Нил Гейман - Все новые сказки
— Конечно будут, твою мать!
— Разве это повод для гордости? — Он покачал головой. — Скверно… а ведь ты был хорошим мальчиком.
— Все дети хорошие.
— Нет. Некоторые рождаются уже с дефектом. И что бы вы ни делали и как бы ни старались, рано или поздно дефект выйдет наружу. С тобой было не так. И это гораздо хуже.
— Я сам выбрал, кем мне быть.
— Правда? А ведь всем вокруг известно, каким был твой отец.
Мои руки невольно дернулись.
— Твой отец ни во что не верил, — продолжал он. — Он был неверующим, переполненным ненавистью. Помню, я наблюдал за ним, когда он был маленьким, мне было интересно, каким он вырастет: мертвым внутри или чересчур нежным. А может быть, то и другое одновременно. Я прав?
— Если вы хотите, чтобы все произошло цивилизованно и культурно, — произнес я с большим трудом, — давайте прекратим этот разговор.
— Прости. Но ты ведь приехал сюда убить меня, Кейн, не так ли? Тут что-то личное. Не хочешь поделиться?
Я знал, что нужно прикончить его. Я также знал, что это самое крупное дело в моей жизни, завершение моей карьеры, и что когда дело будет сделано — все закончится.
Но мне было любопытно, просто любопытно:
— Что, блин, заставляет вас думать, что вы лучше меня? То, что вы делаете, не особенно отличается от моей работы.
— Ты действительно так считаешь?
— Вы держите всю власть в своих руках. Вы, и только вы решаете, что с кем будет. Кто преуспеет, кто ничего не получит. А потом щелкаете пальцами — и все: гребаные жизни навсегда искалечены. Как моя.
— Я не смотрел на это под таким углом. — Он снова разглядывал дно своей чашки. Эта его привычка уже действовала мне на нервы.
— Так, допивайте, — сказал я. — Время на исходе.
— Один вопрос.
— Как я нашел вас?
Он кивнул.
— Люди имеют обыкновение говорить…
— Мои люди?
Я раздраженно помотал головой: нет, его люди действительно ему преданны. Я разыскал парочку (один бомжевал под мостом в Квинсе, второй спал в дупле большого дерева в Центральном парке) и попытался подкупить, обещая, что им больше не придется работать ни на него, ни на кого-либо еще. Оба смотрели на меня своими странными холодными глазами, словно ожидая, что будет дальше. Нет, это не они подсказали мне, что надо пойти на Таймс-сквер в декабре и подождать, пока этот человек не появится там неизвестно откуда.
— Тогда кто?
— Уже поздно выяснять имена, — сказал я с мрачным удовольствием. — Это дело прошлое.
Он снова улыбнулся, но холоднее, и я заметил в его лице что-то, чего не было раньше — по крайней мере, оно не бросалось в глаза: уверенное спокойствие человека, который привык делать самостоятельный выбор, принимать решения, от которых напрямую зависят жизни других людей. Человека, у которого есть сила и который не постоит за ценой, — и вот сейчас он был в одном шаге от того, чтобы расплатиться наконец с теми, кто оказался не на той стороне, не там, где нужно. Он полагал, что это его законное, Богом данное право — оттянуть момент расплаты.
— Вы думаете, вы такой огромный, такой щедрый всеобщий папочка, — сказал я. — Или дедушка, да? Но некоторые в это не верят. Они знают правду. Они понимают, что все это ерунда.
— Но разве я не обозначил правила? Разве бывал несправедлив? Разве не поощрял тех, кто этого заслуживал?
— Только для того, чтобы заставить их делать то, что вам нужно!
— И чего ты хочешь? Почему в самом деле ты оказался этим вечером здесь, Кейн?
— Кое-кто заплатил мне за это. Не один человек. Их много. Можно сказать, синдикат. Люди, которые решили, что с них довольно. Они хотят вернуть вам все сторицей. То, что они получили от вас.
— Я знаю об этом, — прервал он меня, и на лице его как будто даже отразилась скука. — Я даже могу предположить, кто эти люди. Но я спрашиваю тебя, Кейн, почему ты согласился сделать это?
— Ради денег.
— Нет. В этом случае ты мог бы выстрелить с расстояния десять футов и уже был бы на полпути домой.
— Ну так скажите тогда вы, почему я здесь, если вы, блин, такой умный!
— Тут что-то личное, — сказал он. — И это ошибка. Ты живешь тем, что делаешь, и у тебя есть что-то вроде жизни. По твоим понятиям. Допустим, тебя наняли. Допустим. Но ведь ты ненавидишь меня, у тебя ко мне есть собственный счет.
Этот человек слишком умен, чтобы ему врать, поэтому я не произнес ни слова.
