Олег Никитин - Путешествия Никласа
– Уже девятьсот тридцать шесть суток и два часа, гость хозяина Никлас-9.
Историк впал в сильнейшее недоумение и даже растерянность, поскольку ему еще никогда не приходилось слышать об одиночках, получивших антинейтроны в заметном количестве. Закавыка тут была даже не в том, чтобы просто породить их путем столкновения элементарных частиц в ускорителе, а сохранить в пятом и шестом измерениях, не дав испариться через седьмое. Для производства капсул с АМ требовались сложные промышленные установки и множество постоянно действующих, специальным образом расположенных черных дыр, а весь этот набор имелся только у Энергетической Комиссии, в недрах единственной планеты-гиганта в Центре. Неудивительно, что Никласу показалось, будто он теряет связи между нейронами мозга.
– Постой-ка! – осенило его. – Да ведь вы перешли на другие источники энергии! Термоядерную, солнечную, термальную… Верно? Искусственного протонного распада, наконец. Для тебя любые бытовые источники энергии работают на антиматерии, так ведь?
– Не понимаю, о чем вы, сударь.
– Ладно, веди меня в кабинет Леонида-1, – махнул конечностью историк, торопясь избавиться от кратковременного мысленного ступора. Как он мог только вообразить, что Деев получает АМ самостоятельно? – Что еще за «сударь», порази тебя Бруно?
Общительный энтроп хотел было пуститься в объяснения, но они проходили мимо прозрачной стены лаборатории, и Никлас решительным движением руки остановил биоформу. Он уже вполне освоился в незнакомом доме и понял, что хозяин его не старался развить в своих помощниках подозрительность и другие «охранные» качества. Конечно, система управления наверняка ведет запись посещения, но историк не собирался вытворять ничего противозаконного – скажем, взламывать запертые двери или учинять обыск.
Центральное место в лаборатории, имевшей в целом обычный вид, занимала крупная, явно сдвоенная транспортная камера. По углам воображаемого куба, в центре которого она располагалась, висели на силовых тросах изолированные от обычного пространства черные микродыры в промышленной оболочке, с клеймами Энергетической Комиссии. От дыр тянулись закрученные в спирали гравитационные кабели, сходившиеся в торцах камеры. То есть там, где требовались всего два источника гравитации, Леонид-1 соорудил целых восемь! «Так вот о чем он толковал Жану-6», – подумал Никлас и медленно обошел сооружение по периметру, пытаясь сквозь дымчатую защиту разглядеть подробности конструкции. Впрочем, специалистом по переброске материи он не был, и нюансы расположения деталей ни о чем ему не сказали. Не знай Никлас об интересе Деева к дыроколам вообще, он бы и не обратил внимания на этот странный аппарат.
– А что, часто хозяин использовал это устройство? – спросил историк.
– Постоянно!
– Зачем? Насколько я понял, для путешествий по обитаемым галактикам он не годится, нет разрешения.
Энтроп загадочно осклабился, приведя лицевые мышцы в невообразимое сочетание, и поднял пустую руку, в которой когда-то красовался деструктор, а сейчас виднелась электронная плата с магниточипами.
– Как безумный астроном с трубою,
Изучаю солнце я живое.
В звездном атласе его вы не найдете,
Разве если случай улыбнется —
Как комета, мимо вы пройдете:
Только гравитонами коснется.
«Хаос» умолк и уставился на гостя, впавшего в недоумение. Этот дом решительно подкидывал Никласу загадки одну за другой – еще и энтроп, заговоривший стихами! У него что, чипы перегрелись?
– Вам понравилось мое поэтическое произведение? – спросил «Хаос».
– Гм… И что за «живое» солнце ты имел ввиду? Это образ такой? – Все-таки биоформы пока оставались единственным источником информации, просто отмахнуться от одной из них – где, кстати, негэнтроп? – было бы глупо. А «Хаос» к тому же, несмотря на видимую тупость, говорил уж слишком искреннее и наверняка вложил в свое творение некий, хотя и неясный историку смысл.
– Да, так я назвал квазар, ближайший к нашей галактике. Он живой, потому что очень яркий, и его часто рассматривал в телескопы хозяин, что-то вычислял. А наше солнце какое-то слабое, сударь… У меня и продолжение готово.
Как суровый астроном, с трубою,
Я к нему свирепо устремляюсь,
И восторг познания отведав,
От безумных истин отрекаюсь!
– Где ты таких слов нахватался? – поморщился Никлас. Стихи энтропа показались ему довольно бестолковыми, лишенными содержания. – Ладно, пойдем отсюда.
