Аркадий и Борис Стругацкие - Возвращение
– Интересно, – сказал Кондратьев. – Только я, будь моя воля, выбрал бы все-таки исследования Д-принципа.
– Ну, это зависит от вкусов и наклонностей. А сейчас все мы возим добровольцев. Даже гордые исследователи Д-принципа. Мы сейчас – как в ваше время кучера трамваев…
– В наше время уже не было трамваев, – сказал с негодованием Кондратьев. – И трамваи водили не кучера, а… м-м-м… Это как-то по-другому называлось. – Его вдруг осенило: – Слушайте, Леонид Андреевич, а что, если мы с вами сейчас пообедаем? И бутылочку винца…,
Горбовский чихнул, сказал «извините» и сел.
– Постойте, Сергей Иванович, – сказал он, доставая из кармана огромный цветастый носовой платок. – Постойте… Я вам сказал, для чего я к вам пришел?
– Чтобы поговорить как звездолетчик со звездолетчиком.
– Правда. А больше ничего не сказал? Нет?
– Нет. Вас сразу очень заинтересовала кушетка.
– Ага. – Горбовский задумчиво высморкался. – Вы, случайно, не знаете океанолога Званцева?
– Я знаю только врача Протоса, – печально сказал Кондратьев. – И вот с вами познакомился.
– Отлично! Вы знаете Протоса, Протос хорошо знает Званцева, а я хорошо знаю Протоса и Званцева… В общем, Званцев сейчас придет. Николай Евсеевич его зовут.
– Вот хорошо-то! – обрадованно сказал Кондратьев. – Пообедаем втроем. А то мне, знаете, как-то одиноко все…
Послышалось пение сигнала. Кондратьев вскочил.
– Это он, – сказал Горбовский и снова улегся.
Океанолог Званцев был громадного роста и чрезвычайно широк в плечах. У него было круглое, медного цвета лицо, густые темные, коротко остриженные волосы, большие, стального оттенка глаза и прямой маленький рот. Он молча пожал Кондратьеву руку, покосился на Горбовского и сел.
– Вы тут посидите, – сказал Кондратьев, – а я пойду закажу обед. Вы что любите, Николай Евсеевич?
– Я все люблю, – сказал Званцев. – И он тоже все любит.
– Да, я все люблю, – сказал Горбовский. – Только, пожалуйста, не надо овсяного киселя.
– Ладно, – сказал Кондратьев и пошел на кухню.
– И цветной капусты не надо! – крикнул Горбовский вслед.
Набирая шифры у окна Линии Доставки, Кондратьев думал: «Они пришли неспроста. Они умные и добрые люди, значит, они пришли не из пустого любопытства, они пришли мне помочь. Они люди энергичные и деятельные, значит, вряд ли они пришли утешать. Но как они думают помочь? Мне нужно только одно…» Кондратьев зажмурился и немного постоял неподвижно, упираясь рукой в крышку окна Доставки. Из гостиной доносилось:
– Ты опять валяешься, Леонид! Есть в тебе что-то от мимикродона.
– Валяться нужно, – с глубокой убежденностью отвечал Горбовский. – Это философски необходимо. Бессмысленные движения руками и ногами неуклонно увеличивают энтропию Вселенной. Я хотел бы сказать миру: «Люди! Больше лежите! Бойтесь тепловой смерти!»
– Удивляюсь, как ты еще не перешел на ползанье.
– Я думал об этом. Слишком велико трение. С энтропийной точки зрения выгоднее перемещаться в вертикальном положении.
– Словоблуд! – сказал Званцев. – А ну вставай!
Кондратьев отодвинул крышку и расставил на столе пиалы и тарелки.
– Кушать подано! – крикнул он насильственно-веселым голосом. «Ну, держись, Сергей Иваныч», – подумал он.
В гостиной завозились, и Горбовский откликнулся:
– Сейчас меня принесут!
Впрочем, в столовой он появился в вертикальном положении.
– Вы его извините, Сергей Иванович, – сказал Званцев, появляясь следом. – Он везде валяется. Причем сначала валяется в траве, а потом, не почистившись, лезет на кушетку.
– Где в траве? Где? – закричал Горбовский и принялся себя осматривать.
Кондратьев с трудом улыбался.
– Ну, вот что, – сказал Званцев, усаживаясь за стол. – По вашему лицу, Сергей Иванович, я вижу, что преамбулы не нужно. Мы с Горбовским пришли вербовать вас на работу.
– Спасибо, – тихо сказал Кондратьев.
– Я океанолог и давно работаю в организации, которая называется «Океанская охрана». Мы выращиваем планктон – это протеин – и пасем китов – это мясо, жир, шкуры, химия. Врач Протос сказал нам, что вам категорически запрещено покидать Планету. А нам всегда нужны люди. Особенно сейчас, когда многие уходят от нас в проект «Венера». Я приглашаю вас к нам.
Наступило молчание. Горбовский, ни на кого не глядя, истово хлебал суп. Званцев тоже начал есть. Кондратьев крошил хлеб.
– Я готов, – пробормотал он. – Если вы считаете, Николай Евсеевич, что я справлюсь, я готов.
– Вы справитесь, – уверенно сказал Званцев.
– Изъяснись подробнее, – сказал Горбовский, – чем Сергей Иванович может у вас там заниматься.