— Ведь так, Кейн? Что-то произошло однажды ночью, когда повсюду лежал снег и все вокруг должно было быть наполнено радостью, огоньками гирлянд и гимнами. Может, тебе не были вовремя доставлены подарки? Или подарки были не те?
— Довольно!
— Сколько людей ты убил, Кейн? Ты считал? Ты помнишь?
— Помню, — ответил я, хотя это была неправда.
— Когда личное примешивается к работе, цена меняется. Ты открываешь сейчас свое сердце. Ты уверен, что хочешь это сделать?
— Я сделал бы это и бесплатно. Просто потому, что вы — кусок дерьма и всегда были куском дерьма.
— Не верить легко, Кейн. А для веры нужны мужество и твердость.
— Все, ваше время истекло.
Он вздохнул. Опрокинул в рот остатки кофе и поставил чашку на стол между нами.
— Я готов, — сказал он.
За те пятнадцать минут, что мы беседовали, парк опустел, его покинули почти все посетители, в том числе и парочка, что сидела неподалеку, — они ушли, взявшись за руки. Ближайший свидетель теперь находился ярдах в шестидесяти. Я встал, расстегивая пальто.
— Что-нибудь хотите сказать? Некоторые так делают… — спросил я, глядя в его спокойное розовое лицо.
— Не тебе.
Я достал оружие и, уткнув дуло ему в лоб, заставил наконец замолчать. Он не пытался сопротивляться. Свободной рукой я схватил его за правое плечо и спустил курок.
Вокруг было движение, и я даже не услышал выстрела.
Я отпустил его плечо, и он стал медленно оседать, поворачиваясь вокруг собственной оси, пока его бочкообразная грудная клетка не перевесила, не оторвала массивное туловище от стула и он не упал, вытянувшись в полный рост.
У него отсутствовала часть затылка, но глаза все еще были открыты. Его борода царапала тротуар, будто он хотел что-то сказать — через пару секунд я понял, что он пытался произнести не слова, а некую серию звуков. Хорошо знакомых всем звуков. Я приставил пистолет к его виску и выстрелил еще раз. Пуля вылетела из противоположного виска, вынеся с собой часть мозга.
И все же он пытался произнести эти три слога, три коротких одинаковых слога.
Я снова нажал на курок — в последний раз. Он наконец затих. Я наклонился над ним — чтобы быть уверенным и чтобы прошептать ему в ухо:
— Всегда проверяй как следует, да, урод?
Я вышел из парка, прошел несколько шагов и остановил такси. Так начался мой длинный и долгий путь домой, в Нью-Джерси.
На следующее утро я проснулся рано. Как и большинство отцов в такое утро, меня разбудил топоток моего сына, спешившего к камину в гостиной на первом этаже и пробегавшего мимо нашей спальни.
«Удачи тебе, сынок», — подумал я, прекрасно зная, что его носок будет полон подарков.
Несколько минут спустя Лорен проснулась и села на кровати. Одевшись и подойдя к окну, открыла шторы. Постояла немного, улыбаясь тому, что увидела, затем быстро повернулась и вышла из комнаты.
К тому времени я тоже уже был одет и, спустившись на кухню, чтобы сварить себе кофе, уже знал, что она увидела за окном. Пошел снег, он укрыл землю и лежал на деревьях. Целых девять ярдов зимней одежды из набора «Страна Чудес». Значит, сейчас я буду лепить снеговика — хочу я того или нет.
В гостиной жена и ребенок сидели на ковре по-турецки и с упоением разбирали содержимое снятых с камина носков. Леденцы, сувениры, какой-то мусор, который якобы что-то означает, раз его вынули из снятого с камина носка… Печенье, что было оставлено с вечера у камина, было обкусано, на нем виднелись следы зубов. Да, Лорен всегда заботилась о деталях.
— Счастливого Рождества, мои дорогие, — сказал я, но они меня как будто не слышали.
Я обошел их и направился к камину. Снял с него оставшийся носок.
Я знал, что с этим носком что-то не так, еще до того, как взял его в руки.
Он был пуст.
— Лорен! — позвал я.
Она посмотрела на меня.
— Хо-хо-хо, — сказала она. Лицо ее было абсолютно пустым.
Она улыбнулась короткой улыбкой и снова принялась болтать с сыном, который в который раз все распаковывал и запаковывал содержимое своего носка. Улыбка ее словно прошла сквозь меня, но так всегда бывает. Ведь у них есть все.
Я повесил пустой носок на спинку стула и вышел из комнаты. Пошел на кухню, открыл дверь черного хода — мне захотелось постоять на снегу.
Было очень тихо. И очень холодно.
Джо Лэнсдейл
Звезды падают
Перевод Марины Тогобецкой[34]