Кабинет хозяина находился неподалеку, за плавным поворотом коридора. Над дверью светилась хемилюминесцентная лампа, а под ней стоял «Нептун», так что свет отражался от его полированной макушки. Негэнтроп был мрачен и с подозрением таращился на Никласа всеми тремя зелеными глазами.
– У нас в гостях друг хозяина Леонида, – радостно сообщил «Хаос». – Возликуем же, коллега.
– Человек? – как бы себе под нос пробормотал негэнтроп и повел головой по сторонам. Ноздри его раздувались, словно он чуял нечто, недоступное нормальному обонянию, антенна в его ухе нервно подрагивала. – Что-то неладное творится с пространством, друг шефа… Нет былой стабильности в этом мире, как нет с нами и хозяина. Можем ли мы полезными быть? – «Нептун» отступил в кабинет, распахивая дверь, и еще раз огляделся в напряжении.
«Да у него нейроны с кремнием перепутались, – решил Никлас и вошел вслед за биоформой. – Очевидно, долгое пребывание в одиночестве, без всяких инструкций, пагубно влияет на них обоих. И этот тоже загадками выражается».
– Да, можете, – сказал он. – В чем проявляется «неладное»?
– Слов для этого нет у меня, – нахмурился «Нептун». – Подозреваю я нестабильность в себе самом, но что-то противоречит этому, а что?.. Неведомо мне, друг хозяина, не могу показать я пальцем на тревожное явление.
Голос негэнтропа был настолько мрачен, полон низких вибрирующих интонаций, что историк против воли вздрогнул и поспешно вызвал на сетчатку карту дома. Все было тихо, ни единого постороннего импульса не бродило в нем, не тревожило его внутренние схемы управления. Только на самом краю поля зрения мелькнуло внезапно гравитационное возмущение, где-то на одном из удаленных складов с металлами, но через миллисекунду пропало. Никлас поспешно навел фокус на подозрительную точку, однако уже через минуту был вынужден стереть схему. «Показалось, – облегченно вздохнул он. – Проклятый „Нептун“ расшатывает мою нервную систему, а товарища так уже совсем доконал».
– Но ходить коридорами страшно мне, – сказал негэнтроп. – Где хозяин Леонид-1, поведайте нам.
– С вашей помощью, друзья мои, мы это непременно узнаем, – заверил обеих биоформ Никлас и обратил наконец внимание на обстановку кабинета.
Ему здесь не понравилось: в каждом приборе, будь то банальный туннель-спектрометр или какой-нибудь нейтринный микроскоп, сквозила предельная функциональность. Ни тебе веселой голограммы на стене, ни бодрящего гамма-излучения, ни горшочка с растительной формой жизни («кактусом», по выражению древних)… Как будто хозяин занимался здесь только тем, что проводил измерения, фильтровал отчеты для Гелиодезической Комиссии, изучал научные альманахи (вон они горкой лежат, диски с «Вестником единой Вселенной») или составлял планы исследований. Отдельный масштабный экран, судя по всему, был соединен с видеоканалами от телескопов и зондов, потому что на нем стоял знакомый Никласу логотип гелиодезистов в форме легендарного космического тела, впервые запущенного человеком в космос.
– Лишь позвольте мне отыскать Леонида, и радость вернется к вам, – высокопарно заявил Никлас и осекся. Положительно, общение с индивидуумами, обладающими характерной речью, не идет ему на пользу. Когда-то Ирина высказала мысль, что такая восприимчивость крайне полезна для кланового историка, позволяя «влезть в скафандр собеседника». – Вы меня понимаете?
Биоформы синхронно кивнули – «Хаос» радостно, а «Нептун» неуверенно, словно он все еще тревожился о стабильности пространства. Наверное, эта забота не покидала его уже много дней, развив в его кремний-нейронной системе крайне специфическую фобию, которой, пожалуй, пока не было в психиатрических каталогах. Хотя там, кажется, перечислялось все: от эгофобии (боязни себя) до битофобии (опасения превратиться в разумный сгусток плазмы, прикоснувшись к электроприбору).
– Как помочь вам, босс? – воскликнул энтроп.
– Загрузите мне кассеты мнемографа в почтовый ящик, – распорядился историк. На полках в кабинете их лежало не меньше пятисот штук, и в них наверняка содержалась значимая информация. Если Деев не пренебрегал своей обязанностью и постоянно транслировал действия, слова и мысли под запись… – Только за последние пять лет, более ранние не нужно. С момента вашей экспансии, короче говоря.