– Можно смотрителем на плантации ламинарий, – стал перечислять Званцев. – Можно в охрану на планктонные плантации. Можно в патруль, но там нужна очень высокая квалификация, это со временем. А лучше всего – китовым пастухом. Идите-ка вы, Сергей Иванович, в китовые пастухи. – Он положил нож и вилку. – Как я жалею, что ушел из китовых пастухов в океанологию! Какие это были годы, Сергей Иванович!
Горбовский с любопытством на него посмотрел.
– Рано-рано утром… Океан тихий, ни волны, ни ветерка… Розовое небо на востоке… Всплывешь на поверхность, откинешь крышку люка, выберешься на башенку и сидишь, сидишь, сидишь… Вода под ногами зеленая, чистая, из глубины поднимется медуза, перевернется и уйдет под субмарину… Рыба большая лениво так это проплывет… Хорошо!..
Кондратьев взглянул в его лицо, мечтательно-ублаготворенное, и вдруг ему так нестерпимо захотелось немедленно сейчас же на океан, на соленый воздух, что он даже дышать перестал.
– А когда киты переходят на новые пастбища! – продолжал Званцев. – Знаете, как это выглядит? Впереди и сзади идут старые самцы, по два, по три в стаде, огромные, иссиня-черные, мчатся плавно, будто и не они мчатся, а вода мимо них несется… Идут по прямой, а молодняк и щенные самки – за ними… Старики ведь у нас ручные, ведут, куда мы хотим, но им помогать надо. Особенно когда в стаде подрастают молодые самцы – те всегда норовят стадо расколоть и увести часть с собой. Вот тут-то нам и работа. Вот тут и начинается настоящее дело. Или вдруг касатки нападут… Ну, с ними разговор короткий – акустическими пушками…
Он внезапно очнулся и посмотрел на Кондратьева совершенно трезвым взглядом.
– Одним словом, здесь все есть. И просторы, и глубины, и большая польза для людей, и добрые товарищи… и приключения… если захотите особенно.
– Да, – с чувством сказал Кондратьев, Званцев улыбнулся.
– Готов, – сказал Горбовский. – И я тоже готов. Ну их, эти Д-звездолеты. Хочу, как Коля, на башенке… и чтобы медузы…
– Теперь так, – деловито сказал Званцев. – Я отвезу вас во Владивосток. Занятия в школе переподготовки начинаются через два дня. Вы уже пообедали?
– Пообедал, – сказал Кондратьев.
«Работа, – думал он. – Вот она, настоящая работа!»
– Тогда поедем, – сказал Званцев поднимаясь.
– Куда?
– На аэродром.
– Прямо сейчас?
– Ну конечно, прямо сейчас.
А чего ждать?
– Ждать, конечно, нечего, – растерянно сказал Кондратьев. – Только…
Он спохватился и принялся быстро слегка трясущимися руками убирать посуду. Горбовский, доедая банан, помогал ему.
– Вы езжайте, – сказал он, – а я тут останусь. Полежу, почитаю. У меня рейс в двадцать один тридцать.
Они вышли в гостиную, и штурман растерянно оглядел комнату. Он с отчетливостью подумал, что, куда бы он ни приехал на этой странной планете праправнуков, всюду в его распоряжении будет такой вот прекрасный тихий домик, и добрые соседи, и книги, и стереовизор, и сад за окном…
– Вот, – сказал он с грустью, – пожил здесь всего неделю…
Званцев переминался с ноги на ногу. Видимо, ему было непонятно, что переживает экс-штурман.
– Поедем, – сказал Кондратьев. – До свиданья, Леонид Андреевич. Спасибо вам за ласку.
Горбовский уже умащивался на кушетке.
– До свиданья, Сергей Иванович, – сказал он. – Мы еще много раз увидимся.
Кондратьев затворил за собой дверь и вслед за Званцевым вышел в сад. Они пошли рядом по песчаной дорожке.
– Николай Евсеевич, – сказал Кондратьев. – Почему вы так заинтересовались моей скромной персоной? Вы обо всех здесь так заботитесь?
– Нет, – просто ответил Званцев. – О других заботиться не надо. Они хозяева. А вы пока гость. А почему именно мы… Видите ли, Сергей Иванович, и я и Леня Горбовский в свое время были весьма тяжелыми пациентами у врача Протоса. Он нас, как видите, спас. И он наш друг на всю жизнь. И он попросил помочь вам.
– Ага, – сказал Кондратьев. Он остановился. – Вот что, Николай Евсеевич, – сказал он решительно, – Женьке Славину я позвоню с дороги, а сейчас едем к врачу Протосу.
Глава третья
Люди, люди…
Когда ранним утром Поль Гнедых вступил на улицы фермы «Волга-Единорог», люди подолгу глядели ему вслед. Поль был нарочито небрит и бос. На плече он нес суковатую дубину, на конце которой болтались связанные бечевкой пыльные ботинки. Возле решетчатой башни микропогодной установки за Полем увязался кибердворник. За ажурной изгородью одного из домиков раздался многоголосый смех, и хорошенькая девушка, стоявшая на крыльце с полотенцем в руках, осведомилась на всю улицу: «От святых мест бредете, странничек?» Сейчас же с другой стороны улицы послышался вопрос: «А нет ли опиума для народа?» Затея удавалась на славу. Поль приосанился и громко запел:
