухни и спросил как ни в чем не бывало:
— Ответ есть?
Дмитрий Дмитриевич обратил внимание на то, что измятая гимнастерка на Человеке вся облеплена знакомым пухом, и тут же вспомнил, что все эти четыре дня что-то странно скрипело и потрескивало на антресолях. Но мысль связать одно с другим показалась ему тогда абсурдной Он резко спросил:
— Где вы были?
— Я готовил вещество. Таблетки бессмертия.
И Человек протянул Дмитрию Дмитриевичу раскрытую ладонь. На ладони лежали зеленоватые прозрачные конусы величиной с наперсток.
Когда Коля после консультации зашел «посидеть на минутку» к Дмитрию Дмитриевичу, тот молча протянул ему повестку. Изобретателям предлагалось явиться в институт, в котором работал Дмитрий Дмитриевич, и принять участие в заседании ученого совета, на котором будет рассмотрено их предложение.
— Это хорошо? — спросил Коля.
— Трудно сказать… Может быть, что-нибудь и получится, но у нас такой директор!.. Я как знал, что заявка попадет к нему, — прямо предчувствие было…
ПШЕНИЧНЫЙ
В институте, где работал Дмитрий Дмитриевич, сложилось очень трудное положение. Фактически вся полнота власти попала в руки Павла Александровича Пшеничного, исполняющего обязанности директора, человека загадочного даже для тех, кто проработал с ним не один год.
Пшеничный много лет назад был направлен в аспирантуру. Промышленность снабдила его блестящими характеристиками, которые, как это вскоре выяснилось, были составлены с коварной целью — навсегда избавиться от Пшеничного.
Настоящий директор института, заслуженный ученый, академик, неоднократно пытался расстаться с Пшеничным. Он не хотел слушать никаких рассуждений о том, что Пшеничного «некуда деть» и что на него уже затрачена уйма денег, но, будучи очень занятым человеком, он чувствовал, что не имеет права растрачивать свою энергию и волю на борьбу с цепким и ловким приспособленцем. В конце концов директор, махнув рукой на «научную продукцию» Пшеничного и действуя по принципу «с паршивой овцы хоть шерсти клок», стал загружать его многочисленными поручениями, не требовавшими специальных знаний. Пшеничный переписывал и составлял требования на оборудование, кого-то замещал, что-то проталкивал, что-то согласовывал, куда-то ездил (и преохотно). Постепенно он стал казаться человеком незаменимым, в нужную минуту оказался тут как тут и стал исполнять обязанности директора института.
С первого дня своего нового положения в институте Павел Александрович Пшеничный начал осваивать «большую науку». Начал он с физики. Пшеничный вызвал в свой кабинет библиотекаршу с ящичком каталога книг по физике, отобрал наугад ряд книг и велел никого не принимать. Вначале он пытался проникнуть в смысл формул и даже стал переписывать их на маленькие листочки блокнота-шестидневки, но это не помогло… К слову сказать. Пшеничный вовсе не был человеком малоспособным или неумным, но сказались годы, проведенные в бесконечных телефонных разговорах и «согласовываниях», да и сама физика резко шагнула вперед с того времени, как он в последний раз прикасался к институтскому учебнику.
Итак, дело не ладилось. После этого Пшеничный перешел непосредственно к тексту и… все понял! Это открытие привело его в восторг. Действительно, он разбирал всё, фразу за фразой: «Формула выведена в предположении, что…», отсюда следует «… где…», «после сложения получим…», «авторы пользуются приятным долгом поблагодарить академика Е. И. Тутта за дискуссию результатов и постоянное внимание к работе». Все было понятно! Физика была ясна, как пареная репа… А формулы?! «Я не уверен, что формулы нужны, во всяком случае, так уж обязательны», — сказал Пшеничный самому себе. Вот уже скоро год директор института безвыездно проживал на даче, а Павел Александрович Пшеничный, оберегая его покой, являлся к нему не чаще одного раза в месяц. «Старик», как называли в институте настоящего директора, подписывал отчеты института, рассказывал Павлу Александровичу о своей поездке по Швейцарии в 1896 году и погружался в дремоту, из которой Павел Александрович не считал тактичным его выводить. Однако, когда возникала необходимость принимать рискованное решение, Павел Александрович говорил, что его нужно согласовать с директором института академиком Коршуновым. Впрочем, в таких решениях все меньшие и меньше ощущалась нужда. Павел Александрович взял курс на систематическое сворачивание экспериментальных отделов института, и к началу описываемых событий определить профиль института уже просто не было возможности. В комнатах, еще отдававших запахом Химических реактивов и трансформаторного масла, появились какие-то задумчивые люди специальностей редчайших и служебного поведения отменного. Чем они занимались, сам Павел Александрович толком не знал, но с ними было легко, гораздо легче, чем с «принципиальными» физиками и техниками, еще недавно осаждавшими его ворохом предложений и заявок.
