Марина Дяченко - Пандем
– Добрый день, Максим Петрович, – глухо пробормотал хозяин куста и тяпки.
– Добрый, – Макс сдержался. – Ты мне нужен. У меня есть для тебя работа. Живее.
Хозяин тяпки переступил с ноги на ногу:
– Разве… мы не переговорили уже обо всем?
– Дерьмо! – рявкнул Макс, и с ближайшего дерева стайкой слетели перепуганные синицы. – Я не для того убил на тебя столько лет, чтобы ты сейчас рыл землю, как свинья под березой! Живо со мной, я трачу на тебя время, Базиль!
– Это моя работа. – Базиль снова взялся за тяпку, и в движениях его была такая решительность, что Макс не удержался.
– Ах ты!..
«Осторожнее, Макс. Ты сломаешь ему руку».
Базиль был на двадцать лет моложе. После пятиминутной борьбы он все-таки высвободился; Макс наступил на тяпку, вминая ее в разрыхленную землю. Он сломал бы ее об колено, если бы мог. И плевать на драматизм и опереточность. Если бы не Пандем – он задушил бы ученика-предателя собственными руками…
«Макс, в доме девочка. Не ори. Напугаешь».
«Ну так отвлеки ее! Пощекочи пяточки!»
«Макс…»
– Максим Петрович, – Базиль говорил очень тихо и внятно. – Вся ваша наука…
– «Ваша» наука?!
– Наша наука, – сказал Базиль после паузы. – Это… потеряло смысл. Это… конец науке, конец знанию, конец вообще всему. Это приход нового каменного века. Я хочу встретить его достойно – с мотыгой в руках, как и подобает… как и подобает обитателю новых пещер. Благоустроенных. Зачем… если можно просто спросить Пандема?!
– Все сказал? – Макс отряхнул ладони. – Теперь я скажу. Мне надо, чтобы ты делал для меня работу. Которую я не могу поручить Питеру! Он-то мужчина, а не попугай, он ученый, но он ни черта не может пока… он пацан. Слушай, сволочь, целая лаборатория работала на тебя столько лет, а теперь ты меня кидаешь, как шулер, как истеричная бабенка?! Теперь, именно теперь, когда у нас появилась уникальная…
– У нас ничего не появилось, мы все потеряли… Мотивации…
– Пандем, идиот! Пандем – универсальное орудие, большой вопрос, он же ответ, он же супертестер, он же сверханализатор, он же вселенная, он же микроволновка и подставка для пробирок…
Базиль молчал.
– Так ты едешь или нет? – спросил Макс, внезапно ощутив усталость.
Базиль молчал.
– Как я жалею, что взял тебя тогда в аспирантуру, – сказал Макс, вытирая губы тыльной стороной ладони. – Как я жалею, что поверил в тебя, ничтожество. Ты не ученый. Пошел вон.
И, не дожидаясь, пока под Базилем разверзнется земля, Макс развернулся и двинулся обратно. Целый день улетел псу под хвост, ничтожество оказалось непоколебимым в своей слабости, Макс всегда знал, что не умеет убеждать. Они либо шли за ним, либо не шли. Базиль был тщеславен… А он, Макс, никогда не умел разбираться в людях… Приживала под брюхом науки! Ну ничего, в Питере-то Макс не разочаруется. Двадцать три года, но молодость – быстро проходящий недостаток, уж Питер-то не бросит Макса, даже если Пандем напишет на большом листе ватмана все ответы на все вопросы и повесит их перед входом в Максову лабораторию… Пусть так, в любом задачнике есть страница с ответами… Но полагать науку задачником?! Базиль – идиот. Путь к ответу… Темный лабиринт, освещаемый мыслью, будто фонариком. Вопросы неисчерпаемы, Пандем несовершенен… Да, несовершенен, поэтому он существует. В несовершенстве своем Макс подобен Пандему, а Пандем – Максу… За полгода пройден путь, на который прежде уходили десятилетия… Почему Пандем не объявился раньше?!
Машина – Пандемов подарочек на универсальном топливе – завелась беззвучно и сразу.
«Макс, погоди. Две минуты».
– Чего тебе?
«Во-первых, Элла стоит на крыльце. Во-вторых…»
Макс оглянулся. Девочка-подросток (сколько ей теперь? Четырнадцать? Тринадцать?), дочка Базиля, действительно стояла на крыльце, и миловидная мордашка ее была бледнее мела.
«Я же просил – отвлеки ее!»
«Она не младенец, чтобы ее отвлекать».
«Ну скажи, что я сожалею… Скажи что-нибудь за меня».
«Погоди, Макс. Базиль сейчас придет».
– Что-о?
«Он решится секунд через тридцать. Подожди его. Полминуты – не так долго, правда?»
– Максим Петрович? – слабым голоском спросила девочка от калитки. – Может, вы бы… чаю?
«Соглашайся, дурак».
– Сам дурак, – шепотом сказал Макс.
Тяжесть, много дней лежавшая у него на душе, покачнулась, как плохо закрепленный мешок на спине вьючной лошади. Гнет, готовый свалиться.
* * *Сито пошарил руками, ругнулся разбитым ртом и не очень уверенно поднялся на четвереньки. Зрение возвращалось медленно; прямо перед ним был корявый ствол, о который его приложило минуту назад. А что было вокруг – трава, кусты, туман – сливалось, будто на большой скорости.
«Ты понял, кто тут хозяин?»
Сито потрогал передние зубы. Подбородок был мокрый. Капало на рубаху.
«Я вижу, понял не до конца».
– Я понял, – прохрипел он, мотнул головой, роняя капли, снова потерял равновесие и шлепнулся в прелую листву.
«Ладно. На первое время будем считать, что понял. Сейчас я выведу тебя на дорогу, там остановится машина, довезут тебя куда надо. Адрес – Овражная, семь. Скажешь, что пришел работать. Тебе дадут самосвал, сядешь за баранку и будешь пахать, шоферюга. Наказывать буду не то что взгляд кривой – мысль кривую… Понял, сынок?»
– Да, – Сито поднялся, держась за дерево.
«И благодари, сука, что мордой твоей деревья пачкаю. Тебе бы мозги подкрутить – так нет же, обращаюсь с тобой, как с человеком… А будешь ли человеком, Леня Ситник?»
Сито задрал лицо к низкому пасмурному небу, выматерился, покачнулся, устоял.
В голове был теперь смех – одобрительный, как показалось Ситу.
Глава 8
– Как дела, дядя Борис? – спросила племяшка, голос ее в телефонной трубке слышался совсем не так, как в жизни. Бывают такие голоса – тихие, бесцветные, неуверенные, но при попадании в трубку вдруг обретающие яркость и силу; племяшка спросила, как дела, и Борис Григорьевич ответил по обыкновению:
– Все хорошо, Лисенок. У меня все в порядке.
Они поговорили еще три минуты и распрощались. Борис Григорьевич сунул трубку в карман штормовки, переменил наживку и снова забросил спиннинг.
Рыбалка была его многолетней… страстью? Может быть. Отдушиной. Поругавшись с женой, или с начальством, или просто устав до потери памяти на ночном дежурстве, он шел сюда, к любимым двум вербам, забрасывал спиннинг на «прикормленном» месте, ловил и слушал, как вытекает усталость из тела, из памяти, желтой от никотина, из трепанных-перетрепанных нервов.
Здесь он учил сыновей, тогда еще маленьких, таскать красноперку на тесто. А на спиннинг брались лещи, иногда щурята. Борис Григорьевич смотрел на противоположный берег, на ивы, смыкающиеся ветвями с собственным отражением, и думал, какое было бы счастье, если бы на работу вообще не ходить, о завтрашнем дне не думать и только рыбачить себе да рыбачить.
Сбылось. Он не думает о завтрашнем дне. Не ходит на работу. Читает по восемь часов в день глянцевые учебники пищевой химии и биологии синтеза, не понимает ничегошеньки во всех этих новых формулах, чувствует себя тупым первоклассником и, отчаявшись, идет на рыбалку, и так изо дня в день вот уже почти год.
…Клюнуло. Теперь Борис Григорьевич осторожно выбирал напряженную, дергающуюся «стальку», спиннинг гнулся, Борис Григорьевич сопел и краем глаза высматривал на земле подсак. Азарт. Он все-таки сохранился от прежних времен, может быть, потому, что такая большая рыба попадается редко, и, если продеть веревочку сквозь жабры и пронести улов через поселок на плече, дети будут бежать вслед, взрослые будут уважительно оборачиваться, дергать друг друга за рукава, показывать…
Щука. Очень большая. Очумелый удар хвоста, травинки, прилипшие к блестящему серому боку. Боже мой, щука, а запечь в фольге… А зафаршировать…
Борис Григорьевич перевел дыхание. Рыба, надежно увязанная в сетке, билась, сшибая метелочки травяных колосков, а рядом на пригорке стояли две поджарые поселковые кошки и человек старше тридцати, незнакомый, в джинсах, кедах и ветровке.
– Поздравляю, – сказал человек. – Улов.
– Улов, – согласился Борис Григорьевич. И выжидательно замолчал.
– Я вас искал, Борис Григорьевич, – сказал незнакомец. – Соседи сказали, что вы на рыбалке.
– Пандем сказал, что я на рыбалке, – суховато поправил Борис Григорьевич.
Незнакомец кивнул:
– Пандем тоже.
Борис Григорьевич задумчиво вытер руки о штаны. Пандем считает, что незнакомец имеет право отрывать его от интимнейшего занятия, а Пандем, надо признать, деликатен. Значит…
– Я знал, что вы приедете, – он снял катушку со спиннинга. – Вы из этих… из представителей Пандема на земле?
– Вряд ли Пандем нуждается в представителях, – гладко ответил незнакомец. Борис Григорьевич хмыкнул.
– Меня зовут Ким Каманин, – сказал визитер. – Я хирург, работал в клинике имени Попова, если это вам о чем-нибудь говорит.
